Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Ну, это мы скоро узнаем, — легкомысленно сказал Митра, — нас наверняка видели и собирают силы, чтобы перехватить на обратном пути.

Да, кто бы из сыновей Джарасандхи ни унаследовал трон, он вряд ли откажет себе в удовольствии отомстить… —мрачно сказал Накула.

А если вернуться в северные леса? — заикнулся Митра. — …Нет, судя по лицу Муни, этого делать не следует. Наша конница и не пройдет там, а на южном направлении нам преграждает путь сама Ганга.

Некоторое время мы помолчали. Потом Митра нарушил тишину: — Дикарей нам, пожалуй, уже хватит. Может, игральные кости бросить, чтобы они за нас решили, — предложил Митра и осекся под гневным взглядом Накулы.

— Игральных костей с нас тоже уже хватит, — отрезал царевич, — я больше не хочу, чтобы за меня что-то решали кости. Идем напрямик через Магадху.

Наутро мы двинулись дальше. Города мы объезжали стороной, а провизией запасались в деревнях, где жили земледельцы и рыбаки. Обитатели деревень не интересовались, откуда мы пришли и куда направляемся, молясь про себя, чтобы опасные гости как можно скорее убрались восвояси. Мы уже почти поверили в удачный исход нашего путешествия, когда прямо перед нами на дороге выстроился большой отряд конных кшатриев в блистающих доспехах. Чуть поодаль густели плотные ряды копьеносцев. Мы сгрудились вокруг Накулы, готовясь подороже продать свои жизни. Но всадники разъехались в стороны, держа длинные тонкие копья поднятыми к небу. На дорогу выехала золоченая колесница под белым царским зонтом. Молодой воин в золотом венце, стоявший в колеснице рядом с возницей, что-то кричал всадникам.

— Это сын Джарасандхи — сам Джаятсена, — пояснил Накула.— Безумец, зачем он выехал вперед? — процедил сквозь зубы.

Митра, потянув из кожаного чехла свой лук:

С такого расстояния даже я не промахнусь.

Лучше обуздай свой боевой пыл, — повернулся к нему Накула, — на нас никто не нападает.

Из рядов воинов быстрой рысью выехал молодой всадник без доспехов. Легко, будто играючи, он подскакал к нашему отряду, обогнав колесницу, и, осадив резвого коня, почтил Накулу, сложив руки крест– накрест на груди:

— Повелитель Магадхи, могучерукий Джаят сена приветствует потомка великого Панду. Вы не сожгли ни одной деревни, не убили наших под данных, не взяли добычи. Это говорит о ваших мирных помыслах. Наш повелитель приглашает вас побеседовать с ним в его походном шатре. Он велел мне поклясться всеми богами, что зовет вас как гостей и верит, что вы не откажетесь восполь зоваться его гостеприимством.

Накула благоразумно согласился на предложение посланца. Оставив кшатриев на дороге в боевом порядке, царевич со мной и Митрой поехал за колесницей Джаятсены. Царь Магадхи был молод и разговорчив. Он принял нас радушно, как давних знакомых. Усевшись на богатые циновки в походном шатре, мы угощались вином и всевозможными яствами.

— Я знаю, во времена моего отца испуганные соседи сочинили про Магадху много небылиц, но на самом деле мои люди честны и добродетель ны. — говорил Джаятсена. — Под защитой моей армии земледельцы чувствуют себя в полной бе зопасности. Правда, мой неразумный брат Джа– ласандха мечтает сесть на трон вместо меня. Но с помощью Пандавов, занявших Хастинапур, будет возможно утвердить мою законную власть.

Накула объяснил царю Магадхи причины, заставляющие нас спешить в Панчалу, и тот заверил, что не будет чинить препятствий на нашем пути. Он даже послал кЛате придворного врачевателя и две огромные корзины с фруктами. На прощание Джаятсена просил Накулу заверить Юд-хиштхиру в его готовности поддержать Пандавов в борьбе против Хастинапура.

— Несмотря на свою молодость, — смиренно сказал он, — я всегда был привержен мудрости, по буждающей искать мира с соседями. У меня нет причин враждовать с Панчалой. Пусть ни Арджу– на, ни Бхимасена не терзаются раскаяниями за убийство моего отца. Он получил кармическое воз даяние за свою жестокость. Жадная борьба за чужие земли в конце концов погубила бы нас всех…

Царевич помолчал, задумчиво качая в руках дорогой кубок с вином. Затем сказал уже иным тоном:

Мой брат пошел нравом в отца. Мечтая отобрать у меня трон, он мутит разум кшатриев обещанием новых завоеваний. Многим из них уже приелась спокойная жизнь без подвигов и грабежа. Говорят, что наша великая страна должна любой ценой вернуть себе утерянные земли и союзы. Разумеется, эту цену будут платить наши крестьяне, едва оправившиеся от войн и голода. Но что делать?

