Год Крысы. Путница. - Ольга Громыко

Девушка пошатнулась, но не упала.

Сначала она должна найти. Увидеть. Иначе сойдет с ума, раз за разом вспоминая, как это выглядело на всех тех дорогах, что успели ей открыться.

…Туман уже почти растаял, когда Рыска нашла тело саврянина. Полузатопленное, оно лежало в луже жидкой грязи, и белая рубашка на спине вздулась пузырем.

— Альк? — робко окликнула Рыска, хотя издалека было ясно: мужчина давно и бесповоротно мертв. Кисть неестественно вывернутой руки торчала из лужи, как желтоватая ошкуренная коряжка. — А-а-альк!

Девушка кинулась к нему, схватила за бок, потянула, надрывая живот, — и наконец лужа с чмокающим звуком выплюнула добычу, тут же присосавшись к ней со спины.

Рыска, не удержав равновесия, шлепнулась задом в грязь и истерически расхохоталась: это был не Альк.

Хотя какая разница?

Это я его убила, — с безжалостной ясностью осознала девушка. — Не вражеский меч, не река. Я вытянула из него больше, чем может дать свеча, — и в расход пошел человек.

Альк это знал. Еще когда только шел с ними на берег. Выбирая между живой крысой и мертвым человеком, он не колебался ни щепки — иначе это был бы не Альк.

Но Рыске от этого было не легче.

Девушка вспомнила его спокойный, уверенный… прощальный голос, и смех стал переходить в рыдания. Рыска начала клониться вперед — упасть бы тоже в эту грязь и уже не подниматься, — как вдруг в шаге от нее, у самой земли, что-то шевельнулось.

Узнать крысу, да еще такую грязную и мокрую, будто коровой изжеванную, было невозможно. Мимо девушки за сегодняшнее утро их не меньше сотни пробежало, а уж дохлых и вовсе не счесть.

Но эту Рыска узнала. Сразу.

— Альк, — прошептала девушка, не веря своим глазам. Шмыгнула носом, торопливо провела по ним рукавом, только размазав грязь по лицу.

Зверек недоверчиво принюхался, не трогаясь с места. Может, она все-таки ошиблась?!

— Рыска.

Девушке показалось, будто она разучилась дышать. Оборачивалась она так медленно, что окликнувший ее сто раз успел бы уйти — но быстрее просто не получалось, тело повиновалось через силу, как во сне. У Рыски даже мелькнула мысль, что она действительно спит — и сейчас очнется одна-одинешенька посреди поля, где свалил ее обморок. Или вовсе не очнется, потому что утонула еще десять лучин назад, а все это время здесь бродил ее призрак.

Она все-таки обернулась.

Альк выглядел ужасно. Бледный, со сбившимися в грязевые сосульки волосами, в мокрых рваных штанах — наверное, тоже долго бродил по затопленному полю, кого-то разыскивая. Вместо рубашки — повязка из нее же на всю грудь, справа на тряпке проступило большое красное пятно, еще в нескольких местах — пятна поменьше.

Не сводя глаз с Рыски, он наклонился, опустил ладонь к земле, и крыс без колебаний подбежал к нему, позволив ухватить себя поперек туловища и посадить на плечо.

— Знаешь, я, пожалуй, оставлю его себе, — как ни в чем не бывало сказал саврянин, будто продолжая прерванный на полуслове разговор. — Привык к нему как-то. Да и он в крысиной стае уже вряд ли уживется. Она бывших вожаков не любит.

Рыска молча смотрела на них, смаргивая, когда картинка совсем уж расплывалась. В груди рос, жег, поднимаясь к горлу, огненный клубок — и наконец прорвался.

— Ы-ы-ы….

— Ну-у-у, — разочарованно протянул Альк в тон. — Я, конечно, понимаю, что ты уже обрадовалась, что наконец от нас отделалась…

А сам между тем шагнул к девушке, неловко подогнул левую ушибленную ногу, присаживаясь рядом, и привлек Рыску к себе. Крыс тоже ступил передними лапами на ее плечо, пощекотал усами ухо и принялся быстро, словно виновато лизаться.

Еще никогда в жизни Рыска не плакала с таким наслаждением, прежде полагая, что слезы радости придумали сказочники для красного словца.

— И-и-извини, — наконец смогла вымолвить она, продолжая судорожно сжимать Алька в объятиях. — Я-а-а знаю, что мужчины женских слез терпеть не могут, просто… не смогла…

Рыска чуть снова не разрыдалась, но саврянин опередил ее невозмутимым:

— Это смотря какие мужчины. Мне, например, все равно. Я и не слушал твое вытье, о своем думал. А тряпки и так мокрые.

— Ну знаешь! — Девушке разом перемкнуло слезы, и она сердито отстранилась. — Я тут тебя ищу, волнуюсь… А ты… Ты… И крысу свою вонючую забирай!!!

Крыс, успевший полностью перебраться к Рыске и пригреться — у саврянина-то плечо голое, а у девушки хоть драный, да воротник, — возмущенно цапнул руку, попытавшуюся содрать его с нагретого местечка. Не до крови, но Рыска все равно с ойканьем ее отдернула.

— И у кого тут скверный характер? — задумчиво поинтересовался Альк. — Ладно я, но животное-то не проведешь!

— Это он от тебя поднабрался!

Саврянин поднялся с еще большим трудом, чем сел, протянул ей руку:

— Ладно, хватит тут зябнуть, пошли к городу. Там твой дружок небось уже обстрадался.

— Вот! — ворчливо упрекнула девушка, вставая и чувствуя, как остатки отчаяния смывает, как та река остров, безграничное счастье. — Он — страдает, а ты только издеваешься!

— Да уж, в его чувствах трудно было усомниться, — согласился Альк. — Когда я уходил, он так орал, что двое держали, пока лекарь резал.

— А что с ним?!

— Вроде жить будет, — пожал плечами Альк, причем сомнение в его голосе относилось не то собственно к жизни вора, не то к ее дальнейшему смыслу.

Рыске снова поплохело — хотя, разумеется, не так, как раньше. К покойникам все-таки не лекарей зовут!

— Пойдем скорее! — заторопилась она, одной рукой стискивая руку саврянина, а второй заботливо придерживая вонючую крысу: как-то неустойчиво она сидела, тоже, видно, лапы побаливали.

Альк втайне поморщился (кто б его сейчас поднес!), однако без жалоб подладился к Рыскиному шагу, стараясь хромать как можно незаметнее.

В городе так пахло тиной, будто он провел на речном дне десяток лет, вынырнув и обсохнув сверху только сегодня. Мостовая местами скрывалась под водой, и поди угадай, что там — по щиколотку или с головой ухнешь. Неунывающие мальчишки катались по затопленным улочкам на снятых с петель воротах, отталкиваясь утащенными из дому метлами-ухватами и за монетку перевозя желающих.

В верхней части города было посуше, и туда-то, на рыночную площадь, стаскивали всех раненых, нахлебавшихся воды и мертвых (третьи настроения первым и вторым не поднимали, но выбора не было). Отсюда же их разбирали родственники, и гвалт — крики, рыдания, скрип волокуш и телег, на которых привозили и увозили тела, — не стихал ни на щепку. За происходящим присматривала стража: наместник учел свою ошибку и приказал пресекать ссоры в корне. Но все было тихо. Горе и напророченный гнев Богини сдерживали людей лучше оружия.