Остановите печать! - Майкл Иннес

– Меня заинтересовал, – сказал мистер Элиот, – ваш взгляд на писательский труд. Это напомнило мне фрагменты из третьей части «Путешествий Гулливера». Тот, где описывается сборище педантов и людей изобретательного, но пустопорожнего ума. – Он сделал паузу и улыбнулся Уинтеру явно не лишенной лукавства улыбкой, а потом продолжил, осторожно подбирая выражения: – Если помните, там описывался профессор, создавший машину для механического превращения абстрактных понятий в чисто практические вещи. Это была огромных размеров мозаика из слов (то, что вы назвали общей словесной массой, находящейся в распоряжении человечества). Ученики профессора перемещали рычаги, и слова в мозаике приобретали новый порядок, а результат тщательно фиксировался. Идея состояла в том, что в течение неопределенного промежутка времени подобное устройство одарит мир полным собранием художественных и научных сочинений. Сатира, несомненно, в первую очередь направлена своим острием в профессора и его абсурдное изобретение. Но каким-то образом она метила, вероятно, в искусство и науку тоже, подобно тому, как это столь занятно получилось у вас, когда вы имели в виду литературу в целом. Писательство действительно состоит в бесконечном перемешивании слов, а эту функцию запросто может исполнять и машина.

Мистер Элиот снова замолк, и на мгновение его полный сомнения взгляд устремился на Уинтера. Но потом он снова приобрел неопределенное выражение и стал, как казалось, искать иную проблематичную территорию для продолжения.

– Свифт, – сказал он, – испытывал глубочайшее недоверие к тому, что сам называл «тщеславным словоблудием». Более того, он питал недоверие к слову как таковому. Быть может, даже побаивался его.

Топлэди бесшумно отложил в сторону газету, Тимми перестал ерзать на сиденье и замер в сосредоточенном ожидании.

– Свифт, – продолжил мистер Элиот, – само воплощение рациональности, боялся слова, потому что оно являет собой магию. Он и старался никогда не пользоваться магическими свойствами слов, прибегая к их прямому, общепонятному и сглаженному значению. Но поскольку он не только боялся слова, но и тонко чувствовал его, магия сама собой наполняла его сочинения. Он перемешивал слова, – мистер Элиот сделал при этом выразительный жест рукой, – и где-то, в другом мире, люди воспринимали эти манипуляции в качестве совершенно новаторского творчества. Скажите, мистер Уинтер, вы возьметесь отрицать, что Лилипутия и Бробдингнег существуют на самом деле?

Маленький поезд продолжал медленно, но упорно стучать колесами по стыкам рельсов, продвигаясь вперед. Паровоз подавал свистки. Откуда-то из другого конца коридора доносился тихий вой одной из собак миссис Бердвайр. Но в их купе воцарилась полнейшая тишина.

– Конечно, это метафизическая проблема, – сказал затем мистер Элиот.

А потом неожиданно взбодрился, словно в этой мысли нашел подтверждение каким-то своим прежним умозаключениям.

– Интереснейшая метафизическая проблема! Я вспоминаю одного вашего коллегу, – он снова посмотрел на Уинтера, – профессора из Нового колледжа и достаточно известного в своих кругах философа, – теперь он повернулся к Топлэди, слушавшему с напряженным вниманием, – который задался крайне занимательным вопросом. Каков метафизический статус страшных животных, являющихся нам во снах? Если сон представляется нам живым и ужасающим, тогда очевидно, что подобное чудовище становится на деле более реальным в нашем восприятии, чем такой же кровожадный хищник, которого мы видим с безопасного расстояния заточенным в клетку зоопарка. А теперь от чудовищ из мира снов перейдите к таким же монстрам из мира слов. И подумайте: каков же на самом деле их статус?

Из коридора донесся неизвестного происхождения звук. Уинтер неожиданно для себя вздрогнул и поспешил выглянуть из купе. На свои фантазии он получил ответ в виде фантазий другого человека, но разница заключалась в том, что воображение мистера Элиота находилось сейчас под давлением мучительных размышлений. Паук действительно подавал признаки жизни, пусть пока лишь в сознании своего создателя, превращаясь загадочным образом в нечто гораздо более реальное, чем та сумма слов, из которых он был рожден. И его шаги, хотя и не такие твердые, как поступь живого человека, но хорошо различимые внутренним слухом автора, могли как раз сейчас доноситься из вагонного коридора. Оставаясь невидимым, он мог с любопытством разглядывать Буссеншута или хмуриться, слушая лай псов миссис Бердвайр. Уинтер, всегда считавший себя слишком трезвомыслящим, чтобы пугаться подобных видений, лишь ценой большого умственного усилия сумел избавиться от них.

