Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Прильнув на прощание к кольцу наставника, Дамиан чуть ли не бегом бросился к конюшням. Варес пыхтел сзади, стараясь приноровиться к его скорости:

— Дождь развезет все к тому моменту, когда мы туда приедем, но парни из дорожного патруля сказали, что эти когти… Дамиан, это не обычные волки или медведи. Это что-то намного крупнее.

Дамиан крикнул конюшим, чтобы запрягали лошадей, и рванул в сторожевую башню по мокрым ступеням.

— Вы трое едете со мной, приказ Падре Сервуса! — рявкнул он на стоящих поблизости от входа мужчин, которые отдыхали у огня. Дамиан видел: они собираются спорить, что не подчиняются вшивой псине из Храма, и еще громче гаркнул: — Я что, на вёльском говорю? Быстро!

Не дожидаясь возражений, Дамиан выбежал под проливной дождь и запрыгнул на Мирро. Конь успел обсохнуть и, похоже, хорошенько отдохнул. Сам же Дамиан чувствовал усталость и першение в горле. Но дав шенкеля Мирро и пустив его рысью, он уже перенесся мыслями к потерянному отряду и исчезнувшему телу вёльвы. Кто-то или что-то планомерно уничтожало храмовников, но так близко к столице… Эта близость обещала кровавую расправу не только храмовникам, но и самому королю. Возможно, думал Дамиан, вёльвы перешли в наступление раньше, чем предполагал Симеон. И ему нужно было во всем разобраться, пока дождь не стер все следы, ведущие к убийце.

Глава 4

— Поднимайся! Ни один противник не станет ждать, пока ты поноешь.

Авалон застонала, прижимая левой рукой локоть правой — там поселилась боль, жалящая нервы при любом маломальском движении. Скорчив лицо в гримасе страдания, она сцепила зубы и рывком села. Из груди вырвался сдавленный выдох. Пошевелив пальцами, она подавила очередной стон, заглушив его плотно сжатыми губами, и подняла валявшийся в песке кинжал. Обхватив рукоять, она на мгновение остановилась, чтобы переждать вспышку боли и встала не нетвердых ногах, все еще придерживая левой рукой локоть правой.

— Не обязательно было так сильно бить, — выплюнула она, в упор глядя на Хорхе Гвидона, капитана королевской стражи. — Ты мог сломать мне руку!

Хорхе ухмыльнулся и развел руками:

— В бою и не такое случается. Особенно, когда пытаешься переть на здоровенного мужика, который в несколько раз больше тебя по весу и росту, — он нацелил на нее острие меча. — Ты никогда не победишь ни одного мужчину в честном бою, Авалон. Забудь о честности и оставь ее тем, у кого есть на это время и глупость. Мы сильнее и, чаще всего, быстрее. Если у тебя не останется граната, Авалон, беги. Беги так, словно за тобой гонится свора диких псов.

Волков.

— По твоей логике, мне это бесполезно, — Авалон с трудом приподняла кинжал и, взглянув на него, едва не проворонила момент, когда Хорхе двинулся в ее сторону.

Она отступила, легко переступая по песку, — удобные ботинки и мягкие штаны из тонкой кожи не губили маневренность, как юбки, путающиеся в ногах. Она терпеть их не могла и жалела, что ей не разрешают ходить во дворце в тренировочном облачении: штаны и легкая хлопковая рубаха с закатанными рукавами. В них она чувствовала себя не такой уязвимой — чувство, которое преследовало ее с того злополучного Модранита.

Черные волосы, заколотые в пучок на затылке, чтобы не мешали, из-за падения разметались по спине.

— Кинжал — оружие убийства, Авалон. На кинжалах не устраивают дуэли и не красуются. Ты должна будешь приблизиться к противнику. Если у него меч, короткое расстояние для него губительно. — Хорхе приближался неспешно, но длина ног Авалон явно уступала его, и капитан быстро добрался к ней и начал давить назад. — Кинжал — твое последнее средство в том случае, если тебя загнали в угол. Меч в ограниченном пространстве будет бесполезен.

— Если меня загонят в угол, я раскушу сонную одурь, — Авалон не могла в очередной раз мысленно не отметить, какое дурацкое название дано ягодам самого ядовитого растения. — Я не попадусь в руки мясникам.

Они потешаются над пойманными беспомощными ведьмами.

