Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Каталина обращалась к Ауреле, но не отрывала взгляда от ребенка. Авалон даже на мгновение показалось, что королеве очень хочется забрать мальчика себе.

— Не знаю, Ваше Высочество, — отозвалась врач, обтирая тряпкой влажные руки. — Сложно сейчас что-либо предрекать. Особенно, когда это касается черной скверны, однако сыну де Мендоса повезло. Авалон справилась.

Каталина резко оторвалась от созерцания спящего ребенка и посмотрела на фрейлину:

— Что ты сделала?

— Да ничего нового, — растерянно ответила Авалон и неуклюже пожала плечами. — Мы действовали с Аурелой, как всегда в таких случаях. Разрезали роженицу и достали ребенка…

Каталина поджала губы и покосилась на Баса, вальяжно расхаживающего по лазарету. Он трогал склянки, нюхал сухие вязанки трав и растений, беззастенчиво поднял простынь, под которым лежало тело Консуэлы, и тут уже Аурела не выдержала. Она шлепнула его по ладони. Бас манерно отдернул руку и ухмыльнулся:

— Прячете любовника, госпожа Лесера?

Аурела не купилась на его провокацию, что только развеселило Баса. Он танцуючи приблизился к кузине и неохотно глянул на ребенка.

— Похож на синего гнома, — поморщился он.

— Ты был таким же, — проворчала Аурела, негодующе сложив руки на груди.

Авалон едва сдержала улыбку: Бас мог вывести из себя даже такого хладнокровного человека, как Аурела, но она старалась не вспылить при королеве.

— Не может быть! — Басилио карикатурно ужаснулся и взбив кудри, покачал головой. — Да и откуда вам знать?

— Я сама доставала тебя из утробы матери. Как и Каталину.

— Фи! — Бас поморщился и, подмигнув Ауреле, добавил: — Знаете, что увеличилось в размерах с момента моего рождения?

— Явно не мозги, — Аурела тяжело вздохнула и, покачав головой, удалилась в другое помещение — между собой придворные называли его «логовом зверя». Комната, отведенная только врачу. Даже помощнице воспрещалось туда входить.

Авалон дождалась, пока за врачом закроется дверь и позволила себе тихо похихикать. Бас обернулся к ней с победоносным видом и сказал:

— Ставлю зерно, еще неделька, и она влюбится в меня так же, как ты в эту дыру, — сам оценив шутку, Басилио просиял, точно золотая монета, и поддел Авалон плечом. — Сегодня вечером я планирую прием, придешь?

Каталина нехотя отвлеклась от спящего ребенка и, вскинув насмешливый взгляд, уточнила:

— Теперь каждая оргия будет называться приемом?

— Тебе же нужны новые подданые, так? — гыгыкнул Бас, но вместо улыбки Каталина резко осеклась, уголок ее рта поехал вниз, будто его зацепили рыболовным крючком.

Авалон переглянулась с Басом — он дал маху.

— Давай покажем младенца придворным? — тут же нашелся он. — Должно быть, всем безумно интересно, как выглядит сын де Мендоса!

Никого из них троих не смог обмануть веселый тон, но его предложение Каталина приняла благосклонным кивком — элегантная возможность избежать дальнейшей неловкости. Авалон осторожно передала младенца в руки королеве и проводила их взглядом. Аурела тут же появилась из «логова», точно гусыня, следящая за своим выводком.

Авалон принялась за уборку, старательно избегая смотреть на простынь, накрывающую тело. Она чувствовала вину перед Консуэлой за то, что страшится подойти близко.

Будто беременность можно подцепить, как болезнь.

Впрочем, даже понимание, как происходит зачатие, не помогло Авалон справиться с тревогой. Она пыталась забыться, промыв раствором огнибая оставшиеся инструменты, столы и пол, и старалась не обращать внимания на жжение от раны. Она корила себя за глупость и несобранность, из-за которой порезалась, и жжение от огнибая служило ей своеобразным наказанием.

Вернулась Аурела с ребенком на руках, уложила его в лазаретную колыбель, покормила и, отпустив Авалон, занялась телом Консуэлы. Белая простынь уже местами пропиталась кровью и засохла в резких складках, будто ткань, вымоченная в крахмале.

