Судьба (книга третья) - Хидыр Дерьяев

Была глубокая ночь, когда вернувшийся с одной из последних групп Сергей шёл по улицам ночного Мары. Он до того устал и был так подавлен неудачен, что почти не обращал внимания на окружающее. Сергей свернул на боковую улицу, машинально посторонился, пропуская идущую навстречу группу людей и вздрогнул, разглядев, что это идут под конвоем четверо его товарищей — членов Совета. Помочь им он был бессилен, только проводил глазами и, уже когда они прошли, испугался, что кто-то из них мог узнать и окликнуть его.

«Кто же из наших остался? — подумал Сергей, постепенно постигая всю серьёзность случившегося. — Неужто арестован весь Совет? А где же Полторацкий? Почему не было слышно боя?»

Вспомнив, что один из его товарищей живёт поблизости, Сергей торопливо зашагал к его дому. Подойдя, задержался, прислушиваясь. Это его спасло: двое с винтовками наизготовку вывели из дома хозяина. Через раскрытую дверь был слышен плач женщины и крики детей: «Папа!.. Папа, не уходи!..» С гулко бьющимся-сердцем Сергей прижался к дувалу, нащупывая в кармане наган. Мимо него, догоняя конвоиров, быстро прошёл высокий туркмен в лохматой чёрной папахе. Сперва Сергей подумал, что это один из мятежников, хотя лицо его показалось до странности знакомым.

— Куда прёшься, скотина немытая! — зло закричал, конвоир. — А ну, осади, пока цел!

В темноте блеснул красный огонёк, сухо треснул револьверный выстрел. Один из конвоиров упал. Второй, клацнул затвором винтовки, но выстрел туркмена опередил его.

— Беги! — крикнул туркмен арестованному. — В Байрам-Али беги! — и промчавшись широкими прыжками мимо Сергея, нырнул в тёмный переулок.

«Наши действуют! — удовлетворённо подумал Сергей. — Но как, однако, белые умудрились без боя занять город?» И словно в ответ на его мысли со сторону казарм Социалистической роты застучали торопливые выстрелы, послышалась скороговорка пулемёта. Сергей бросился туда. Не пробежал он и половины дороги, как навстречу ему попался один из членов Совета. На вопрос Сергея, что происходит, он, не останавливаясь, безнадёжно махнул рукой.

— Разоружили роту!.. Много наших погибло… Кое-кто бежал…

Сергей повернул назад.

Если миловать железнодорожный мост через Мургаб и пройти шагов двести в сторону вокзала, первым бросится в глаза здание, на вывеске которою изображены два льва: точно такие же, какие выбиты на иранских серебряных монетах — с мечом в лапе. Нарисованные яркой светлой краской, они стояли друг против друга, точно приготовившиеся к поединку бойцы.

Эю была самая знаменитая марийская чайхана «Елбарслы». Сюда шли в любое время дня и ночи, двери чайханы были гостеприимно распахнуты для любого желающего. В своё время под её сводами звучали песни, мелодии прославленных Агаджана-бахши, Шукура-бахши, Мухи-бахши, Карли-бахши, Нобата-бахши, Ораза Салыра и других. Однако голод семнадцатого года отразился и на чайхане — популярность её уменьшилась, реже стали заходить посетители и даже львы на вывеске поблекли и как будто похудели.

Высокий туркмен в чёрной папахе остановился у двери чайханы и прислушался. В чайхане было тихо — не слышались голоса посетителей, не звучала музыка. Прешли славные дни «Елбарслы», подумал джигит, однако придут снова. Будут когда-то опять светлыми тёмные ночи. И он решительно толкнул дверь левой рукой, не вынимая из кармана правую, сжимающую наган.

Его поместили в гостинице, расположенной во дворе чайханы. Несмотря на малолюдность чайханы, гостиница была полна, и гость некоторое время постоял на пороге своей комнаты, словно размышляя войти или нет. Войдя, он сбросил папаху, погладил ладонью бритую голову, сел и начал расшнуровывать чокаи.

Чайханщик принёс ему чай и еду. Поужинав, джигит собрался было раздеваться и укладываться спать, как в дверях появился незнакомый человек с реденькой неудавшейся бородой, торчавшей, словно щетина дикобраза, откуда-то прямо из шеи. Он вежливо поздоровался и спросил, найдётся ли возле джигита свободное местечко, чтобы переночевать одному человеку.

Джигит был, видимо, не очень расположен к согласию и не спешил с ответом, Появившийся чайханщик извинился, объяснив, что свободных комнат уже не осталось. Джигит промолчал, но возражать в данной ситуации было бы верхом невежливости.

— Кругом неразбериха, — сказал пришедший, усаживаясь на корточки. — Из Ашхабада, говорят, всё время войска идут. Зачем столько много войск, аллах ведает. Ночь на дворе, а на улице полно вооружённых людей.

