Рассказы - Чарльз Буковски

потом отошел, сел и стал слушать, как она орет.

вопить она, однако, не перестала, поэтому я подошел снова и откинул кровать от стены. она лежала, держась за руку и вопя, что я ее сломал.

— рука у тебя не может быть сломана, — сказал я.

— сломана, сломана. ты, задрота склизкая, ты мне руку сломал!

я еше немного выпил, она же по–прежнему держалась за руку и хныкала. наконец, с меня хватило, и, сказав, что сейчас вернусь, я спустился вниз, вышел наружу и нашел за бакалейной лавкой какие–то старые деревянные ящики. выдрал из них крепкие хорошие дошечки, вытащил гвозди, вернулся в лифт и приехал обратно в квартиру.

потребовалось дощечки 4. я примотал их к руке, разодрав одно из ее платьев. на пару часов она успокоилась. потом все началось заново. я уже больше не мог. поэтому вызвал такси, мы поехали в больницу. как только такси отъехало, я снял дощечки и выбросил на улииу. затем они просветили рентгеном ей ГРУДЬ и залили руку в гипс. можете себе представить? наверное, если б она себе голову сломала, ей бы задницу просвечивали.

как бы то ни было, после этого она любила сидеть в барах и рассказывать:

— я — единственная женщина, которую сложили в стену вместе с кроватью.

в ЭТОМ я тоже был не очень уверен, но пускай себе болтает.

ладно, когда в другой раз она меня разозлила, я ей заехал по физиономии, но шлепок пришелся по губам, и я сломал ей вставные зубы.

я удивился, что зубы сломались, и сходил вниз, купил такого клея суперцемент и склеил ей эти зубы. некоторое время они держались, а потом однажды вечером она сидела и пила вино, как вдруг во рту у нее оказалось полно сломанных зубов.

вино оказалось таким крепким, что клей рассосался. отвратительно, пришлось новые доставать. как нам это удалось, я не очень хорошо помню, но она утверждала, что теперь похожа на лошадь.

обычно мы так вот ссорились, только немного выпив, и Вики утверждала, что я, когда пьяный, становлюсь очень мерзким, однако, я думаю, мерзкой становилась она. в любом случае, где–то посреди ссоры она вскакивала с места, хлопала дверью и неслась в какой–нибудь бар. «живого искать,” как девчонки выражаются.

когда она ухопила, мне постоянно становилось не по себе. должен в этом признаться. иногда она не возвращалась дня по 2, по 3. и ночи. не очень хорошо так поступать.

однажды она вот так выбежала, а я остался сидеть, пить вино, думать обо всем этом. потом встал, нашел лифт и тоже поехал на улицу. отыскал ее в ее любимом баре. сидела, держала в руках какой–то лиловый шарфик. никогда этого лилового шарфика я раньше не вилел. скрывала от меня. я подошел и сказал ей довольно громко:

— я пытался из тебя женщину сделать, а ты просто блядина проклятая!

бар был полон. все места заняты. я поднял руку. я размахнулся. я сшиб ее тыльной стороной руки с этой чертовой табуретки. она упала на пол и заорала.

это происходило в дальнем углу бара. я даже не обернулся на нее. прошел через весь бар к выходу. и только там повернулся к толпе. было очень тихо.

— так, — сказал я. — если здесь кому–то не НРАВИТСЯ то, что я только что сделал, пусть хотя бы СКАЖЕТ что–нибудь…

стало еше тише, чем тихо.

я повернулся и вышел прочь. только я оказался на улице, как они залопотали и зазудели там, зазудели и залопотали.

ГОВНЯШКИ! ни единого мужика на борту!

…но, конечно же, она вернулась, ну и, короче говоря, как бы там ни было, сидим мы с нею как–то ночью, не так давно, пьем вино, и начинается та же самая свара. в этот раз я решил отвалить.

— Я, НА ХУЙ, ВЫЛЕЗУ ИЗ ЭТОЙ ДЫРЫ! — заорал я Вики. — Я БОЛЬШЕ НЕ ПОТЕРПЛЮ ТВОИХ ОСКОРБЛЕНИЙ!

она вскочила и загородила собою дверь.

— только через мой труп — вот как ты отсюда вылезешь!

— ладно, если тебе так хочется.

я ей хорошенько заехал, и она упала прямо на пороге. пришлось двигать тело, чтобы выйти.

я спустился вниз на лифте, чувствуя себя довольно неплохо. хорошая лихая увеселительная прогулка с 4 этажа. лифт был допотопной штуковиной в виде клетки и вонял старыми носками, старыми перчатками, старыми половыми тряпками, но в нем я чувствовал себя надежно и мощно — почему–то, — а вино скакало по мне во весь опор.

но потом я из него вылез и передумал. сходил в винную лавку. купил еше четыре бутылки вина, вернулся, снова проехал на лифте наверх. то же самое ощущение безопасности и силы. зашел к себе. Вики сидела на стуле и плакала.

— я вернулся к тебе, счастливица ты моя, — сказал я ей.

— ты сволочь, ты меня ударил. ТЫ МЕНЯ УДАРИЛ!

— хмм, — сказал я, открывая новую бутылку. — а еше будешь меня говном кормить, получишь больше.