– Вчера, – невозмутимо продолжил мистер Элиот, – я встретил привратника из своего клуба, которого не видел, должно быть, год. Чем он занимался то время, пока мы не виделись? Никто ни на секунду не усомнится, что неотлучно находился при клубе, исполняя обычные обязанности. Но подумайте о таких литературных персонажах, как Яго или мистер Микобер – существах, наделенных значительно более интересными чертами характера, чем наш привратник. Что происходит, когда я перестаю думать о них? Мне иногда мерещится… – Мистер Элиот оборвал фразу и глубоко вдохнул. – Здесь все тайна, и потому это прекрасно, что она целиком взята из мира метафизики.

Он снова принялся набивать трубку, причем, как подумалось Уинтеру, намеренно старался показать, что делает это твердой и уверенной рукой.

– Я хочу сказать, что, по счастью, мы не сталкиваемся здесь с проблемами практического свойства. Эти два мира никогда не соприкасаются между собой, а их обитатели не сталкиваются друг с другом. Тот реальный мир, в котором мы живем, и мир воображаемый, созданный из слов, вероятно, одинаково иллюзорны, как сны, но существуют не пересекаясь, параллельно друг другу.

Он чиркнул спичкой, и в ее скудном свете стало яснее различимо его озадаченное и встревоженное лицо.

– Но что произойдет, – спросил он затем, – если однажды в какой-то точке эти два сна пересекутся?

Поезд снова с легким толчком остановился. С несвойственной ему суетливостью Тимми принялся вручать своим попутчикам их багаж.

– Раст, – пояснил он. – Давайте выбираться из вагона прежде, чем это сделает Бердвайр со своей сворой.

Уинтер, обрадованный перспективе сменить обстановку, натянул поглубже шляпу и приготовился бежать, забыв о чувстве собственного достоинства. Но его остановил палец мистера Элиота, предостерегающе поднятый верх легким и плавным движением.

– В подобных делах, – сказал он, – важно проявлять сноровку и сообразительность.

После чего расплылся в улыбке, так похожей, несмотря на разницу в возрасте, на улыбку Тимми.

– Трюк с такси заключается в том, чтобы войти в одну дверь и тут же выйти в другую. А с поезда попросту сходят с противоположной стороны. И таким образом избавляются от преследователей или, если вам больше нравится жаргон криминальных романов, от хвоста. Поверьте, подобные маневры доставляют нескончаемое удовольствие.

Он оглядел купе.

– Тимми, поверить не могу, что тебе понадобился такой огромный чемодан. Уинтер и Топлэди поступили куда благоразумнее, и у них будет теперь меньше проблем.

И мистер Элиот, какого Уинтер еще не видел, – совершенно другой мистер Элиот, взявший на себя руководящую роль, – открыл дверь и уверенно спрыгнул на рельсы соседнего пути. Топлэди, все же с грустью оглянувшись в последний раз на другую дверь, за которой находилась удобная платформа, последовал за ним. Потом настал черед Уинтера. Тимми пришлось сначала подать стоявшим внизу свой чемодан. Но через минуту все они уже находились между своим поездом и товарным составом, где один вагон был заполнен мешками с костной золой, а в другом перевозили свиней. Мистер Элиот, на которого холодный ветер подействовал, казалось, самым положительным образом, даже успел изучить животных.

– Пятнистые глочестерские свиньи, – информировал он Топлэди. – Вероятно, груз принадлежит моему соседу Грегори.

Он огляделся по сторонам.

– Думаю, нам лучше направиться в амбар Ласлета.

И они зашагали вдоль пути. Сзади вскоре донеслись громкие беспорядочные звуки, указывавшие, что миссис Бердвайр и леди Пайк тоже приступили к высадке из поезда.

– Жаль, – сказал мистер Элиот, – что мы попали под такой сильный дождь.

И в самом деле с неба неожиданно хлынул настоящий ливень. Уинтеру оставалось надеяться, что упомянутый амбар Ласлета располагался неподалеку. Его быстро промокшие снизу брюки прилипали к лодыжкам. На подступах к станции им навстречу попался молодой носильщик, посмотревший на них не только с удивлением, но и с откровенным сочувствием, хотя с уважением прикоснулся к краю своей шляпы, заметив, что столь странную процессию возглавляет мистер Элиот. Топлэди вполголоса размышлял, не остановиться ли ненадолго, чтобы достать зонт. А Тимми, зажав шляпу в зубах, нес на голове чемодан, с которого ручьями стекала дождевая вода.