Напоследок посмотрев на спящего младенца, мальчика из сказки, Авалон спешно покинула лазарет и решила срезать путь к своим покоям через сад. Они миновала его и спустилась в обычно безлюдный проход, дуя на саднящую рану. Шаги отдавались приятным эхом. Она разглядывала ровные края раны, которые должны были хорошо срастись.

Нет нужды зашивать.

— Авалон.

Она сбилась посреди очередного шага. Спина под рубахой взмокла. Горло перехватил спазм.

Нет.

— Я хотел с тобой поговорить.

Нет. Нет. Нет.

Авалон судорожно осмотрелась — поблизости никого, кто мог бы прийти ей на помощь и спасти.

Если только внезапно не появится какой-нибудь слуга…

Липкая рука коснулась ее оголенного предплечья и сжала, точно когтистая птичья лапа. Авалон почувствовала холодные слезы, которые обожгли глаза, но быстро сморгнув их, выдавила кривую улыбку и обернулась.

Перед ней стоял Дубовый Король.

Филиппе рей Эскана.

Имя, которое она ненавидела.

Филиппе относился к тому типу мужчин, которые однажды были красивы, но, потратив всю жизнь на погоню за наслаждениями и излишествами, растеряли себя по крупицам. Некогда густые темные волосы поредели и не мылись, мощное тело, вымуштрованное ратным делом, обрюзгло и поплыло, а пристрастия постепенно превратили его в сластолюбца, не знавшего границ.

Раньше Дубовый Король сменялся каждый год, но потом молодой Филиппе стал любовником мадам Монтре. И как только она накопила власти, стала самой могущественной ведьмой, часто затмевающей даже Каталину, его положение упрочилось.

Мадам Монтре была так влюблена в Филиппе, что потакала всем его фантазиям. Именно ее пособничество стало причиной скорой разнузданности придворных. Нельзя же ругать остальных за оргии, когда рей Эскана стал законодателем мод при дворе Трастамары — в его поместье секс-приемы не прекращались, казалось, ни днем ни ночью.

И если сначала все внимание Филиппе было сосредоточено на мадам Монтре, то чем больше она влюблялась и зависела от его одобрения, тем больше он позволял себе. Сначала ссоры, капризы, потом однажды он перешел черту — так всем чудилось — и ударил мадам Монтре по лицу прямо во время ужина. Авалон не была свидетелем того момента, но слухами полнится двор, а подобные конфузы переходят из уст в уста даже спустя годы. Присутствующие тогда замерли. Недоумение и шок поселились в сердцах гостей. Все ждали.

Мадам Монтре ничего не сделала своему любовнику, лишь покорно опустила глаза и продолжила трапезу. Остальные последовали ее примеру, переглядываясь в ожидании момента, когда можно будет удалиться с приема и воздать должное непотребным сплетням. Но вот уж никто не ожидал, что рукоприкладство любовника — меньший из сюрпризов вечера.

Рей Эскана удалился с ужина, и, когда хозяйка вечера и ее гости завершили трапезу и зашли в приемную залу, дабы насладиться хорошей музыкой, разговорами и игрой в карты, был застигнут прямо поверх молоденькой служанки.

Гости разрывались от восторга: столько бесчинства и безобразия в один вечер. Каков скандал!

Мадам Монтре окаменела от стыда. Она таращилась на Филиппе, который даже не думал останавливаться. Она оторопела от нанесенного оскорбления, но вместо того, чтобы выгнать Филиппе пинком под зад, сама скрылась в глубине дома.

Двор, затаив дыхание, ждал развязки. Придворные делали ставки на исход. Одни были уверены, что мадам Монтре выгонит нахала взашей, другие утверждали, что она заставит рей Эскана жениться на себе.

Но итог обескуражил всех: Владычица Вздохов закрыла глаза на выходки Филиппе и стала его поддерживать. Сначала одна фаворитка, потом две, три, семь, потом десятки любовниц и любовников. Приемы-оргии стали обыденностью, а Филиппе рей Эскана — постоянным Дубовым Королем.

Конечно, две другие ведьмы, возглавлявшие Триумвират, воспротивились подобному решению. Однако Владычица Вздохов, бабушка Авалон, погибла от рук инквизиторов, а новоиспеченная Владычица Тьмы, оставшись в одиночестве, не смогла более противостоять могуществу мадам Монтре. Вопрос закрылся, и многих ведьм с тех пор объединяло как минимум одно — в них побывала минога Филиппе, а на коже остались его несмываемые следы.