Судьба (книга третья) - Хидыр Дерьяев

— Слава о нём пришла раньше него самого, — говорили расходясь люди, и это можно было понимать и как одобрение немногословию хана, и как разочарование в нём — яснее высказываться опасались.

— Его лицо соответствует тому, что о нём говорят.

— Будет ли он справедливым правителем?

— Второго Адыл-шаха земля ещё не родила…

— Ай, для нас и ак-паша был неплох!

— Какой бы ни был правитель, лишь бы шёл по дороге справедливости и милосердия…

Сергей и Клычли возвращались с вокзала пасмурными. Ходили слухи, что всех арестованных большевиков белые передадут Эзиз-хану. Если эти слухи правдивы, то вряд ли товарищи останутся живыми: Эзиз-хан кончил играть в милосердие.

Находиться в городе было опасно. Их мог приютить любой отдалённый аул, где сравнительно просто переждать волну арестов. Но уйти, они не могли. Бросить товарищей на произвол судьбы, не попытавшись ничего сделать для их освобождения, — о таком ни Сергей, на Клычли даже не подумали. Но что предпринять для освобождения арестованных, они не знали. Они не знали даже, кто арестован, кто уже расстрелян, кому удалось скрыться.

Пустырь, на который городской глашатай призывал собираться народ, одним своим краем выходил к полотну. железной дороги. Люди, собравшиеся на нём, ждали, посматривая на поезда, в несколько рядов стоящей на линиях. Напротив пустыря располагались два бело-жёлтых вагона ближайшего поезда. Что это за вагоны, люди не знали, однако догадывались, что не простые. И в самом деле, в одном из бело-жёлтых вагонов, принадлежавшем Ораз-сердару, пили водку и закусывали жирной бараниной знатные марыйские баи, во втором агитаторы Ораз-сердара обрабатывали перед выступлением ишана Сендахмеда. Ишан пугался, не понимал, чего от него хотят, почему он должен призывать мусульман на священную войну, от кого нужно защищать ислам. Он невпопад бормотал молитвы, нервно катал бусинки чёток, прося аллаха только об одном: чтобы его оставили в покое. Но его терпеливо убеждали — от его выступления зависело многое, так как окрестные дайхане знали ишана и верили ему.

Ожидание затягивалось, собравшиеся начали нудиться, многие уже жалели, что пришли. Наконец на платформе, соединяющей два бело-жёлтых вагона, стали появляться военные. Первым вышел грузный, невысокий коротко подстриженный полковник в чёрной форме. Это был сам Ораз-сердар. По левую руку от него встал Бекмурад-бай, справа — неулыбчивый и худой русский офицер с пронзительными глазами, которыми он словно прощупывал каждого из толпы, и люди невольно ёжились, втягивали головы в плечи под этим железно колючим взглядом. Офицер-туркмен за руку вывел ишана Сеидахмеда и поставил его рядом с Бекмурад-баем.

Ораз-сердар представился собравшимся немногословно, но претенциозно.

— Люди, — сказал он, — меня зовут Ораз-сердар, а отца моего звали Дыкма-сердар. Наши предки не, ходили на поминки тех, кто умирал не на коне, с оружием в руках! — Полковник помолчал, давая людям возможность полностью постичь значение сказанного, и продолжал: Люди, паши и ваши враги минувшей ночью бежали, оставив Мары. Часть их попала в наши руки. Но часть, к сожалению, сумела спрятаться. Может быть, они стоят сейчас среди вас, но они не смеют поднять голову. Их зовут большевики, это очень скверные люди, не чтущие праха отцов, не признающие освя-шенных веками законов, попирающие самое святое, что есть у человека. Они требуют, чтобы не было у вас личных вещей, личного добра, и даже ваших жён они хотят сделать общими! Вы поняли меня, ишан-ага? — повернулся Ораз-сердар к ишану Сеидахмеду.

— Упаси бог! — чуть слышно пролепетал ишан.

Бекмурад-бай, строго взглянув на него, поднял руку с вытянутым пальцем и гулко крикнул в толпу:

— Большевики говорят, что твоей жены, моей жены быть не должно — все общие! На это ишан-ага сказал: «Упаси бог!»

— Упаси бог! — раздались возгласы из толпы.

— Сохрани нас от позора!

— Будь они прокляты, эти большевики!

— На самое сокровенное руку подняли!

Ораз-сердар довольно улыбнулся, что-то негромко сказал Бекмурад-баю. Тот с достоинством кивнул.

Сергей кусал губы от досады. Клычли жарко дышал ему в ухо:

— Ты слыхал, что говорит, собака, а? Ты слыхал, как людям мозги задурачивает? Я сейчас во весь голос объявлю народу, что они лают, как дурные псы на луну!

— Молчи! — раздражённо отмахнулся Сергей. — Кругом шпиков полно — сразу схватят! Думаешь, своим наганом отобьёшься?

