Декабристы - Милица Васильевна Нечкина

После восстания Семеновского полка открытая «проповедь» членов Союза благоденствия становилась очень опасной, нужна была глубокая конспирация. Полное крушение надежды на добрую волю императора и необходимость действовать «силою оружия» требовали новой тактики.

Братья Фонвизины, Михаил и Иван, предоставили для съезда свою московскую квартиру в Староконюшенном переулке. Они взяли на себя оповещение о съезде петербургских и московских членов, а И. Якушкин был отправлен с известием о съезде на юг — в Кишиневскую и Тульчинскую управы Союза благоденствия. Собирался «съезд уполномоченных всех отраслей Союза». Приехав в Тульчин, Якушкин сделал объявление о съезде на квартире Пестеля, где собралась Тульчинская управа. Пестеля умеренная группа на съезд не пустила, втайне боясь его «резких мнений и упорства». Его уверяли, что он, прося отпуска в Москву (поездку на съезд прикрывали служебными командировками или отпуском), нарушит конспирацию, так как ни родных в Москве, ни служебных поводов для отъезда туда у него не было. На съезд были посланы умеренные члены — Бурцов и Комаров.

Якушкин оповестил и Кишиневскую управу — ее представил на съезде Михаил Орлов.

Съезд Союза благоденствия состоялся в начале января 1821 г. на московской квартире Фонвизиных.

На съезде мнения разделились. Михаил Орлов выступил с предложением немедленного открытого военного выступления, причем инициативу его он предлагал сохранить за 16-й дивизией, командиром которой являлся. Далее он развернул проект новой тайной, крайне революционной организации огромного масштаба, которую надо создать вместо устаревшего Союза благоденствия. Предложение Орлова, как крайне решительное, не встретило поддержки съезда, и он, очень взволнованный, объявил, что порывает с обществом.

После Орлова спешно попросил слова П. Граббе для чрезвычайного заявления. Он сообщил, что о существовании тайного общества известно правительству, об обществе уже расспрашивали представители правительственного надзора, а командир гвардейского корпуса, видимо, уже имел о нем данные.

Было решено провести фиктивную ликвидацию общества и под видом его самороспуска отсеять ненадежных членов и организовать новое тайное общество.

Открытое оповещение о ликвидации Союза не терпело отлагательств, так как за Союзом могли уже следить и гроза могла разразиться с минуты на минуту. Поэтому Московский съезд прервал свои заседания и созвал общее собрание всех членов Союза благоденствия, присутствовавших тогда в Москве. Якушкин упоминает в своих «Записках», что на этом совещании присутствовали Сергей Волконский, Комаров, Петр Колошин и «многие другие». «Тургенев, как наш президент, объявил всем присутствующим, что Союз благоденствия более не существует, и изложил пред ними причины его уничтожения»[19].

О последующих совещаниях съезда с полной ясностью пишет их участник декабрист Якушкин: «Прежде всего было признано нужным изменить не только устав Союза благоденствия, но и самое устройство и самый состав Общества… В новом уставе цель и средства для достижения ее должны были определяться с большей точностью, нежели они были определены в уставе Союза благоденствия, и поэтому можно было надеяться, что члены, в ревностном содействии которых нельзя было сомневаться, соединившись вместе, составят одно целое и, действуя единодушно, придадут новые силы Тайному обществу, Затем приступили к сочинению нового устава…»[20]

«Главная цель общества состоит в том, — показывал Якушкин на следствии, — чтобы приготовить государство к принятию представительного правления». «Чтобы приобрести для этого средства, признавалось необходимым действовать на войска и приготовить их на всякий случай». Иначе говоря, «способы действия» разрешались уже по-новому; было решено действовать путем решающего революционного удара «посредством войск». Однако это была не тактика немедленного военного выступления, предлагавшегося Орловым, а действие через постепенную подготовку войск, срок же самого революционного военного выступления определен не был.

Новые программа и устав были надлежащим образом оформлены и подписаны («устав был подписан всеми присутствующими членами…», — пишет Якушкин).

Участники съезда сговорились и о характере дальнейшего подбора членов. Московский съезд решил отсечь от движения как его колеблющуюся, нестойкую часть, так и наиболее радикальные его элементы. Не только «ненадежным» членам, но и Пестелю с его «приверженцами» объявлялось, что общество распущено. Приходится признать, что дальнейшее поведение Бурцова на юге не зависело от его произвольного решения, а было указано съездом. Во всяком случае Якушкин свидетельствует, что Бурцов поставил в известность членов съезда о своем решении не привлекать более Пестеля в тайное общество и не встретил возражений. Бурцов, по характерному выражению Якушкина, брался «привести в порядок» Тульчинскую управу. По приезде в Тульчин он сначала должен был объявить всем об уничтожении Союза благоденствия, а «вслед за тем известить всех членов, кроме приверженцев Пестеля, о существовании нового устава» и выразить надежду, что они «все к нему присоединятся под его руководством».

На этом закрылся Московский съезд 1821 г.

Но произошло еще одно событие. В квартире Фонвизиных вновь неожиданно появился Михаил Орлов. Он приехал в полном дорожном снаряжении, в «дорожной повозке», собранный к окончательному отъезду из Москвы, приехал будто бы проститься с Фонвизиным и Якуш-киным перед отъездом на юг. Но не только проститься. Орлов приехал сообщить, что о Московском съезде — именно о съезде, а не только о тайном обществе — уже известно правительству. Конечно, это было очень существенной информацией. При прощании, показав на Якушкина, Орлов сказал, поминая о своем выходе из общества: «Этот человек никогда мне не простит», на что Якушкин, пародируя письмо Брута к Цицерону, ответил ему: «Если мы успеем, Михайло Федорович, мы порадуемся вместе с вами; если же не успеем, то без вас порадуемся одни»[21]. После этих слов Михаил Орлов бросился обнимать Якушкина.

Двери тайного общества оставались, таким образом, открытыми для Михаила Орлова.

Далее мы увидим, что Михаил Орлов не прекратит своей революционной деятельности. Мы остановимся на этом ниже.

Конечно, постановления Московского съезда 1821 г. носят на себе отчетливо выраженную печать дворянской ограниченности. Она сказывается прежде всего в решении отсечь от движения наиболее радикальные элементы и в признании дееспособной лишь «средней» линии. Она выражена и в колеблющейся формуле конечной цели — борьбы за «представительный» строй без упоминания, о каком именно строе шла речь (явный шаг назад от Петербургского совещания 1820 г.).

В дальнейшем политическая форма, принятая этой линией, окажется конституционной монархией. Сказывается эта ограниченность и в резком делении будущих членов на разряды, причем низший разряд не должен знать о конечной цели.

Вместе с тем постановления Московского съезда 1821 г. имели некоторые положительные черты, которые состояли в признании необходимости решающего революционного удара, в замысле подготовить войска и действовать вооруженной силой, в отсеивании «правых», колеблющихся элементов.

Будущее развитие опрокинуло, однако, преграды умеренных постановлений и пошло дальше решений Московского съезда 1821 г.