Кузнец (СИ) - Бляхер Леонид Ефимович

– Есть одна мысль. Помнишь, воеводский пес Василий Данилыч по Амур-реку ходил?

– То до меня было. Но люди баяли, что местные туземцы его не приветили.

– Не приветили. Кто б пса такого цепного приветил? Только я не о том. Место там уж больно хорошо. Я народ пораспрашивал. Богато туземцы живут. И земля богатая. Хлеб родится, как на Руси, торговля знатная. Вот и думаю, сходить туда, поглядеть. Может, какую выгоду поиметь получится.

– Так, с Поярковым полторы сотни шли. И то его побили тамошние людишки. Тебя же как, хлебом и солью встретят?

– Нет. Потому и прошу пищали починить. Не встретят меня там ни хлебом, ни солью. Поярков сам виноват. Не сибирский человек. Не видит ничего. Ну, да Господь ему судья. Мне про те места другие люди говорили. Вои там сильные. Но, если с умом подойти, можно и прибыток поискать.

– Что ж за люди?

– Да, хоть дружок мой давний, Иван Алексеевич Галкин. Он туда ходил. Да не он один. Много народа за пояс ходили. Вот и я хочу в Якутск поехать, к новому воеводе Пушкину. Хочу отпроситься в поход.

– Так, на что тебе воевода? Охочие людишки всегда найдутся.

– Не хочу я так. Я ж теперь всем домом в Сибири. Хочу там себе дом строить на своей земле.

Действительно, совсем недавно в Усть-Кут после долгого путешествия прибыла из Поморья жена Хабарова с дочкой и сыном, которая уже успела стать вдовой с малым внуком. Приехал сын брата Хабарова Никифора Артемий. Теперь Хабаров был не одиноким волком, а патриархом целой семьи в три поколения. Тут уже без воеводской воли двигаться трудно. Тем более, осесть.

Ведь и сам Хабаров – человек совсем непростой. Ходили слухи, что именно его челобитная вместе с подношением от его брата Никифора стоила воеводе Головину места. Поговаривали о его крепкой дружбе с дьяком Сибирского приказа.

– Ну, что ж. Дело благое.

– А ты со мной не хотел бы пойти?

– Давай, пока я тебе оружье посмотрю. Ты к воеводе съездишь, а там и опять поговорим.

На том и порешили. Гость поблагодарил за угощение и отбыл. Я проводил его до ворот и задумался. Пока все идет по истории. Хорошо ли это? Ведь там, в итоге меня ждет разгром на Корчеевской луке и смерть. Не нравится мне такая перспектива. Какая-то слишком глубокая лыжня выходит у моего старика. Никак не выходит с нее соскочить. А соскочить очень надо. Я жить хочу. Ладно, подумаю. Пока ясно, что контакт установлен. Уже это хорошо. Хотя три десятка пищалей ремонтировать дело не простое. Ничего, справимся.

Через пару дней к воротам солеварни подошло два воза, в поводу лошадь вел тоже коренастый, невысокий и совсем молодой парень с такими же, как у Хабарова светлыми волосами.

– Хозяева! – заорал он.

– Чего тебе? – ответил казак у ворот.

– Мне бы Онуфрия Кузнеца?

Я велел впустить юнца.

– Так, где Кузнец? – опять спросил он.

– Я Кузнец! – отозвался я – Что хотел?

– Я племянник Ерофея Павловича, – со значением произнес вьюнош – Пищали привез.

– Ну, хорошо, коли так. Трофим, покажи племяннику, где у нас кузня.

Парень угрюмо зыркнул на казака и подвел своего Росинанта к небольшому строению с навесом, где я пока оборудовал кузню. Распряг коняку и собрался уже уходить.

– Погодь, паря, – окликнул я его. – Как зовут-то?

– Артемием мамка назвала.

– Что такой сердитый? Дядька где?

– Я не сердитый, а серьезный. А дядька уехал в Якутск.

– Скажи, что, как приедет, Кузнец его в гости звал.

– Скажу.

– Ну, тогда бывай.

Паренек неторопливо вышел и даже не пошел, а прошествовал в сторону острога. Я пошел к возам с оружием.

Сначала отложил те, что требовали серьезной работы. Таких нашлось штук шесть. Потом те, что требовали все же починки. Еще десяток. Остальные были просто жертвы неаккуратного обращения. При этом пять штук были с ударным замком лишь немногим уступающим моей конструкции. Провозился со всем этим едва до вечера. Заняться ремонтом решил завтра после обеда. До обеда нужно было заниматься делами солеварни, проверять записи на складе, проверить казну. Такая бизнес-текучка XVII века.

