Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Сальваторе водил Анджело и на бейсбол. За янки играл Малыш Рут, и нью-йоркский бейсбол был захватывающим зрелищем. Благодаря Паоло, который где-то раздобыл билеты, они сходили на стадион «Поло Граундс» и посмотрели бой Джека Демпси с Луисом Фирпо, Бешеным Быком из Пампасов. Это было достопамятное событие – Демпси отделали по полной, прежде чем он собрался с силами и победил.

Но больше всего Анджело любил кино. Билеты стоили недорого. Они смотрели «Кейстоунских копов» и Чарли Чаплина, который осел в Америке и сменил театральные подмостки на экран. Они снова и снова ходили на великие фильмы Д. У. Гриффита. Как только тапер начинал играть, лицо Анджело делалось вдохновенным и он забывал все на свете. Вдобавок он обладал поразительной памятью и мог перечислить все фильмы с его любимыми актерами, а также факты их творческой и жизненной биографии, да так, как иные сверстники не умели вспомнить бейсбольный счет. С особым рвением он следил за карьерой Мэри Пикфорд и Лилиан Гиш.

Однако звезды эти, похоже, были единственными женщинами в жизни Анджело. Сальваторе с удовольствием встречался с девушками и думал, что рано или поздно женится, но нужно подкопить деньжат. Пока же он раз в неделю навещал старый злачный квартал неподалеку от Бродвея в районе Тридцатых улиц. В Маленькой Италии было полно проституток, но он предпочитал не афишировать эту часть своей жизни. Дядя Луиджи знал о его похождениях и постоянно советовал быть осторожнее. «Ты знаешь, что на войне было так туго с резинками, что почти три четверти наших ребят подцепили заразу?» Он даже подсказал, где разжиться дефицитным латексом. Сальваторе принял меры предосторожности. Дяде же он сказал, поведя плечом: «Шлюхи стоят денег, но это лучше, чем свихнуться».

Сальваторе не понимал, почему Анджело так мало общается с женщинами. Возможно, он был слишком робок. Сальваторе счел своим долгом что-нибудь предпринять, но дядя Луиджи посоветовал оставить брата в покое.

Дядю Луиджи волновал не досуг, а трудовая деятельность Анджело. Когда Сальваторе стал каменщиком, Анджело спокойно примкнул к нему. Была ли причина в гирях, с которыми он продолжал упражняться, или же нет, но Анджело превратился в довольно жилистого юношу, которому легко давался физический труд.

– Но он не должен класть кирпичи! – возмущался дядя Луиджи. – У него талант!

Возможно, дядя Луиджи и отказался от глупой мечты, перестав прочить Анджело карьеру архитектора, но юноша мог стать еще много кем – маляром, оформителем, кем угодно, только бы воспользовался Божьим даром. Складывалось, правда, впечатление, что Анджело предпочитал работать с братом. Но рисовать он не бросил. Сальваторе шел после ужина в бар, а Анджело оставался за столом с книгой, но чаще – за рисованием. И в эти минуты его юное лицо становилось предельно сосредоточенным. Иногда, возвратившись домой пораньше, Сальваторе минутами стоял за спиной Анджело, прежде чем тот осознавал его присутствие. Дядя Луиджи поместил несколько рисунков в рамку и продал посетителям ресторана. Но его попытки убедить Анджело рисовать на заказ пока ни к чему не привели.

– Мне платят за укладку кирпичей, – улыбался тот, – а после я рисую, что хочу.

Работы, по крайней мере, хватало. Возможно, это война заставила Америку остерегаться чужаков – Сальваторе точно не знал, – но правительство ввело иммиграционные квоты. Если не брать в расчет множества чернокожих, прибывших с Юга, то приток иммигрантов в Нью-Йорк превратился в тоненький ручеек. Город тем временем был на подъеме. Зарплаты были приличные и продолжали расти.

Прошли годы. К 1925 году Сальваторе скопил достаточно, чтобы задуматься о женитьбе.

Холодным декабрьским днем он шел по Шестой авеню и повстречал Паоло. Брат в двубортном пальто и котелке выглядел круто. Его можно было принять за банкира. Или за гангстера. Он явно удивился при виде Сальваторе, но осклабился в улыбке.

– Ты выбрал правильное место для встречи, малыш, – сказал он. – Зайди и покушай.

Клуб «Фронтон» занимал цокольный этаж квартала к западу от Вашингтон-сквер возле Шестой авеню. Его содержали молодой Джек Криндлер и Чарли Бернс. Это был один из лучших спикизи-баров[65] в городе. Сальваторе заметил, что, как только Паоло приблизил физиономию к замочной скважине, через которую опознавали клиентов, дверь немедленно распахнулась, и Паоло приветствовали по имени.

