Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

Садик у них обустроен с большим вкусом. В нем очень мало пестрых пятен и ароматов. Мама считает большинство цветов вульгарными, а вульгарности она боится больше, чем громилы с ножом, который может напасть на нее в темном переулке. Зато здесь присутствует множество растений с приятной текстурой ветвей и листьев, которые образуют радующие глаз формы. Но в это время года, да еще в сгустившейся тьме, достоинства сада разглядеть невозможно.

– Твой папочка вернется с минуты на минуту, – сообщает мама, откусывая крохотный кусочек бисквита и смахивая с подола невидимую крошку. В дальнем конце дома заходится в лае собака.

– Как поживает ваш пес? – интересуюсь я.

Это собака по кличке Марго, полученной в честь известной балерины. Она из породы джек-рассел-терьеров, но невероятно толстая и плохо воспитанная. Мои родители всегда держали собак, но с появлением Марго у них уже не оставалось ни энергии, ни времени, чтобы как следует заняться дрессировкой. Поэтому при появлении в доме гостей Марго теперь неизменно сажают на цепь в беседке, делая узницей, как первую жену мистера Рочестера [4].

– Неплохо для такой неуклюжей старушки, – отвечает мама, проводя пальцем по отглаженной до остроты ножа складке на юбке.

– Может, мне выгулять ее позже вечером? – предлагаю я, что делаю всегда. – Ей, вероятно, это будет на пользу. Пройдусь с ней по общественному парку до водохранилища, как считаешь?

– Не уверена, что это хорошая идея, – говорит мама, и это тоже ожидаемый ответ, будто я предложила совершить нечто неосторожное и необдуманное. – Бедняжка Марго теперь очень быстро выбивается из сил.

Но мне-то прекрасно известно, почему Марго никогда не выводят на долгие прогулки, и дело здесь вовсе не в ее преклонных летах, в нежелании быть послушной даже на поводке или в чем-либо подобном. Просто моя мать чувствует себя в своей тарелке, только находясь на собственной территории. Теперь даже краткие отлучки из дома (вроде поездок к морю с детьми Эстер или походов в гости к Пирсонам после Рождества) нервируют ее. Хотя сама она в этом не признается. Всегда находится причина, почему мать не может куда-то отправиться или вынуждена вернуться пораньше, и обычно она пользуется как предлогом срочными хлопотами по хозяйству. «Мне нужно начистить и поставить вариться целую гору картошки, – говорит она с грустной улыбкой мученицы. – Буду ждать вас дома».

Я допиваю чай и как только ставлю чашку на блюдце, мама вскакивает из кресла, забирает со стола чайную посуду, блюдо с бисквитами, тонкую пачку салфеток и уносит в кухню. Мне слышно, как она сначала споласкивает все под краном, а потом вставляет в посудомоечную машину, причем всегда в одном и том же порядке.

– Почему бы тебе пока не подняться и не разложить вещи в своей комнате, Фрэнсис? – доносится из кухни ее бодрый голос, перекрывающий шум воды в кране.

Я беру сумку и поднимаюсь по лестнице. Мои родители живут на краю прелестной деревни в комфортабельном доме на три спальни, построенном в семидесятые годы: кембриджский кирпич, белое крашеное дерево, отделанные сосновыми панелями стены в столовой, дымчатое стекло двери в ванную. От фасада открывается вид на муниципальный центр и общественный парк, где расположена автобусная остановка и покрашенный в розовый цвет паб. Иногда там можно наблюдать, как местные жители пытаются играть в крикет. Если же смотреть с заднего крыльца поверх сада, то видны поля рапса и капусты, как и уродливые опоры линии электропередачи, которая тянется до соседнего графства. В целом пейзаж с этой стороны скучный и ничем не примечательный.

К моему приезду мамочка постаралась навести в моей старой комнате красоту, словно это могло отвлечь меня от мерзкого скрипа пружин кровати, который я ненавидела еще ученицей начальной школы. Здесь все напоминает театральную декорацию, чтобы каждая мелочь отражала изящный стиль жизни в доме.

К основной подушке на постели приставлены две декоративные подушечки. Гостевой кусочек мыла в обертке лежит поверх фланелевой тряпочки для умывания. В стенном шкафу приготовлены три подбитые по краям сатином вешалки для одежды. На журнальном столике рядом с кипой старых номеров журналов «Домашний очаг» и «Дом и сад» установлен поднос со всем необходимым для приготовления чая – небольшой электрический чайничек, пакетики с сахаром и заваркой, – такое ощущение, будто меня поселили в знаменитом восточном крыле Белого дома, откуда до кухни полмили.