— АГА! — завопила она. — МЕНЯ-ТО ТЫ УДАРИЛ, А МУЖИКУ ВРЕЗАТЬ КИШКА ТОНКА!

— НЕТ, БЛЯДЬ! — завопил я в ответ. — МУЖИКА Я БИТЬ НЕ СТАНУ! ТЫ ЧТО, ДУМАЕШЬ, Я СОВСЕМ СПЯТИЛ? ПРИЧЕМ ЗДЕСЬ ЭТО?

это ее чуток угомонило, и мы немного посидели, попили вино стаканами. портвейн.

потом она меня начала снова оскорблять, главным образом, заявляя, что я дрочу, пока она спит.

ладно б еше это было правдой, все равно ведь мое дело, прикинул я, а если нет, так она и ПОДАВНО рехнулась. она утверждала, что дрочу я в ванной, в чулане, в лифте, везде.

стоило мне выйти из ванны, как она туда забегала, типа:

— вот! Я ВИЖУ! ПОСМОТРИ, ВОТ ОНО!

— ты, ворона полоумная, это же просто налет грязи.

— нет, это МОЛОФЬЯ! это МОЛОФЬЯ!

или залетала, когда я мылся под мышками или между ног, и говорила:

— видишь, видишь, ВИДИШЬ! ты это ДЕЛАЕШЬ!

— ЧТО делаю? мужику уже что, ЯЙЦА себе помыть нельзя? это МОИ яйца, черт бы тебя побрал! мужику уже собственные яйца помыть нельзя?

— а что это за штука там торчит?

— мой левый указательный палец. а теперь ПОШЛА ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!!!

или в постели, сплю себе крепко, как вдруг эта рука хватается за мой аппарат с прибором, мужики, дрыхаю себе посреди ночи, а тут эти НОГТИ!

— АХ-ХА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА!

— ворона ты полоумная, еше раз так сделаешь, и Я КЛЯНУСЬ, Я ТЕБЯ ПОРЕШУ!

— ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА!

— да спи ты, ради бога…

так вот, в эту ночь, сидит она, значит, и орет, суходрочку на меня вешает. я сижу, пью себе спокойно вино, ничего не отрицаю. а она от этого еше туже заводится, злится.

и еше злее.

наконец, ей уж совсем невтерпеж стало, после всего этого базара про сухолрочки, то есть, про то, что Я, как предполагается, дрочу, а сейчас сижу себе спокойно и ей улыбаюсь, и она вскочила и выбежала за дверь.

пусть идет. я сидел и пил свое вино. портвейн.

то же самое пойло.

я обдумал эту мысль. хмм, хмм, так–так…

затем очень лениво я поднялся и съехал на лифте вниз. то же самое чувство силы. я не сердился. я был очень спокоен. просто та же самая война.

я прошел по улице, но в ее любимый бар заходить не стал. к чему ту же самую игру повторять? ты — блядь; я пытался сделать из тебя женщину. хуйня. через некоторое время мужик уже может выглядеть довольно глупо. поэтому я зашел в другой бар и сел на табурет возле двери. заказал себе выпить, отхлебнул, поставил стакан, и тут увидел ее. Вики. она сидела на другом конце бара. почему–то выглядела испуганной до усрачки.

но я не стал на нее обрушиваться. просто смотрел, будто мы вовсе незнакомы.

потом я заметил рядом нечто в таких старорежимных лисьих мехах. голова мертвой лисицы свешивалась ей на грудь и смотрела на меня. то есть, грудь на меня смотрела.

— похоже, твоей лисичке нужно выпить, милашка, — сказал я.

— она сдохла; ей не нужно выпить, выпить нужно мне, а то и я подохну.

ну что ж, славный такой парнишка, вроде меня. кто я такой, чтобы сеять смерть? я купил ей выпить. звали ее, как она мне сообщила, Марджи. я тоже представился: Томас Найтенгейл, продавец обуви. Марджи. все эти бабы со своими именами — пьют, срут, переживают месячные. мужиков ебут. складываются в стены. это чересчур.

мы выпили еше по парочке, а она уже залезла к себе в сумочку, фотку детей своих засвечивает: слабоумный урод–мальчик и девочка без волос, сидят в какой–то захезанной дыре в Огайо, их отец отсудил, отец у них — зверь, только деньги на уме; никакого чувства юмора, никакого понимания. ах, он из ТАКИХ? к тому же, всех этих женщин в дом водил и трахал прямо у нее на глазах, не выключая света.

— ах, понимаю, понимаю, — сказал я. — ну разумеется, большинство мужчин — звери, они просто не понимают, а вы — ТАКАЯ милашка, какого черта, это несправедливо.

я предложил ей зайти в другой бар. у Вики задница уже тиком подергивалась, а она была наполовину индианкой.

там мы ее и оставили, а сами обогнули угол. за углом у нас еще один был.

потом я предложил зарулить ко мне. немного едой заняться. то есть, что–нибудь приготовить, поджарить там, испечь.

про Вики я ей, конечно, не рассказал. но Вики всегда гордилась своими чертовыми печеными цыплятами, может, потому, что сама такого напоминала. печеного цыпленка с лошадиными зубами.