Остановите печать! - Майкл Иннес

– Привет, – сказал он. – Как тут у вас дела?

– Познакомьтесь, – невозмутимо произнес Тимми. – Джеральд Уинтер. Хьюго Топлэди. А это – мой отец.

Мистер Элиот – знаток сочинений Поупа, создатель Паука и обреченный, по словам сына, на полное списание со счетов отец семейства – даже в более чем зрелом возрасте сохранил такую же стройную фигуру спортсмена, какой обладал Тимми. Но хотя выглядел он скорее угловатым, чем округлым, в нем угадывалось некоторое сходство с детским воздушным шариком. Казалось, легкого движения достаточно, чтобы этот человек, находившийся в состоянии подвижного, чуть вибрирующего, очень хрупкого равновесия, поднялся в воздух. Словом, мистер Элиот производил впечатление существа весьма уязвимого для острых стрел судьбы, любая из которых могла заставить его окончательно сдуться. И его застенчивость тоже становилась очевидной почти сразу. В представителях светского общества робость развивает соответствующие инстинктивные приемы поведения. В полном соответствии с ними он спросил:

– Надеюсь, Тимми пригласил вас погостить у нас?

Уинтер и Топлэди отозвались невнятными словами благодарности, чувствуя, как их положение легализуется и становится прочнее. Тимми упомянул об отправленной телеграмме, на что отец реагировал одобрительным, но рассеянным кивком, вероятнее всего, также продиктованным чувством такта.

– Мне пришлось отправиться в Лондон, – объяснил он, – что в последнее время случается крайне редко. Но Белинда наверняка получила телеграмму, и кто-то непременно встретит нас на станции. Боюсь, – добавил он, обращаясь в первую очередь к Уинтеру, – что это очень неудобный поезд. Я даже намеревался написать письмо на эту тему в руководство компании.

Он сделал паузу, вежливо давая Уинтеру возможность высказать свои ценные соображения по этому поводу, если таковые имелись.

– Но одновременно у меня нет сомнений, – продолжил он затем с неожиданным практицизмом, – что они экономят на многом, чтобы прежде всего повысить дивиденды. А я ведь и сам владею пакетом их акций. Хотя поезд все-таки плохой, что особенно бросается в глаза тем, кто привык к более высоким стандартам.

И мистер Элиот улыбнулся, словно считал даже этот не самый удачный поезд той частью мира, где сам он чувствовал себя уютно и спокойно.

Одновременно с немалым облегчением Уинтер пришел к выводу, что в мистере Элиоте не наблюдалось признаков расстройства душевного здоровья. Но по этой же причине в нем вскипело легкое раздражение, когда он вспомнил всю чепуху, которую нагородил ему Тимми. И потому у него невольно вырвалось ироничное замечание:

– Напротив, я нахожу этот поезд весьма занимательным.

При этом он глазами указал в сторону вагонного коридора.

И хотя Топлэди не был свидетелем эксцентричного поведения мистера Элиота несколькими минутами ранее, он счел необходимым вмешаться и сгладить обстановку.

– Тот дом на холме, – сказал он негромко и с необычной для себя простотой, – принадлежит одному из моих двоюродных братьев.

Все дружно посмотрели в окно.

К крутому склону холма по-сельски неуместно, вопреки всем архитектурным канонам того периода, когда он был построен, прилепился особняк восемнадцатого века, чьи до пресности правильные пропорции отчетливо вырисовывались на фоне подернутого облаками неба.

– Да, крупное сооружение, ничего не скажешь, – заметил Уинтер с откровенно притворным уважением.

И перехватил понимающий взгляд Тимми, свидетельствовавший, что его радует подобный настрой куратора, который теперь почувствовал себя раскованно и демонстрировал готовность вступить в самый острый словесный обмен.

Но Топлэди, совершенно не собиравшийся хвастаться размерами дома, продолжил бесхитростно расхваливать постепенно удалявшуюся усадьбу и описывать печальную участь ее нынешних владельцев.

– Стейнфилд-Холл, – сказал он. – Вы не поверите, но последние тридцать лет по нему сильнее всего ударили налоги на наследование после смерти предыдущего хозяина. Так часто это происходило. Кузену недавно пришлось даже распродать библиотеку. А сейчас он подумывает – хотя это пока только слухи – избавиться от охотничьих собак. Туго ему приходится, не правда ли?

