Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Глубокими поклонами почтили мы сына Дхармы, и все вместе вышли из темного храма на жаркий простор площади. Здесь, прямо на глазах изумленных пан-чалийцев, молодые дваждырожденные, возглавляемые Абхиманью, устроили в нашу честь соревнования в стрельбе из лука и гонки на колесницах.

Полезно напомнить моим подданным, что в мире существует и радость и надежда, — сказала грозная Шикхандини, неумело улыбаясь моей супруге. Потом она подарила Лате острый, как бритва, кинжал с рукоятью из слоновой кости, сказав при этом:

Супруга кшатрия должна быть готовой помочь мужу не только лаской и молитвой. К тому же, в черные времена нам лучше не попадать в плен живыми, ведь не всегда тот, на чью волю отдают женщину боги, благородством походит на Карну.

На мгновение Лата погрустнела, но никакие тягостные предчувствия не могли омрачить безмятежно-радостной мелодии, заполнившей все ее существо.

Своим присутствием нас почтила Кришна Дра-упади. Обняв меня, как старого доброго друга, она обратилась к Лате:

— Будь счастлива, младшая сестра. Я не знаю ничего более трудного, чем суровая дхарма жен щины. Принесение жертв, поминание усопших и соблюдение поста мало что значат для нас. Те, кто преданы мужьям, достигают небес. Сокровенные сказания повествуют об одном отшельнике, кото рый пришел в деревню за подаянием. Жена зем ледельца, увидев брахмана, обещала принести пищу. Но в этот момент вернулся ее супруг и она усадила его за угощение. Пока она ублажала сво его мужа едой и ласковой речью, отшельник ждал у дверей дома. Вспомнив о нем, женщина вынес ла на улицу чашу с пищей и попросила простить ее за невольное пренебрежение: "Пришел супруг голодный и усталый. Я должна была позаботить ся о нем. Знаю я силу брахманов и величие муд рых. Но супруг для меня — это великий бог". И брахман ответил ей: "Ты поистине добродетель ная жена. Этот путь принесет тебе благо, равное по заслуге воинским подвигам кшатриев и жерт воприношениям брахманов". Поэтому дважды рожденные почитают и прекрасных апсар и сми ренных хранительниц домашних очагов, склоня ясь перед тонкой дхармой женщины.

Так сказала Драупади, чей назидательный тон не вязался с искрами смеха в черных глубоких глазах.

Лата поднесла ей цветочную гирлянду с таким благоговением, как будто перед ней было воплощение богини. Когда лотосоокая красавица, произнеся все полагающиеся пожелания счастья удалилась, я с невольным удивлением сказал:

Почему, где бы ни появилась Кришна, все удостаивают ее высшими почестями? Насколько я знаю, она никогда не совершала никаких подвигов и чудес.

Никаких, — кивнула Лата, — если не считать того, что везде следовала за своими мужьями. Они не требовали от нее ни мудрых советов, ни отважных поступков. Но всегда были готовы отдать за нее жизнь. Значит, незаменимым источником силы стала она для них на всем долгом пути. Кришна обладает даром смирять яростный огонь мужской брахмы, претворяя его в свет любви и надежды. Это сокровенное искусство, которым, может быть, обладает она одна.

— Нет, — сказал я, заглядывая в глаза своей апсаре, — я знаю еще одну женщину, наделенную такими же достоинствами.

Не смог прибыть на нашу свадьбу Гхатоткача. Сын Бхимасены странствовал где-то в лесных дебрях, собирая сведения о передвижении врагов и готовя подмогу лесных племен. Зато в последний момент из страны мадров успел примчаться Кумар, сильно возмужавший, нашедший опору в себе самом и старавшийся не вспоминать о тех событиях, которые заставили его уносить ноги из Кампильи.

Три дня, залитых золотым светом счастья и безмятежности, шел пир и продолжались военные игры, а потом мы с Латой рука об руку вошли в сад, плотной зеленой стеной обступивший наш дом, и закрыли ворота на улицу. Отбросив все мысли о прошлом и будущем этой земли, мы полностью погрузились в сказочное состояние семейной жизни.

Лата была подобна полю, оживающему с приходом дождя и ночи, когда проливает на нее свой свет взошедшая луна. Когда-то непостижимая ап-сара обернулась юной девушкой, невинно и мирно смотрящей себе в душу, словно зачаровнная сияющими гранями счастья.

Я смотрел на нее, отказываясь верить, что все происходит наяву. Золотистая стройная фигура, полная покоя и движения, налитая тугой, прозрачной силой, казалась порождением самой богини зари. Созерцая ее, я ощутил непередаваемую полноту собственной жизни, в которой прошлое не имело значения, будущее было чревато угрозой, но мне впервые хватало настоящего. Мне ничего не было нужно, кроме этого солнечного счастливого сегодняшнего дня, неустойчивого и трепетного, как дымок благовоний. Глядя в обращенные на меня глаза Латы, я узнавал в ней ту же полноту чувств.

