Кузнец (СИ) - Бляхер Леонид Ефимович

– Что-то мудрено. Вон, даже Ерофей так не делает.

– Мало ли кто и что не делает. А мы сделаем.

– Ну, ты старшой, ты и решай.

– Лады.

– Чего?

– Решу говорю. А пока пошли завод смотреть.

– Чего?

– Вот, блин, малина. На солеварню пошли.

Производство было то еще. Чаны были дырявые. Правда, дыры были забиты солью. Но вода просачивалась. Три мужика черпали ведрами воду из соляного озера в большой деревянный короб. Один следил, чтобы вода шла по желобу в чаны. После того, как чан заполнялся, следящий перекрывал одну заслонку и открывал вторую, к другому чану. Потом на какое-то время народ передыхал. Тем временем двое других работников разводили костры и выпаривали воду. В котлах оставалась соль. Ее ссыпали в мешки и относили на склад, где местный грамотей записывал сколько соли поступило, сколько кому отгружено.

До обеда было еще время. Решил провести его с грамотеем. Выходило, что соли в день поступает полтора-два пуда. В месяц около 50 пудов. Из них тридцать пудов уходило в Якутск. Пять пудов забирал Илим. Остальное можно было продавать или использовать на места. У Хабарова производилось больше. Собственно, та солеварня, что я командовал, тоже некогда была поставлена Хабаровым. Но воевода ее просто отобрал, а самого промышленника почти год продержал в тюрьме. И не его одного. В тюрьму попали русские и якуты, поднявшие несколько лет назад бучу против воеводы. Попал туда даже его соправитель с его же письменным головой, чиновником для особых поручений. Чем эти провинились, я уже и не помню. Но, в конце концов, вести о воеводских делах дошли и до Москвы.

По государеву повелению в Якутск явился новый воевода Василий Пушкин со своим соправителем Кириллом Супоневым, а прежнего воеводу Петра Головина вызвали в столицу на разборки. Новый воевода, хоть и тоже был грозен, но страдальцев выпустил. Обещал за отобранные солеварню и пашни Хабарову пятьсот рублей выплатить. Но денег не нашлось. Теперь Хабарову приходилось вытаскивать из руин свое хозяйство. Да уж, повезло мужику. Ничего. Мне с ним, если по истории судить, сдружиться стоит. Поживем и поглядим. Пока свое хозяйство стоит подновить. А то, как я понимаю с тех пор, как солеварню отняли у Хабарова, ее и не чинили, только работников на кабальных заменили.

Я решил после обеда начать мастерить колесо. Работа предстояла изрядная. Для начала, нужны были прочные, более или менее одинаковые бревна и прочная плашка, чтобы из нее выточить шестерню. Нашел двух мужиков о чем-то шепчущихся на завалившемся крыльце, отправил за бревнами. Принесли быстро. Благо, леса рядом хоть завались. Отобрал те, что получше будут. Обтесал топором, обрубил ровно. Потом пришлось прерваться. Сгонял в избу за инструментами. Хорошо, что прикупил все, что нашел на торге. Теперь и шестерни деревянные можно сделать. Конечно, это совсем не надолго, но потом заменю железными. Возился почти до вечера. С горем пополам какое-то подобие колеса сбил. Решил, что подгонять буду завтра.

Мои казаки еще долго сидели за столом. Я же едва успел пробраться в свою комнату, упасть на лавку, как сразу заснул. Зато, когда стал утром, остальные уже позавтракали и разошлись кто куда. Честно говоря, после вчерашнего стахановского труда работать не хотелось. Но выбить из головы блажь об идеальном и уютном поселении не выходило. А для этого нужны рабочие руки. Собственно, для того и нужна механизация. Охота же, как известно, пуще неволи. Взял я пару помощников и пошел возиться с колесом дальше. За день успели сладить большое колесо и малое, которое будет вращать лошадь. Сделали шестеренки, чтобы передавать движение. Двух баб усадил шить ремень. Осталось сделать металлический стержень, чтобы крепить всю эту конструкцию. И чем я не прогрессор? Взял и продвинул идею из Древнего Египта. Но, как говорится, все новое – хорошо забытое старое.