В памяти вспыхнули языки очищающего костра. Стенания матери, мольба бабушки, предсмертный хрип отца. И липкие от крови пальцы храмовника, который подтащил ее за бедра.

Авалон моргнула — она могла поклясться, что воспоминание длилось всего мгновение — и пропустила момент, когда Хорхе, несмотря на свои габариты и массивность, превратился в смерч — сделал обманный выпад, на который она купилась. Он крутанулся, выбил мечом у нее из пальцев кинжал и схватил ручищами ее запястья.

— Попалась, — гаркнул он ей в лицо, отчего сердце Авалон рухнуло в пятки. Она забыла, как дышать, глядя в серые глаза наставника.

На его месте снова мог быть храмовник.

Авалон оцепенела, ощутив на коже липкость пота Хорхе. Внутренности сжались, и она застыла, точно испуганный кролик. В горле застыл влажный хрип.

— Не надейся на гранат и сонную одурь. Не надейся даже на оружие, Авалон. Я тебе только что на примере показал, что кинжал — не спасение, — он отпустил одну руку и постучал пальцем по ее виску. — Вся твоя сила здесь. Думай, прежде чем что-либо делать и говорить.

Он окончательно отпустил ее, и Авалон подавила желание расплакаться. Они начали заново. Хорхе гонял ее по ристалищу, словно новобранца, вовсе не заботясь о том, что Авалон — придворная дама, спутница королевы Каталины. Здесь, на ристалище, не существовало придворных статусов. Существовали лишь сила и хитрость. И то, и другое должна была освоить Авалон, чтобы выполнить свою миссию — убить Хромого Горлойса и сбежать из лагеря храмовников, не попав в плен.

С момента разговора в Розовых Садах время тянулось, как патока, и Авалон извелась от страха. Каталина успокаивала ее, утверждая, что Бас и Хорхе защитят ее, но в конце концов, поверженная своими ночными кошмарами, Авалон притащилась к Хорхе и попросила помощи.

Мужчины находили спасение в силе. Она не раз проходила возле ристалища и видела, как неистово они бьются. Она замирала у ворот и молчала наблюдала, притаившись у приоткрытой створки. Авалон завидовала их силе, ловкости и умению управлять своим телом. К тому же, ни один из мужчин никогда не был вынужден лежать на алтаре, глядя в небо. Ни одного из них не хватали грубые пальцы с обломанными ногтями за бедра, не оставляли на них царапины, чешущиеся даже спустя много лет. Никому из них не задирали юбки. Они не были уязвимы.

Авалон же была лишена как физической силы, так и нормальной магии. Да, она прошла испытание Владычицы Вздохов, она не исторгла из себя зерна граната. Но с каждым днем, месяцем и годом, проведенным здесь, она чувствовала себя самозванкой — магия в ее теле даже с зернами граната была слабой и неповоротливой. И Авалон каждый раз мысленно возвращалась к моменту, когда сглотнула подступившую тошноту. Она знала, что ее должно было стошнить — тело отторгало магию. Авалон должна была остаться в деревне. Но она обманула судьбу. Обманула всех, кроме самой себя и магии, которая не желала ей подчиняться.

Придя к Хорхе, который напоминал леопарда, гибкого и стремительного, она надеялась, что он за несколько недель до свадьбы превратит ее в воина хотя бы физически, раз уж она никчемна в магии. И она наконец избавится от страха и тревоги, что преследовали ее по пятам. Но спустя две недели она только едва научилась держать кинжал нормально, не выпадать из правильной стойки и не ронять оружие, когда металл взвизгивал о металл во время удара. Полноправного бойца, как и ведьмы, из нее не получилось.

Когда она заявила об этом Хорхе, он лишь расхохотался в голос, задрав голову назад. Кадык ходил вверх и вниз, пока он гоготал на все ристалище. Авалон ощутила, как ее щеки наливаются сердитым румянцем, но слава Персене, ни одной лишней пары глаз рядом не оказалось.

— Ты возомнила, что сможешь стать воином за две недели? — хохотал Хорхе. Из уголка глаза выступила слеза, и он смахнул ее крепкой мозолистой рукой. — Никогда подобной чуши не слышал… охо-хо, матерь Персена! Да у меня матерые воины-то не всегда могут по пьяни попасть по мешку-манекену.