Год Крысы. Путница. - Ольга Громыко

Когда в гробовой тишине растаял последний плеск, савряне и ринтарцы одинаково яростно взревели. До чего же низко пали их враги — божининого человека убили! (Хольгин он или просто блаженный — без разницы, все равно Ею отмеченный!) Ничего святого в них не осталось!

А раз так — то всего остального не жалко.

На Рыску, как всегда внезапно, накатило ощущение близящейся беды. На сей раз — такое сильное и всеобъемлющее, что девушка пошатнулась, не сразу сумев заговорить.

— Альк, чувствуешь?!

— Да.

Взгляд у саврянина снова начал стекленеть. Батраки с воплями ужаса и отвращения попятились от пещер — крысы посыпались оттуда горохом, по стенам, как паучье.

— Бежим! — Жар схватил Рыску за руку, но та в последний миг уцепилась за Алька, а сдвинуть их обоих вору не удалось.

— Уже некуда. — Саврянин с таким отстраненным видом склонил голову к плечу, будто сам вот-вот рассыплется на сотню крыс.

В лесу за пещерами послышались голоса, возня, треск веток. Еще бы собачий лай — и можно подумать, что местный вельможа объявил неурочную охоту на волков, цепочкой пустив загонщиков.

— Давайте обратно в лодку и вверх по течению, — трезво предложил Мих. — Посреди реки, да в такой темнотище, никто не достанет. И не до того им будет.

— Куда угодно, только сваливаем отсюда! Рыска, да вмажь ты ему пощечину!

Девушка неуверенно подняла руку, но саврянин, встряхнувшись, поймал ее запястье.

— Я тебе сам щас… — процедил он, глядя на Жара.

— А какого Сашия ты стоишь?!

Альк уже не стоял. Хотя смысла бежать по-прежнему не видел.

Но пусть надежда, которую путники добровольно променяли на знание, хоть с кем-то останется до последнего.

Цыка выскочил на берег первым и опешил — так тут все изменилось меньше чем за лучину. Над островом стояло низкое зарево от сотен костров и факелов, в котором с криками метались тени, до того изломанные, что Рыске показалось, будто там сцепились две крысиные стаи. И это было только начало: огненные точки продолжали стекаться к Пупу с обоих берегов, на смену угасшим и сброшенным в воду.

— А чтоб их всех Саший побрал! — с горечью сказал Мих. — Опоздали.

Жар обернулся — и понял, что батрак имеет в виду не войну, а свой неудавшийся побег от нее.

Справа шло — точнее, уже бежало краем берега — поднятое гонцом саврянское ополчение. Ждать до утра весчане не стали, похватали оружие (а в приграничье им владел каждый мужчина старше десяти лет, место такое — смутное) и кинулись на подмогу, как чуя, что она понадобится уже ночью.

И их вожак уже поравнялся с запрятанной в камышах лодкой.

— Вот крысы, и тут они уже! — раздался резкий и злой выкрик на саврянском. Видно, белокосые вообразили, что вслед за островом ринтарцы вознамерились захватить и чужой берег.

Объяснять, что это не так, было бесполезно. Бросать оружие — глупо, убьют или покалечат прежде, чем утолят жажду мести. Убегать — некуда, слева саврянский город, сзади крысы и загонщики — видно, ополчение из другой вески.

Друзья-приятели сбились в кружок, плечом к плечу. В центр затолкали Рыску, при виде полчищ саврян побелевшую как полотно.

— Присядь! — крикнул ей Мих, но девушка продолжала заворожено таращиться на приближающихся врагов. Точь-в-точь как в ее детских кошмарах — только там она была одна-одинешенька, а здесь от белокосых убийц ее защищал белокосый же, и за него Рыска боялась едва ли не больше, чем за себя.

Нападавших это, увы, не остановило. Перебежчик, предатель?! Тем более под нож!

Но первыми саврян встретили крысы. Словно обезумев, они без колебаний десятками прыгали на огромных чудищ, какими им должны были казаться люди, остановив их не столько числом, сколько неожиданностью нападения.

Да только людей тоже было немало, и Рыска знала — эта отсрочка ненадолго.

Савряне с воплями и проклятиями срывали кусачих тварей, отшвыривали, давили сапогами, а девушка уже видела, как точно так же, в последнем безнадежном бою, умирают ее друзья.

Сначала Жар, сумевший отбить два вражеских удара, торжествующе рассмеявшийся — и пропустивший третий.

Или Цыка, совсем глупо подставившийся под вражеский топор.

Или Мих — обливающийся кровью из десятка ран, которые сумело выдержать его могучее тело, прежде чем его остановил прямой удар в сердце.

Или Альк, поднятый сразу на два копья, потому что подобраться к нему на длину клинка невозможно….

На всех дорогах было то же самое.

Менялся только порядок. С этого перекрестка было не уйти. Ни им, ни всем остальным, что собрались сегодня на острове и по обоим берегам. Разве что…

— Рыска, — неожиданно спокойно сказал Альк, и девушка не столько услышала, сколько ощутила его голос через тесно прижатые друг к другу спины. — Рыска, послушай меня. Я знаю, ты тоже его нащупала. Так попробуй вытянуть.

— Но он такой крохотный! — всхлипнула девушка. Если б не Альк, она бы даже не поняла, что эта единственная зеленая горошина в мешке желтых ей не мерещится. А может, и не горошина вовсе — сорное семя, камешек, крысиная какашка… Просто что-то резко отличающееся от всего остального.

— Неважно. Он там есть, и это главное.

— Но что у нас получится?!

— Не знаю.

— Ты же раньше ругал меня за слепые повороты!

— Раньше у нас был выбор. — Альк качнулся вперед, угомонил прорвавшегося сквозь крыс соотечественника и снова прислонился к Рыске. Девушка чувствовала, как он дышит, как его то и дело начинает колотить странная мелкая дрожь и как он напрягает мышцы, пытаясь ее сдержать. — А сейчас его нет ни у кого. Давай. И, что бы ни случилось, не останавливайся.

На сей раз Рыске даже не пришлось сосредотачиваться. Ей так хотелось убежать из этой яви — куда угодно, хоть прямиком к Хольге, — что едва девушка закрыла глаза, как в ладони лег ворот. Уже не деревянный, теплый и шершавый, а холодный, железный, неохватный — иначе как он выдержит груз стольких судеб?

— Альк, я не смогу! Я его даже с места не сдвину.

— Сможем. — Альк по-прежнему стоял за Рыской, отбивая участившиеся атаки, — и одновременно девушке померещилось, что его руки сжались на вороте рядом с ее руками.

Ты всегда так говоришь! — захотелось закричать девушке. — Вечно хватаешься за то, что тебе не под силу, надрываешься до смерти, и даже она тебя ничему не учит!

Теперь Рыска впервые его поняла.

Повернуть деревянный ворот — маленький, легкий, личный — может каждый.

Но ради них кому-то приходится встать и у железного.

Ворот скрипнул — и пошел со щелчками считать зубцы шестеренок. Сначала набирая ход, а потом снова стопорясь, будто увязая в наматывающихся на него дорогах.