Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

– Да ты вся горишь! Давай-ка поправляйся скорее! – воскликнула она, нагнувшись, чтобы поцеловать Армеллину. Тон был возмущённым, словно болезнь экономки нанесла ей личное оскорбление. Потом она глубоко вздохнула и выпалила: – То, что они сделали, отвратительно. Я решила пойти с мамой, чтобы сказать от имени всей семьи; мы, Ланчьери, с вами. И нам очень стыдно за остальных, вот. Если мы можем что-нибудь сделать, мы это сделаем, только скажи, – и она по-солдатски щёлкнула каблуками.

Ада не смогла сдержать улыбки:

– Спасибо, Лукреция.

– Мне ужасно обидно за дядю Тана. Никак не пойму, зачем они хотят выставить его идиотом. Он ведь всегда побеждал меня в шахматы. А когда я начала встречаться с Маттео, объяснил много всякого, чего я не знала: о контрацепции и все такое. Что ты так скривилась, мама? Хочешь, чтобы мы с Джиневрой брали пример с тебя? Дядя был замечательным человеком.

– Это правда, – слабым голосом подтвердила Армеллина, чуть приподнявшись в постели. – Он был замечательным человеком. Великим.

– Знаешь, тётя Адита, – продолжала Лукреция, – я тут как-то вечером в пиццерии встретила твоего друга, Лео Кампизи, с невестой – Чечилией, кажется. Так вот, она все повторяла, как ей в тот день, в Ордале, понравился дядя Тан и как он рассуждал о живописи, какие умные замечания сделал. Это ведь было за день до смерти, да? Наверное, её можно было бы вызвать свидетелем.

– Надеюсь, ты не сказала ей об иске? – спросила Лауретта.

– Нет, мама же мне все объяснила. А это я сама додумалась. У меня уже три дня все мысли только о том, кого мы позовём в свидетели.

– Надеюсь, это не понадобится, – вмешалась Ада.

Лукреция, взяв Армеллину за руку, села у кровати, а её мать отошла в сторонку, чтобы шёпотом переговорить с кузинами.

– Можешь уже идти, радость моя, – сказала вскоре экономка. – Думаю, у тебя найдутся дела поинтереснее, чем приглядывать за хрипатой старухой. Нет, не целуй меня снова, я вся вспотела.

– Значит, лекарство действует, температура начала спадать, – заметила Лауретта, коснувшись шеи больной тыльной стороной ладони.

– Если у вас есть дела, я могу посидеть с Армеллиной, – предложила Грация, когда дочь вышла.

– Мне нужно забрать детей из школы, – поморщилась Лауретта.

– Давай. Я остаюсь с Грацией. Нам давно не удавалось спокойно поболтать, – ответила Ада.

Армеллина задремала. Кузины переставили стулья к окну, чтобы её не тревожить, и вполголоса продолжили разговор. Грация была обескуражена поведением братьев, которым удалось перетянуть на свою сторону Умберту, но ещё больше – жестокостью матери.

– К чему было вспоминать эти старинные сплетни?

Ада сперва не хотела поднимать эту тему, но поскольку Грация сама об ней упомянула, собралась с духом и спросила, помнит ли та что-нибудь о её рождении или о характере её матери.

– Ничего особенного: мне ведь было тогда всего семь лет, а в это время детям врут с три короба – про аистов и все такое. Мама говорила, моих братьев нашли в капусте. Я помню только, что тётя Маддалена была очень красива. Наша няня тогда сказала, что аист, который тебя принёс, клюнул твою мать в ногу, поэтому ей пришлось отлёживаться в постели. Прости, больше вспомнить нечего. Зато я могу многое рассказать о том времени, когда тебе исполнилось двенадцать, потом тринадцать, четырнадцать, пятнадцать – в общем, до тех пор, пока ты не уехала в Болонью. Я ведь все время находилась рядом – и теперь уже совсем не ребёнком. Помнишь, бабушка Ада решила научить меня вышивать и каждый день давала мне уроки? Я постоянно торчала здесь, на вилле. С трудом могу представить, что не заметила бы, случись у тебя какие-то проблемы или если бы дядя вёл себя с тобой неподобающим образом. Инцест, беременности, аборты – и всё это применительно к девочке, которая каждый день ходила в школу, была первой в классе! И потом, ты уже в средней школе закрутила роман с этим мальчишкой Кампизи, причём с благословения дяди Тана! Это каким нужно быть сексуальным маньяком, чтобы такое вообразить! Надеюсь, эту гадость не придётся обсуждать публично. Но если понадобится, можешь смело на меня рассчитывать: я на вашей стороне.

– Я тебе очень благодарна, честно-честно.

– Благодарна? Мне! И это после всего, что ты сделала для Джиневры? Бедная моя девочка, она была так несчастна, так беспокоилась, пока не съездила в Болонью. Уверена, это ты сказала дяде, что мы не можем наскрести денег на учёбу в Королевском колледже, и предложила ему дать Джиневре шанс. Кстати, я говорила с ней вчера вечером: говорит, искала тебя в Болонье, но не нашла – она ведь не знает, что ты вернулась в Донору. И обо всем этом деле не знает. Обещала позвонить тебе вечером сюда, на «Виллу Гранде». Хочет что-то рассказать, уж не знаю, что именно, о твоей подруге-англичанке. Я смотрю, у вас, девушки, завелись секреты!

Около семи Армеллина проснулась и попросила пить. Она пропотела, температура окончательно спала. Грация помогла Аде сменить простыни, потом попрощалась и собралась домой.

Пришла Лауретта с детьми, которые захотели поздороваться с больной. Им было ужасно любопытно: за всю свою жизнь они ни разу не видели