— Много, говорите, вооружённых? — джигит поддерживал разговор с явной неохотой.

— Много, — подтвердил дайханин. — Слышно, бывшее правительство сбежало.

— Куда сбежало?

— Ай, откуда нам знать! Разве мы в состоянии разобраться в этом? Наверно, туда сбежало, где власти прочнее.

— М-да… — неопределённо произнёс джигит, присматриваясь к дайханину и пытаясь угадать, что это за человек. — А вы сами-то что припозднились? Откуда прибыли?

— Из Ахала мы, — охотно ответил дайханин.

— А зовут вас как?

— Мы не такие уж известные люди — Нурмамедом зовут.

— Вероятно, торговать приехали в Мары?

— Мы к торговле никакого отношения не имеем, — сказал Нурмамед. — Так просто приехал— погулять, посмотреть…

— Что ж, это тоже неплохо. Мёртвые спят, живые путешествуют. Если есть возможность, почему бы и не погулять.

— Конечно, — согласился Нурмамед. — А вас, извините, как зовут? Говорят, один раз повстречался — знакомый, два раза — родственник. Может доведётся ещё раз где встретиться.

Джигит чуть было не ответил: «Меня зовут Клычли», но вовремя спохватился.

— Мы тоже люди мало известные. Меня Аманом зовут. Из Теджена свояк должен был приехать. Однако поезд задержался, вот и пришлось в чайхану идти. А вообще-то я не из тех людей, что ночуют в городе.

Нурмамед согласно кивнул, снял папаху, положил её аккуратно рядом с собой, прилёг, подсунув под локоть подушку.

— Сейчас в городе особенно беспокойно. И поезда нормально не ходят, оттого и задержался ваш свояк. На поездах нынче, наверное, только военных и возят, а в сторону Байрам-Али вообще, кажется, путь закрыт.

Прощупывая Нурмамеда, Клычли спросил:

— Значит, говорите, просто погулять в Мары приехали?

— Так, братишка Аман… Ты, видимо, годишься мне в братишки?

— Видно, так, коли вы говорите.

— И погулять я приехал… А если правду говорить, причина была. Племянник у меня тут — разыскать его хотел..

— Не удалось разыскать?

— Нет, не удалось. Думаю, что его уже в живых нет, убили, наверное.

— Разве у него кровник был?

— Не то, чтобы кровник, но, пожалуй, пострашнее кровника враг, — вздохнул Нурмамед.

— Кто же это такой страшный?

— Бекмурад-бай, братишка Аман, вот кто.

— Погодите, а племянника вашего как зовут? — насторожился Клычли и, услышав имя Берды, еле сдержал изумлённое восклицание. Так вот, значит, кто этот Нурмамед! Это дядя Берды, у которого тот прятал свою Узук, когда сбежал с нею от ишана Сеидахмеда! Клычли захотелось открыться перед Нурмамедом, но, подумав, он решил, что это успеется. Кто его знает, что представляет из себя дядя Нурмамед в настоящее время. Вчера он молился одному богу, сегодня, может быть, молится другому. Да и вообще пет резона называть себя первому встречному — излишняя доверчивость и добру не приводит.

— Вы давно из Ахала? — спросил Клычли.

— Да уже дней пять, — отозвался Нурмамед. — В Карабата останавливался. Днём туда войска прибывать стали. Думал, знакомых, может быть, встречу, вот я пошёл сюда.

— Не встретили?

Нурмамед помолчал и, видимо, проникшись внезапным доверием к собеседнику, сказал:

— Не довелось… Но тут такое дело, братишка, — коня и винтовку хочу себе раздобыть!

— У белых? — поинтересовался Клычли.

— Ай, мне всё равно — что белые, что синие! Нужна исправная пятизарядная винтовка и резвый конь, — вот и всё! Кругом говорят: белые, говорят: красные, а кто такие белые и красные?

— По-моему, попятно, — сказал Клычли. — Белые — это богачи, бывшие прислужники царя, а красные — рабочие и дайхане-бедняки.

— Может, ты врав, а может, дивана, — пожал плечами Нурмамед. — Раньше мы слыхали, что есть белые и жёлтые русские и что они между собой воюют. Может быть, теперь жёлтых красными стали называть?

— Да нет же! — сказал Клычли. — Какие «жёлтые»? Всё так, как я вам объяснил сразу!

— А со стороны Ашхабада какие идут — белые или красные?

— Белые.

— Так… — задумчиво потянул Нурмамед, подумал и решил: — Значит, я к белым примкну.

— Это… почему так?!. — задохнулся от неожиданности Клычли.

— А зачем мне бежать с отступающими? — резонно заметил Нурмамед. — Лучше я буду догонять их с теми, кто наступает.