Именно тогда мы и достигли наивысшей степени взаимного воплощения. Покоем были обья-ты сердца, и в мирной молитвенной созерцательности пребывал разум. Мы осторожно скользили вдоль грани, отделяющей сон от яви, перетекая из сущности в сущность, постигая истинную реальность, лишенную образов, слов, света. Как белые лотосы расцветали мысли Латы на зеркальной озерной глади моего сознания. Они прорастали из глубины моей собственной сущности, были понятны и достоверны, как собственный опыт.

Пожалуй, только тогда я действительно понял, почему дваждырожденные, порицая любую привязанность, называют истинную любовь высшей ступенью свободы и постижения Атмана. Иногда смутное беспокойство закрадывалось в мою душу:— достаточно ли прочно сидит на деревенском парне облик дважды-рожденного. Думаю, что Лата проникла и в эти мысли, но тем безупречнее вела себя. Как и подобает добродетельной жене, она ублажала меня ласковыми речами и вкусными кушаньями, не переча ни в словах, ни в мыслях.

Чувствуя мои сомнения, она весело повторяла наставления Сокровенных сказаний: "Навеки смирив свои чувства, жена всецело посвящает себя служению мужу, ублажая ласками и речами, ловя каждое его желание". Слушая ее, я млел от удовольствия, хотя мы оба и понимали, что ни о каком "навеки" речи быть не может. Мы были захвачены потоком и ровным счетом ничего не могли изменить в своей жизни. Впрочем, этими мыслями мы не делились, наслаждаясь дарованным нам покоем.

Каждое утро я просыпался на ложе, застланном мягкой тканью, чувствуя рядом с собой гибкое, податливое тело супруги. Сад, окружающий наш дом, был полон птичьими трелями, шелестом листьев и изумрудными тенями. Лата просыпалась вместе со мной, словно от толчка. Ее открывающиеся глаза были неизменно полны радостным ожиданием счастья. Легко вскакивая с ложа, она протягивала обнаженные руки к солнцу, поднимаясь на носках, золотясь как струна, звучащая в унисон великой музыке Вселенной. Утренний ветер ерошил ее волосы, а потоки солнца окутывали все тело дивным сияющим ореолом. Восторг проснувшегося бытия наполнял нас кипучей искрящейся силой. И Лата изливала свое восхищение красотой окружающего мира в древнем гимне, посвященном богине зари. Серебряным звоном звучал ее голос в глиняных стенах нашего дома:

Алые кони в золотой колеснице!

О, Ушас, когда сегодня сиянием

Ты растворишь врата дня,

Прогони своим светом враждебность.

О, щедрая дочь неба,

Наградой достойная гимна,

Ты идешь, пробуждая землю,

По беспыльным небесным дорогам,

По великим дорогам дхармы.

После утреннего омовения и еды мы спускались в сад, казавшийся прудом, наполненным до краев щедрой сияющей зеленью. Невод солнца не мох ди-стать его сумрачного дна, цеплялся золотой сетью за длинные ветки манговых деревьев и ломкие листья пальм. А внизу, в глубине, недоступной солнечным лучам, в густых прозрачных тенях скользил ветер, невидимыми плавниками колебля алые, белые, фиолетовые цветы, ажурные листья кустов и тонкую трепещущую траву. Этот мир света и теней был полон мягким гулом бесчисленных насекомых, щебетом птиц, звоном ручьев. Иногда, повизгивая и треща от восторга, в зеленый омут сада ныряли длиннохвостые обезьяны. На верхних ветках степенно расхаживали большие попугаи с перьями самых невообразимых расцветок. Как ныряльщики за жемчугом, мы с головой погружались в зеленое колдовство сада, теряя представление о времени, и возвращались домой лишь тогда, когда закат, терпеливо разглаживая тени веток и листьев, вышивал прихотливый узор на глиняной стене веранды. Иногда эти тени казались мне символами и знаками, полными смысла. Но я тщетно пытался разобрать их колеблющуюся и ползущую вверх по стене загадочную вязь.

Лата следила с веранды за уходящим солнцем. А я любовался ею, впитывая глазами каждый изгиб ее тела, каждую черточку, каждую морщинку ее лица. Какие картины представали перед твоим мысленным взором, Лата? Видела ли ты наше будущее? Я так и не спросил тебя об этом ни разу. Но я часами рассматривал тебя: матовые тени под нежными скулами, светлый блик на округлой груди, гибкий стебель шеи. Как скряга, скрывающий в своих сундуках сияние драгоценных камней, я пытался спрятать в ларец своей памяти весь облик Латы. Я знал, что ветер времени когда-нибудь разлучит нас, сотрет остроту переживаний, размоет милый образ, придав ему обобщенность ликов небожителей на стенах храма. Но пока резец памяти шел без изъянов, и каждая черточка ее бесконечно дорогого лица сияла, как свежий надрез на мраморе.