Бросив сумку на пол, я сажусь на кровать, протягиваю руку, беру журнал и начинаю листать. Он состоит из советов по домашнему изготовлению свечек, рецептов блюд из свеклы и рекламы очаровательно уродливой сине-белой фаянсовой посуды. Есть и специальное предложение на вазы и метлы, изготовленные в Швеции слабовидящими людьми. Мне в это плохо верится. Я кладу журнал поверх остальных и тщательно выравниваю стопку. Не хочется, чтобы мама подумала, будто я могла читать подобную чушь.

Все следы прошлой жизни, как и моей личности вообще, из этой комнаты давно исчезли. Праздничные розетки для платьев, плакаты, фотографии всем классом в рамках, сборники анекдотов, собрания сочинений К.С. Льюиса и Лоры Ингаллс Уайлдер [5], наволочка для подушки, вышитая мной крестиком в девять лет, и еще много пыльных, но памятных вещиц отправились на свалку. Правда, в нижнем ящике письменного стола еще лежат мои почетные грамоты и аттестат зрелости, коллекция марок и обувная коробка со старыми любительскими снимками. Но это все, что осталось от меня в доме.

Шторы на небольших мансардных окошках моей спальни были прежде желтыми с красно-оранжевыми кружевами по кромке. Теперь они из набивной ткани в стиле «Туаль де Жуи», с пастушками и дамами на качелях – носочки оттянуты, ленты на шляпках развеваются. Когда их сменили? Кто-нибудь спрашивал у меня разрешения или одобрения?

Снизу доносится дребезжание стекла во входной двери, когда мой отец сначала открывает, а потом закрывает ее за собой.

Я раскидываю руки на одеяле, чувствуя ладонями тепло смеси хлопка с синтетикой и неровности изношенных пружин под тонким матрацем. Встаю, расстегиваю «молнию» на сумке, чтобы достать зубную пасту, щетку, расческу и папку с рукописью Суниля Ранджана. Мне доставляет удовольствие видеть ее на столике у кровати. Я начинаю ощущать себя другим человеком. Если угодно, специалистом, с чьим мнением кое-кому придется считаться.

Когда я спускаюсь вниз, мама все еще возится в кухне, а отец ходит вокруг обеденного стола с кувшином воды, наполняя расставленные на нем высокие стаканы. Увидев меня, он ставит кувшин в сторону, чтобы поздороваться и поцеловать. Я рассказываю ему о своих впечатлениях от поездки из Лондона сюда («Ты уже видел новый хозяйственный магазин «Би энд Кью», который открыли на окраине Тьюфорда?»), когда с легким предупреждающим восклицанием входит мама, неся перед собой прозрачное блюдо с жареным фаршем и картошкой, и заставляет нас расступиться. Нам с отцом приходится встать по углам, чтобы дать ей пройти к столу.

– Надеюсь, вы успели как следует проголодаться, – говорит она.

Блюдо она устанавливает на металлический треножник, под ним лежит пробковая прокладка, потом скатерть, а еще ниже – клеенка. В общем, защита такая, будто мы собираемся есть за антикварным георгианским столом из махагона, а не за дешевой деревяшкой из «Формики».

Едят в доме моих родителей долго и помногу. Кроме основного блюда, всегда присутствуют многочисленные закуски и десерты, и прибывают они по команде одна за другой. Паузу сделать нельзя. Тебе поочередно протягивают тарелки то с обернутыми в фольгу шоколадками, то с полосками чеддера, то с желтыми ломтиками дыни, то с солеными орешками, то с печеньем, покрытым сверху джемом, то с кубиками сыра с плесенью. А за этим непременно следует жестянка с пропитанными ликером венскими бисквитами. Ужин превращается в бесконечное уничтожение все новых и новых блюд. Приготовление пищи, процесс ее потребления и последующая уборка со стола занимают все время, которое мы могли бы использовать с большей пользой. К примеру, заняться тем, что делают нормальные семьи, когда собираются вместе: отправиться на прогулку, сыграть в «монополию» или в «города», поговорить не только о дорожных пробках и прогнозе погоды.

Впрочем, иногда моя матушка все же невольно сталкивается с жестокими реалиями внешнего мира: забастовки, перебои с бензином, снежные бури, резкий рост цен на пшеницу. Любой подобный катаклизм вызывает ее панические звонки с настоятельными рекомендациями, чтобы я немедленно создала запас провизии, прежде чем из супермаркетов сметут хлеб и молоко. У нее самой в гараже стоит гигантская морозильная камера, ее содержимое поможет продержаться по меньшей мере несколько недель апокалипсиса, причем меню конца света включает замороженных цыплят «по-королевски», говядину с оливками, цыганские пироги и прочее, тщательно помеченное и сложенное в металлические контейнеры, какие обычно используют для своего товара торговцы мороженым.