Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ей кажется, что фраза звучит по-взрослому и как бы придает всему делу серьезности.
– Проблема в том, – произносит Полли, ковыряясь ложкой в миске, – что папа никогда по-настоящему не понимал меня. Вот мама другое дело. Она умела все понять. И потому он всегда предоставлял маме разбираться со мной и с братом.
– О, Полли! – говорю я и протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ее ладони. – Бедняжка. Я так тебе сочувствую!
Мы сидим неподвижно. Потом она опускает голову, всхлипывает и убирает руку, чтобы салфеткой промокнуть глаза. Я замечаю, что она при этом старается не смазать тушь. И когда я снова вижу ее лицо, никаких следов слез на нем уже не заметно.
– Так вот, – говорит она, внезапно меняя тон, – дела обстоят из рук вон плохо. Думаю, что театральный колледж я брошу.
– Как?
– У меня есть друзья. Это очень талантливые люди. И мы планируем поставить какую-то пьесу Шекспира, а затем совершить турне по стране. Будем переезжать с места на место и давать спектакли вроде «Бесплодных усилий любви» в лагерях скаутов, в школьных спортзалах, да где угодно! Привнесем театральное искусство в гущу народных масс, которым оно обычно недоступно.
Они уже обзавелись списанным микроавтобусом «скорой помощи», на нем собираются ездить от городка к городку, останавливаться на центральных площадях и в нем же ночевать. Вот только в проекте намерены участвовать десять человек, а потому придется на ночь ставить и пару палаток. Скоро станет совсем тепло, так что с этим проблем не возникнет. Готовить еду можно на костре или на мангале, а для мытья сойдут и общественные уборные.
– Это будет замечательно, – продолжает Полли, облизывая ложку. – Если честно, я понимаю, что со стороны план звучит немного авантюрно, но если бы ты с ними познакомилась, то поняла бы, что идея просто восхитительная.
– А твой отец с ними встречался? – поинтересовалась я.
Полли усмехается.
– Да. Он знает Сэма, Гэйба и Пандору с тех времен, когда мы вместе учились в школе. Но, как мне кажется, он не дал им ни шанса проявить себя в своих глазах. Он сразу решил, будто проект никуда не годится, и поставил на этом точку. А причина в том, что отец не верит в меня. Не верит, что у нас это получится.
– А театральный колледж? Ты уже сообщила о своем намерении преподавателям и руководству?
– О нет! Вот им я ничего пока не говорила. Впрочем, я едва ли у них на хорошем счету. У меня состоялась встреча с куратором Тони Бамером. Я, кажется, тебе рассказывала. Поначалу он был со мной мил и исполнен сочувствия. Из-за мамы, разумеется. И я подумала, что уж он-то точно все понимает. Но потом он затянул песню о том, что на моем личном деле уже сделана пометка, придется улучшить посещаемость, а иначе меня выгонят. И тут подворачивается Сэм со своим проектом.
– Да, – киваю я. – Я бы на твоем месте не горячилась. Ты учишься в отличном колледже. Многие убить готовы, лишь бы получить подобную возможность.
Полли закатывает глаза.
– Вот-вот! Пойми, это именно то впечатление, которое такие колледжи хотят на всех производить. Но стоит тебе туда поступить, как ты понимаешь, что это рутина и тебя обучает кучка неудачников. Большинство студентов боятся заявить об этом публично. Плохо, что папа злится на меня. Но если до этого дойдет и я все-таки решусь отправиться в турне с ребятами, он не сможет помешать мне. Ни он, ни Шарлотта, никто. Нельзя же заставить меня продолжать учебу насильно!
– Нельзя, – соглашаюсь я. – Но все же лучше бы тебе не делать поспешных шагов.
– Никакой спешки нет! – возражает Полли. – Сэм сделал свое предложение уже несколько недель назад! Я ко всему подхожу разумно. Взвесила «за» и «против» и только потом… приняла решение.
Я откидываюсь на спинку сиденья и стараюсь выглядеть так, будто обдумываю факты. Владельцу газеты и крупному промышленнику подают их пальто. Актер попивает апельсиновый сок. Женщину, которую я прежде видела в парке, проводят к ее столику, и когда она проходит мимо, из ее сумки выглядывает мордочка пекинеса, восседающего среди груды дамского барахла.
– Мне понятно, почему люди в твоем окружении не в восторге от идеи бросить учебу, – произношу я, когда женщина усаживается на место. – Для всех сейчас наступают трудные времена.
– Неужели ты думаешь, что я это не понимаю? – усмехается Полли. – Ведь именно поэтому я и приняла такое решение. То есть мне учеба стала ненавистна с начала осеннего семестра. Но только когда все произошло, я стала размышлять: какого дьявола мне тратить время в колледже, где я всем недовольна? Жизнь коротка, знаешь ли. Не могу сидеть и дожидаться, что мое будущее само явится ко мне. Я должна идти ему навстречу, искать его.