Надо немедленно собирать крестьянское ополчение, — сказал я, вспомнив КАК говорил Аджа о своей земле.

Царь магадхов пожал плечами:

— Обычно земледельцы не вмешиваются в дела кшатриев. Даже когда битва свирепствует за околицей деревни, они не беспокоятся, ведь какой бы царь ни победил, ему все равно понадобятся крестьяне, кормящие города и войско.

—Думаю, что страдания последних лет заставили их осознать, что враги не минуют их деревень, угонят стада, увезут зерно.

— Но разумно ли раздавать оружие не кшат риям? — спросил Джаятсена.

Тут уж ответил Накула:

— Сокровенные сказания гласят, что воинами могут быть любые сословия, при условии, что люди храбры, обузданы, умеют держать строй, преданы повелителю и долгу и ненавидят врага. Муни, вместивший опыт Кумара и Аджи, прав. Крестьяне, защищая свои поля, проявят чудеса стойкости.

Джаятсена кивнул:

—Мудрый правитель всегда следует советам дваждырожденных. Сердце говорит мне, что мы еще встретимся. Мои всадники проводят вас до границ царства. Свасти!

Еще ошеломленными от такого поворота событий, мы вышли из шатра и поскакали к своему отряду. Митра весело смеялся:

— Я думаю, в глубине души этот юный царь благодарен Арджуне и Кришне за то, что они освободили ему место на троне Магадхи. Но не понятно, почему бы ему не принять сторону бо лее сильного Хастинапура?

Накула пожал плечами:

Дурьодхана очень силен, для него помощь Магадхи не столь уж жизненно необходима. После победы над Пандавами, буде она случится, он станет еще сильнее и может захотеть поглотить Магадху. Никакие доводы здравого смысла не предотвратят тогда всеобщего кровопролития. Пан-давы же больше заняты мыслями о возрождении былого величия Высокой сабхи. Им не нужны новые завоевания. Значит, Юдхиштхира, севший на трон Хастинапура, намного больше устраивает Магадху, чем нынешние правители.

Жаль, что другие цари не располагают мудростью нашего нового союзника, — вздохнул Митра.

— Многие так ненавидят Пандавов, что готовы сжечь свои народы в костре войны, лишь бы не признать главенство Юдхиштхиры. — печально признал Накула. — Тем ни менее, новость о союзе с Магадхой не может не вызвать радость в Кампилье.

Мы спешили в Панчалу навстречу неизвестной судьбе, но теперь сила и радость наполняли мое сердце. Первым человеком, показавшим мне, что такое жизнь в Брахме, был мой Учитель. Я поверил рассказам о братстве дваждырожденных потому, что встретил того, кто сам просто и ясно шел по пути, о котором я слышал раньше только в песнях чаранов. Но как же далеки были откровения ашрама от всего, что составляло кровь и плоть окружающего меня беспощадного мира. Именно он начал казаться мне реальным, а все свидетельства о Братстве были сотканы из прозрачных волокон возвышенных мечтаний.

В Двараке Кришна и Арджуна потрясли нас с Митрой властностью и силой духовного пыла, но наш внутренний взор не достигал тех вершин, на которых пребывали души властелинов. В стране матсьев, уже войдя в круг приближенных Пандавов, мы опять питали свою веру в Братство легендами да собственным воображением.

Лишь в лагере у стен Кампильи мы явно ощутили всепоглощающее счастье слияния сердечных аур, восторг взаимопроникновения. Окунувшись в поток брахмы, мы поняли, что только законы Братства соответствовали сокровенной сущности человека, только путь духовного восхождения разрывал пелену майи и давал истинную цель жизни. Оторвавшись от круга дваждырожденных в Панчале, от животворного костра слившихся сердец, мудрых разговоров и нежных песен, мы уже не могли считать нормальным мир, в котором царила жестокость и ненависть. Не легенда или святая мечта, а жизнью оплаченный опыт воплотил в нас великую цель Братства, и отказаться от нее было так же невозможно, как стереть собственную память или выпустить кровь из своих жил.

Нас встретили в столице панчалов как великих героев. Чараны уже успели сложить песнь о прекрасной апсаре в горном храме и новом восхождении Арджуны на небо Индры. Диадема, которую он теперь носил не снимая (откуда она появилась я не знаю) вызывала восхищение и благоговейные споры. Говорили, что ее он получил в дар от небожителей, как и великолепные серьги, бросающие радужные блики на его могучую шею и чуть впалые щеки. Мы-то знали, что эти драгоценности он обрел еще в годы изгнания. Но , возможно, они действительно были даром небожителей. Так что никто не пытался переубеждать людей, которые тысячами вышли на валы, окружающие Кампилью, для восторженных приветствий.