— Народу глаза открыть надо! — яростно кривится Клычли.

— Откроем!.. Народ сам не дурак! Думаешь, это народ кричит? Подголоски байские кричат, прихлебатели байские!

— Люди! — снова заговорил Ораз-сердар, и волна тишины быстро покатилась по рядам собравшихся, отдельные выкрики затихли вдалеке. — Люди, отсюда мы идём на Чарджоу! Это богатый город, нас ожидают невиданные трофеи! Кто что захватит, тот им и будет владеть! Идите с нами, люди! Погибший в этой борьбе погибнет, как герой, оставшийся жить будет жить героем!.. Так я говорю, ишан-ага?

Ишан Сеидахмед несколько раз откашлялся слабеньким дребезжащим голоском провещал:

— Начался газават, люди! Становитесь под знамя пророка! Кто погибнет, сражаясь за веру, тот страдалец, кто убьёт врага, тот праведник! Аллах благословляет священную войну — становитесь под знамя пророка, правоверные!..

— Ложь!! — не выдержав, закричал Клычли, и Сергей стал быстро протискиваться сквозь толпу в сторону от него, — Не верьте им, люди! Война идёт не за религию, и никакого газавата быть не может!

Русский офицер, стоящий рядом с Ораз-сердаром, прищурясь, повёл лезвием взгляда по толпе, высматривая кричащего. Сергей, отвлекая на себя внимание, закричал с другого края толпы:

— На большевиков клевещут! Большевики хотят, чтобы все люди имели достаток и радость в доме! Не идите на братоубийственную войну!

Толпа зашевелилась и зашумела. У Клычли и Сергея нашлись единомышленники. Поднялся невообразимый гвалт, каждый кричал своё, не слушая соседа. Всё чаще слышались крики:

— Это не газават!

— Не пойдём!

Поняв, что словами толпу уже не утихомиришь и что надо как-то создавать переломный момент, Ораз-сердар, наливаясь от натуги кровью, прокричал:

— Люди, разбирайте оружие и боеприпасы!.. Все, кто идёт с нами, получит доброго коня!

В тот же момент, загремев роликами, раздвинулись двери двух красных вагонов. Туда вскочили несколько человек. Бекмурад-бай, оставив ишана Сеидахмеда, которого он всё время держал за руку, как маленького ребёнка, тоже полез в вагон. Потрясая блестящей от густой смазки винтовкой, крикнул:

— Туркмены, винтовки бесплатно даются! Кто первый подойдёт — первый получит! Последнему не достанется! Подходи!..

Толпа хлынула к вагонам..

Удивляться этому не следовало. В голодовку семнадцатого года многие лишились скота и крова, земли и водного надела. Они скитались, не находя применения своему труду, продавая себя за кусок хлеба. Вступить в армию Ораз-сердара означало для них на какое-то время обеспечить себе сносное существование и вдобавок получить коня, которого впоследствии можно будет использовать в хозяйстве. Другие шли в джигиты, надеясь поживиться в чарджоуском походе. Некоторые баи, не желая отдавать реквизируемых коней в чужие руки, посылали джигитами своих батраков и бедных родичей. На некоторых ревнителей веры подействовал призыв газавата, и они шли из чисто религиозных побуждений, мечтая стать праведниками за счёт жизней иноверцев. Таким образом вербовка джнгигов не обманула ожиданий Ораз-сердара, хотя и рассчитывал он на большее.

Довольный воинственным настроением масс и пытаясь облечь расправу над арестованными большевиками в видимость правосудия, которым должен стать «глас народа», Ораз-сердар посоветовал Эзиз-хану, как «народному вождю», провести митинг, где большевикам будет вынесен смертный приговор. Эзиз-хап согласился.

Коварный и осторожный, он не доверял ни Ораз-сердару, ни тем более русским офицерам. Зачастую он действовал по их указке, но это было показное послушание: все приказы и предложения Ораз-сердара Эзиз-хан предварительно обсуждал со своими советниками и выполнял постольку, поскольку они соответствовали его собственным планам.

Он ненавидел большевиков смертельной ненавистью. Будучи неграмотным степняком, он тем не менее понимал, что именно большевики являются основным препятствием для его честолюбивых замыслов. Приехав в Мары, он сразу же разослал по городу своих лазутчиков и приказал всех, на кого только покажут, что он большевик, хватать без лишнего шума и «провожать от собак».

При таком положении вещей Сергей и Клычли балансировали, что называется, на тонкой нити. В городе их знали многие, и не было гарантии, что кто-нибудь не укажет на них лазутчикам Эзиз-хана или джигитам Ораз-сердара. Было опасение, что их приметили контрразведчики белых во время объявления газавата. И всё же, когда раздался гудок, они пошли в железнодорожный парк на митинг.