«Фронтон» представлял собой просторный подвал, и его бо́льшая часть была заставлена столиками с белыми скатертями. С одной стороны была барная стойка, а на стенах висели изображения Дикого Запада. Заведение уже заполнялось, наступило время ланча, и Сальваторе обратил внимание на пару хорошо знакомых лиц. Но Паоло сразу выделили столик. Они заказали по стейку; пока ждали, им подали ирландский виски. Сальваторе сказал, что Паоло отлично выглядит, и тот, улыбнувшись, поднял стакан:

– Выпьем, братец, за «Сухой закон». Он здорово мне помог.

В 1920 году, когда движение за трезвость восторжествовало и восемнадцатая поправка к Конституции запретила торговлю «ядовитыми жидкостями», облик Америки мог измениться. Но люди, естественно, не перестали пить. Закон законом, но миллионы в него не верили. Респектабельные рестораны шли на хитрости: в бульонной чашке, например, могло оказаться спиртное. А в таких городах, как Нью-Йорк, расплодились спикизи-бары, куда регулярно наведывалась полиция, но баров от этого меньше не становилось. И как бывает всегда, когда людям запрещают что-то им нужное, «Сухой закон» породил огромный и доходный рынок, где цены на нелегальный алкоголь диктовались спросом. Бутлегеры-воротилы вроде Ротштайна, Уокси Гордона, Фрэнка Костелло, Большого Билла Дуайера и Счастливчика Лучано делали целые состояния. Сальваторе давно гадал, не занялся ли брат бутлегерством. Теперь Паоло снизошел до признания.

Они поболтали о домашних. Паоло спросил Сальваторе о личной жизни и после сказал:

– Могу подогнать тебе первоклассную девчонку, то есть из лучших. Задаром, – усмехнулся он. – Она нам должна. Хочешь отведать?

– Я подумаю, – ответил Сальваторе, но он не хотел связываться с дружками Паоло, и оба это знали. – Может, найду красивую и женюсь.

– Bene. Bene. – Паоло выглядел довольным. – На свадьбу-то пригласишь?

– Конечно. Как же брату не быть на моей свадьбе?

Затем они поговорили об Анджело и неуемном желании дяди Луиджи устроить его жизнь.

– Возможно, дядя Луиджи и прав, – сказал Паоло. – Пацан может пойти в художественное училище или еще куда. Если нужны деньги…

Сальваторе взглянул на брата и ощутил прилив любви. За личиной гангстера, которым, бесспорно, тот и был, скрывался прежний Паоло. Он желал блага семье. Он пытался показать свою любовь и, может быть, снискать ответную. Сальваторе потянулся и сжал плечо брата.

– Ты хороший брат, – сказал он мягко. – Я сообщу, если Анджело что-нибудь понадобится.

Они доели стейки. Паоло заказал кофе.

– Можно кое о чем спросить? – осведомился Сальваторе.

– Валяй.

– Тебе не страшно быть не в ладах с законом?

Паоло немного помолчал.

– Ты помнишь тысяча девятьсот седьмой год, когда Росси профукал все отцовские сбережения?

– Ясное дело, помню.

– А тысяча девятьсот одиннадцатый, когда Анна погибла на фабрике?

– Как я могу забыть?

– Я тоже помню, Сальваторе, – кивнул Паоло, и в его голосе вдруг зазвучала страсть, доселе подавлявшаяся. – Помню с гневом. С горечью. Поскольку моя семья была нищей, невежественной, неудачливой, ее посмели ограбить, дали сгореть в огненном капкане. – Он яростно повел плечом. – Почему бы и нет? Мы всего-навсего итальянцы. Макаронники. Даго. Вот я и сказал себе, что не стану проигрывать. Я пойду на что угодно, но добьюсь победы. – Он снова помолчал, беря себя в руки, затем улыбнулся. – Может, разбогатею, женюсь и куплю для нас всех большущую ферму. Что скажешь, братишка?

Так Сальваторе открылись чаяния брата.

За соседним столиком расположилась компания из четырех человек. Сальваторе взглянул на них. Это были люди из престижного района. Молодой человек за двадцать, одетый несколько небрежно, и девушка – типичная, как он решил, эмансипе. Сидевшая с ними чета средних лет, судя по виду, приходилась юнцу родителями. Отец был настоящий янки с Уолл-стрит, солидный и голубоглазый. Мать щеголяла мехами и жемчужным колье. Она явно нервничала. Сальваторе подумал, где-то он уже их видел. Он попытался вспомнить где.

– Я только надеюсь, Чарльз, что сюда не нагрянет полиция, – сказала женщина. – Это будет позорище.

Молодой человек рассмеялся и предложил не беспокоиться, но она осталась недовольна.

Затем, к удивлению Сальваторе, к ним подался Паоло.

– Прошу прощения, мэм, – сказал он вкрадчивым тоном, какого Сальваторе за ним не помнил, – но я могу успокоить вас.

Сальваторе завороженно смотрел. Он никогда не видел брата таким. Тот Паоло, которого он знал с детства и все еще сохранявший легкий итальянский акцент, внезапно исчез. Его сменил элегантный мужчина с выговором дорогого адвоката.