Пока возились с деревом, мои ребята развернули кузню. Вместе сделали навес на случай дождя. Не без труда нашли железный хлам. А там и дело пошло. Не сразу. Все же, если в механике опыт у меня был изрядный, то в кузнечном деле я едва бы до подмастерья дотянул. Но терпение и труд все перетрут. Сделали, установили. Немного доработал короб, чтобы и колесо крутилось и соляной раствор не разливался особо. И заработало. Поставили старую кобылу. Благо труд был не великий. Позже попробую на реке колесо поставить, чтобы совсем это дело от физической тяги избавить. Пока пошло.

По ходу пьесы поправил чаны, заварил дырки. В первый же день после усовершенствования получили 5 пудов соли. То есть выполнили две дневных нормы. Поскольку в стахановцы я не рвался, то на следующий день снял всю смену и отправил рубить деревья для будущего строительства. С работниками на всякий пожарный отправил двух своих парней. Вроде бы не слышал, чтоб близ Усть-Кута озоровали, а береженного сами знаете кто бережет.

Сам же пока размечал будущую стройку. Бревнышки приволокли любо дорого смотреть. За остаток дня сложили сруб для баньки. На следующий день пришлось прерваться. Все же меня поставили за солеварнями смотреть, а не прогрессорствовать. Днем же я решил просто отдохнуть и подумать, свести во едино все, что выпало мне за этот год.

Итак, каким-то образом, я – Андрей Степанов оказался в XVII веке. И не просто так, а в теле тоже Степанова, только Онуфрия, первопроходца и будущего атамана, приказчика Даурской земли. Только вот незадача вышла. После многих лет сражений, удачного заселения Приамурья, я, то есть Онуфрий Степанов попадает в засаду и гибнет. Да и не столь уж многих. Всей жизни мне осталось десять лет. По мне, так маловато будет. Правда, выяснилось, что попал я не просто так, а был выдернут местным авторитетным духом по имени Хозяин. Что ему от меня надо, я понял не совсем. Но мне нужно вполне конкретное – выжить, победить в той схватке. Потому и принялся я прогрессорствовать. Мысль была сойтись поближе с Хабаровым. Глядишь, что-то и получится у нас вместе сладить. Мужик-то он, действительно, уникальный. Настоящий лидер. Мне до него еще ползти и ползти со всеми моими знаниями. Я вспомнил свою первую производственную летучку. Стыдно. В железках понимаю, в механике понимаю, а людей не понимаю. Идеально было бы идти вторым номером. Просто быть рядом в тот момент, когда это может оказаться важным. Ну, не первый я. Что тут сделаешь? Ладно. Пока суд да дело, нужно дело делать.

План пока не выстраивался. Так, в общих чертах. Зато стройка продолжалась. Уже заканчивали избы для десятника и казаков. Свою избу решил строить с размахом. Составили целых три клети. Был и зал, чтобы вечером собираться всем десятком. Была и спальня. Самая настоящая. И не лавка у меня там стояла. Печь большая в комнате. Есть и малая печь в спаленке. Живи и радуйся. По вечерам у меня и собирались. Рассказывали байки, дела обсуждали.

Недели за две сложили избы и для работников. Потом взялись за изгородь. Я решил, что настоящих стен мне не нужно. Кто с пушками будет нас воевать? Нету таких. Даже, если буряты или конные тунгусы нападут, это будут стрелы. От них и нужен тын. Тын и поставили. Из хороших, сантиметров в сорок в диаметре бревен. В них оборудовали бойницы и площадку для стрелков пристроили. Как и обещал, раздал я строителям заработанное, хотя казаки на меня смотрели с удивлением. Особенно негодовал Трофим. Где-то в глубине у него сидело, что все крестьяне, мастеровые и прочий люд нужны только, чтобы казаков обеспечивать. Не явно, но было. Когда вечером собрались в большой избе на ужин Трофим не выдержал:

– Что ж ты, Кузнец, кабальным деньгу раздаешь? Коли лишняя, братьям раздай. Не гоже это.

– Не серчай, Трофим, – спокойно отвечал я – Деньга не лишняя. Только за деньгу кабальные из себя лезли. А так за ними бы смотреть пришлось. А у нас и своих дел много. Мы в Усть-Куте месяц всего, а уже караван в Илим, да караван в Якутск свозили. Завтра грамотей посчитает, какая доля на каждого выйдет.

– Какая? – не удержался Тимоха.

– Точно не скажу, но, думаю, что не меньше, чем по пятнадцать алтын на брата выйти должно.