Как землевладелец, отметил про себя Уинтер, мистер Элиот отреагировал сочувственным кивком. Как писатель, несомненно, постарался запомнить речевые обороты, к которым прибегал Топлэди. А заговорила третья ипостась мистера Элиота:

– Библиотека Стейнфилда? Как же, я прекрасно запомнил ее продажу с аукциона. В списке было несколько вещей Кекстона. Белинда участвовала лично. – Он снова повернулся к Уинтеру. – Моя дочь интересуется первопечатниками и коллекционирует их издания. – Он говорил без напускной важности – так хорошо воспитанный человек никогда не выказывает торжества, разыгрывая козырную карту. – Она даже опубликовала о них пару статей в известном журнале «Домашняя библиотека».

Мистер Элиот бросил не лишенный упрека взгляд в сторону Тимми, а затем, почти не изменив выражения лица, повернулся к Уинтеру. Было бы неплохо, словно хотел сказать он, чтобы брат Белинды приобрел столь же полезные интересы под влиянием своего университетского куратора.

Но из угла, где расположился Тимми, лишь снова донесся характерный шелест обертки. Он достал еще одну плитку шоколада и теперь делил ее на не совсем равные части.

– Собирание книжных раритетов, – сказал он, – скучнейшее и отнимающее много сил занятие, где велика конкуренция. Кстати, не хочешь шоколада?

Мистер Элиот взял кусок, и отец с сыном принялись синхронно жевать, сидя рядом.

– «Приди, услышь лесную коноплянку». Ты это подразумеваешь? Но я не думаю, чтобы Вордсворт был против уничтожения деревьев на бумагу, и уж, конечно, не имел ничего против книг. В той же «Прелюдии» он высоко отзывается о книголюбах. И мы не смогли бы жить без книг. Даже без тех, что считаются повседневным чтивом, как вы полагаете?

И мистер Элиот, откровенно предлагая скоротать время за милой беседой о литературе, снова обратился к Уинтеру.

Но всего минуту спустя поезд остановился.

– Пересадочная станция, – объявил Тимми, причем в его интонации даже посторонний человек мог уловить отголосок какой-то старой семейной шутки.

А мистер Элиот, только что исполненный спокойного довольства, вдруг зажегся от неизвестного источника искрометным весельем и непонятной природы радостью. Причем для этого не потребовалось ни слова, ни жеста – настолько знакомым был, видимо, потешный ритуал. Но в то же время ощущалось, что ему он уже поднадоел.

– Если хочешь, посмотри на это сам и покажи гостю, – сказал он.

Тимми выглянул из окна. К нему присоединился Уинтер. В дальнем конце поезда стоял сошедший с него Буссеншут, с раздраженной растерянностью обнаруживший, что не может найти ни одного носильщика рядом со своим вагоном первого класса. До них было даже не докричаться, потому что все носильщики столпились в самом начале платформы, где уже громоздились кипы багажа, и стояла небольшая группа людей, явно хорошо знакомых друг с другом. Чуть дальше перед станционным зданием выстроился ряд транспортных средств. Семейный шофер пригнал далеко не новый, но вместительный лимузин, какие обеспеченные люди, не любящие афишировать своей состоятельности, присылают для встречи гостей на станции. За рулем другого точно такого же автомобиля сидел переодетый садовник, а замыкал кавалькаду и вовсе огромный фаэтон, которым правил кучер. Причем единообразие всему этому транспорту придавала тщательно подобранная окраска в тот изящный оттенок нежно-кремового цвета, который еще конструкторы старинных карет окрестили «белой королевой Анной». Большинство сошедших здесь с поезда пассажиров быстро сообразили, что дальше им обеспечен бесплатный проезд, и собрались рядом со своими чемоданами.

– Понимаете, – объяснил Тимми, – мы помечаем багаж своих гостей специальными наклейками и присылаем на станцию людей для встречи.

– Но мы с вами, – подхватил мистер Элиот, – здесь не сойдем. Этот вагон отвезет нас дальше. Именно поэтому я и перебрался в него.

– Через пять минут нас откатят на запасной путь.

– Единственная неприятность заключается в том, что отключат отопление. Но в наши дни проходит всего полчаса, и они уже перецепляют вагон к местному поезду. – Мистер Элиот достал трубку, которая могла быть родной сестрой трубки сына. – Надеюсь, вы не будете против, если я закурю?

Уинтер только теперь почувствовал смертельную усталость от показавшегося чрезмерно долгим путешествия. Он завернулся в плащ и издал неопределенный звук.

– Курите сколько душе угодно, – ответил за него Топлэди. – А много нам еще нужно проехать станций?

– Уортер, – принялся перечислять Тимми, – Кингс-Клив и Уинг…

– А еще Лоу-Суаффэм, – продолжил мистер Элиот, – Пигг, Литтл-Лимбер, Снаг и Колд-Финдон. А потом уже наш Раст. Это значит, что ко времени нашего прибытия Белинда успеет разместить всех остальных по их гостевым комнатам.