Спалось хорошо. Во-первых, устал я пока пищали тягал. Все-такие каждая такая дура весила пять-семь килограммов. Во-вторых, теперь на солеварне на самом деле было здорово. Крепкие избы, спокойная и ритмичная работа, хорошая еда. У меня в избе кроме печи, всяких полок и сундуков, стола и лавок стояла самая настоящая кровать. После спанья на шкурах на печи, настоящая перина и пуховая подушка, за которые я не пожадничал заплатить пятнадцать копеек, были настоящим чудом. Эх, может послать все эти джокеры, жить бы здесь да жить? Нет, не вариант. Скоро Илим станет центром самостоятельного воеводства, а власть здесь станет гораздо жестче. Не хочу. Хабарову лет уже сколько, думаю уже к пятому десятку подбирается, а рвется в бой. А мне еще и тридцати нет. Хоть здесь, хоть в прошлой жизни. Не хочу мягкую перину. Нет, хочу, но не только. С тем и заснул.

Недели через две вернулся Хабаров. Вернулся с отказом. Воевода и боярин Пушкин не позволили ему идти в Приамурье. Тем временем все простые случаи поломки хабаровских пищалей мне удалось исправить. Осталось шесть штук с серьезными поломками. Я послал гонца к Хабарову. Тот приехал за оружием. Сели поговорить в мастерской.

– Ну, как? Вышло, Кузнец? – спросил он, поздоровавшись.

– Почти. Есть еще несколько трудных. Покумекаю, может выйдет.

– А вот у меня пока не вышло, – грустно проговорил он.

– Так, теперь не пойдешь на Амур?

– Пока не пойду. Самоходом не хочу. Я уже говорил. А воевода даже слышать не хочет. После того, как Васька Поярков обделался, почти сотню людей положил, сторожится воевода.

– Оно понятно.

– Так ведь Поярков-то сам виноват. Гостей захватывал, головой не думал. Вел себя, как дикий волк, а не как письменный голова.

Ишь ты, подумалось мне, гуманист, блин. Небось сам, когда с Галкиным якутов воевал, не особенно про права человека рассуждал. А вслух сказал:

– А как надо было?

– Нечто сам не знаешь? Сначала надо было узнать, кто здесь кто? Кто с кем дружит, кто с кем воюет? Какая за кем сила стоит? Вот, как узнал все это, тогда можно и зубы показывать. И тоже, с головой нужно делать все. А он, видно, больше ягодицами думал.

– Это да. Так, что теперь будешь делать?

– А подожду.

– Думаешь, воевода после иначе рассудит.

– Нет. Воевода-батюшка Василий Никитич иначе не рассудит. Только вот лихоманка его бьет. Похоже, не долго ему осталось. А там и поглядим. Может быть, с новым столкуюсь.

На этом пока разговор закончился. Хабаров отсчитал мне серебро, забрал ружья. На том и расстались. А я стал думать дальше. Со своим десятком я, похоже, уже поладил. Серебра казачки получают раза в три больше, чем государево жалование. Да и с житом у них все неплохо. Главное же, что мы стали друзьями. Вечерние посиделки, стройка, где все намахались топором, натаскались бревен, не просто сблизила нас, объединила. Только десяток – это немного. Пришла пора новых искать. Но ехать самому не гоже. Почему? Не знаю. Впрочем, знаю. Все же я здесь человек новый. Реально, сколько я в этом мире? До полутора лет не дотягивает. Людей не всегда понимаю. Тут нужен свой. Совсем свой, причем такой, чтобы и для меня был свой. Кажется, здесь все понятно: казаки здесь свои. Так, да не так. В этом мире они, конечно, свои. Только вот не в Якутском воеводстве. Здесь они тоже все пришлые.

Думал я не один день. Пока случайно, обходя свое хозяйство не обратил внимание на работников. Большая их часть работала молча, без нареканий. Ко мне обращались редко, недовольства не высказывали. Тем более, что еда у них стала лучше, чем прежде, денежек за лишнюю работу подкидывал, стал давать время на собственные занятия. Но был один, кто сразу обращал на себя внимание. К нему шли с проблемами, спорами. Он, по сути, руководил работами. Речь идет о мужике, похожем на цыгана. Я расспросил о нем грамотея при складе, подумал и решил попробовать договориться с ним.