У меня мелькает мысль, что она, вероятно, начиталась книжек самозваных учителей жизни.
– Полли, я мало о тебе знаю. Мне трудно давать советы. Сама я никогда не оказывалась в подобной ситуации, но твердо убеждена, что отец любит тебя, а сердится сейчас лишь потому, что желает тебе добра.
– Да, наверное, ты права, – вздыхает она, словно желание настоять на своем уже исчезло. – Мне просто жаль, что отец не в состоянии взглянуть на ситуацию с моей точки зрения. Как поступить?
– На твоем месте я бы сейчас ничего не предпринимала. Подожди немного. Дай ему привыкнуть к твоей идее. И что сказала бы в данном случае твоя мама?
Полли воспринимает мой вопрос спокойно. До меня только теперь доходит: она настолько уверена в себе, убеждена в неотразимости собственного обаяния, что всякое любопытство других по отношению к себе считает естественным. Мне трудно даже вообразить, каково это – ощущать себя такой.
– О, мамочка, конечно же, попросила бы меня сделать еще одну попытку прижиться в колледже, – отвечает Полли. – Но потом, убедившись, что мне там действительно плохо, она бы согласилась со мной.
– Твоя мама была слабохарактерной? – удивляюсь я.
– Уговорить ее было легко. Забавная. Чувствительная. Добрая. Лучшая мама на свете!
Полли касается рукава свитера и чуть подтягивает его, так что на запястье становится заметен легкий блеск стекла ее часиков. У меня сразу портится настроение. Официантка убирает использованную посуду с соседнего стола. Полли поднимает палец, подзывая ее, но не для того, чтобы, как я опасалась, попросить счет, а лишь заказывает еще кофе. Я чувствую прилив адреналина. Вот теперь она побеседует со мной по душам!
Я допиваю остывший кофе, а потом задаю важный вопрос, на который хочу получить искренний ответ:
– Так каково же это было? Я имею в виду, вырасти в такой семье, как твоя?
– Я так и знала! Желаешь получить материал для газеты! – восклицает Полли. – Тебе нужно порыться в нашем грязном белье и добыть сенсацию?
– Как я уже сказала, я не из таких журналисток, – мягко напоминаю я.
– А из каких?
– Я обычный редактор. Занимаюсь правкой, вот и все. Делаю незаметную работу, в которой нет ничего увлекательного.
– А я бы не возражала заняться журналистикой, – мечтательно произносит Полли. – Интересная профессия. Премьеры, закрытые просмотры, поездки в экзотические страны. Как я слышала, репортерам многое достается на халяву. И они подолгу обедают, не стесняя себя в бесплатной выпивке.
– Сейчас все изменилось, – возражаю я, когда официантка приносит нам еще кофе.
– Так ты просто хочешь знать? – спрашивает она. – Тебе любопытно, как я воспитывалась в семье «Маэстро слов»? Хорошо. Я расскажу.
Она откидывается назад, заложив руки за голову, устремив взгляд в потолок и откровенно наслаждаясь тем, что в зале многие на нее посматривают.
– В детстве я мало что понимала, – начинает она. – Семья казалась мне обыкновенной. То есть я знала, что мы немного отличаемся от других людей. Например, папа не уезжал на службу, а просто уходил к себе наверх. И порой спускался такой злой, что мы старались не попадаться ему на глаза. А иногда он, наоборот, вдруг словно с ума сходил от счастья и радостного возбуждения. В такие дни мог приехать в мою школу к большой перемене, очаровать директрису, а затем мы запрыгивали в машину и отправлялись на берег моря или в то местечко в Оксфорде, где студенты любят купаться голышом… Отец устраивал пикники. Мы играли во французский крикет. Но все же большую часть времени мы жили достаточно просто, чтобы не сказать – скучно. С отцом виделись мало. Семья держалась на маме. Ей приходилось тяжело, пока мы с Тедди были малышами.
– В финансовом смысле? – уточняю я.
– И в финансовом, и в эмоциональном… – Она берет со стола чашку, дует на кофе и делает глоток. – Мы тогда жили в Килберне. Моя подруга Луиза сейчас снимает там квартиру, и район приличный, но в то время он казался расположенным на краю света, где кончалась цивилизация. Дедушка и бабушка из Уилтшира просто приходили в ужас, навещая нас. Повсюду торговцы наркотой, драки и ограбления чуть не каждый день. А наш дом! Скажу только, что садик там был размером с носовой платок. То есть крошечный. И когда у отца случались приступы ярости, вся улица знала об этом. А потом он написал свою первую хорошую книгу – роман «Барк “Сидней”». И все вдруг изменилось. Приз «Эпплби», лекции в Принстоне, киносценарии. Вот за что действительно платили огромные деньги. Мы тогда даже перебрались в Лос-Анджелес. Дом с бассейном. Ленчи с семейством Коппола. И так далее и тому подобное.