Власть и наука - Валерий Сойфер

"Отец не выносил лжи в науке, строго логичный, абсолютно точный в своей научной работе, он беспощадно разоблачал шарлатанов, карьеристов и недобросовестных работников" (111).

Чтобы понять, насколько смелым и порядочным был Прянишников, нам придется снова вернуться во вторую половину 30-х годов. Когда в то время в заключении оказались друзья Прянишникова (А.Г.Дояренко, Н.М.Тулайков, доктор химических наук Ш.Р.Цинцадзе), а в начале 1937 года были арестованы 12 человек в созданном им Всесоюзном институте удобрений и агропочвоведения (сокращенно, ВИУА), Дмитрий Николаевич не дрожал от страха, не боялся публично высказываться в их защиту.

В марте 1937 года новый директор ВИУА И.И.Усачев выступил на заседании актива ВАСХНИЛ, обвинив еще одну группу учеников Прянишникова в троцкизме. Отчет об активе был напечатан в "Бюллетене ВАСХНИЛ" (112). В эти дни были арестованы заместитель директора института Сергей Семенович Сигаркин и профессор Иван (Ионел) Григорьевич Дикусар. Они были близки с Дмитрием Николаевичем, и все, естественно, понимали, что скоро может дойти очередь и до него. Не без намека писал об этом в статье, посвященной ошибкам института Прянишникова, в газете "Соцземледелие" А.Нуринов:

"преступные действия врагов народа Запорожца, Устянцева, Станчинского, Ходорова и др. известны всем" (113).

4 сентября 1937 года в "Правде" появилась статья некоего Е.Ляшенко -- сотрудника ВИУА, в которой он обрушился на важное дело -- составление агрохимических карт, над которыми работали сотрудники отдела Прянишникова (114). Карты эти были прогрессивным нововведением (без них и ныне не мыслится правильное агрохимическое обслуживание), они позволяли определить, где, когда и сколько нужно вносить в почву определенных видов удобрений (115). Как и многие другие ценные новшества, требовавшие к себе серьезного отношения, они вызывали у неквалифицированных проводников в жизнь "науки колхозно-совхозного строя" лишь раздражение и подозрения.

"Плодом этой вредительской работы и явились агрохимические карты, -- писал Ляшенко, -- на составление которых затрачено несколько десятков миллионов рублей... ВАСХНИЛ и НКЗ СССР не контролировали эту работу, прозевали вредительскую деятельность врагов народа... Вздыхая по кулацким хозяйствам, где они [сотрудники Прянишникова-- В.С.] во время ¢но проводили опыты по внесению удобрений, новоявленные "агрохимики" сделали все для того, чтобы превратить агрохимические карты в тормоз повышения урожайности... Вредительство на этом участке еще не распутано. Наркомзем Союза, ВАСХНИЛ и Институт удобрений ничего не предпринимают, чтобы разгромить вражьи гнезда" (116).

Через две недели подобный же призыв повторил Г.Павлов в статье в газете "Социалистическое земледелие" (117).

"Активисты" потребовали срочного созыва Пленума секции агрохимии и почвоведения ВАСХНИЛ, хотя незадолго до этого, в апреле 1937 года, очередной пленум уже плодотворно поработал20 . Несомненно, те, кто требовал этого, полагал, что уж теперь-то удастся расправиться с Прянишниковым (118).

Пленум еще не начал работать, но его направление враги Прянишникова старались очертить ясно и недвусмысленно. Утром 14 ноября -- перед открытием заседаний -- участники нашли на креслах в зале газету "Соцземледелие" и увидели там статью того же Ляшенко, который 4 сентября в "Правде" указывал на Прянишникова как на пособника вредителей и призывал "разгромить вражьи гнезда". Теперь Ляшенко ссылался на свою же статью в "Правде" как на директивное указание партии. Выходило так, что уже и партия решила, будто составление карт -- дело вредное: они не нужны, порой рассчитаны на получение минимально возможного урожая, и, что совсем плохо-- их не понимают и не принимают колхозники. Ляшенко заявлял:

"Раболепство перед немецкой агрохимией, перед старыми нормами помещичьих хозяйств привело "агрохимиков" к столь негодной продукции, как нынешние агрохимические карты. С такой работой пора решительно покончить" (120).

В каждом следующем выпуске газеты "Соцземледелие" стали появляться набранные одними и теми же броскими жирными буквами заголовки "Пленум секции агрономической химии", а под ними заметки, в которых повторялись нападки на Прянишникова. 15 ноября за анонимной подписью С.Б. сообщалось об открытии пленума и говорилось о выступлениях колхозников, откуда-то взявшихся на заседании академиков (и их уже рассматривали теперь в качестве главных экспертов в серьезном научном деле). Как следовало из заметки С.Б., колхозникам агрохимические карты показались ненужными (121). Номер от номера газеты не отличался -- идея вредоносности работы Прянишникова нагнеталась в умы читателей.

Но ни запугать, ни заставить замолчать Прянишникова не удалось. Дмитрий Николаевич продолжал сражаться за своих безвинно пострадавших учеников. Его поведение было свидетельством уникальной, беспримерной храбрости21. Биограф Прянишникова, один из тех, кто первым среди журналистов и писателей выступил против лысенкоизма в СССР и много лет отдал разоблачению этого течения, Олег Николаевич Писаржевский писал:

"На пленуме секции агрохимии и почвоведения ВАСХНИЛ в ноябре 1937 года, проходившем под председательством Прянишникова, он каждый раз останавливал клеветников, стремившихся нажить политический капиталец на деле "врагов народа", незадолго перед тем "разоблаченных" в созданном Прянишниковым научном институте по удобрениям" (123).

Поведение Прянишникова вызвало негодование. В рупоре лысенкоистов -- газете "Социалистическое земледелие" 16 ноября 1937 года за той же замаскированной подписью С.Б. было сказано:

"Достойно удивления поведение председателя пленума агрохимии акад. Д.Н.Прянишникова. Председатель всякий раз прерывал ораторов, как только тот или иной товарищ выходил за рамки чисто технических вопросов и касался подрывной работы врагов народа в области химизации земледелия.

Президиум Академии с.-х. наук имени Ленина и выступавшие в прениях члены президиума секции агрономической химии были вынуждены осудить поведение председателя пленума академика Д.Н.Прянишникова" (124).

Через четыре дня газета снова вернулась к тому же пленуму, сообщив в заключительном абзаце заметки с пленума:

"Пленум осудил выступление и поведение на пленуме акад. Д.Н.Прянишникова как недостойное советского ученого" (125).

А недостойным, как известно, не место среди советских ученых.

Следующая статья была названа зловеще: "Беспощадно выкорчевать врагов и их охвостье из научных учреждений" (126). Теперь Прянишникова обвиняли в отрицательном отношении к ликвидации вредителей. Позицию газеты нельзя было назвать иначе как подстрекательством к аресту ученого. Но и на этот раз заставить его замолчать не удалось.

"Дмитрий Николаевич вел... бой -- неравный, почти смертельный, -- писал Писаржевский. -- Он, конечно же, не мог поверить в виновность перед народом и страной тех, с кем рука об руку работал многие годы. Нисколько не задумываясь над тем, что сам вкладывает в руки противника грозное оружие, Д.Н.Прянишников вел посильную борьбу за их освобождение. Известно, что он добивался (правда, безуспешно) пересмотра дела А.Г.Дояренко, дела Н.И.Вавилова22 . Уже во время войны он шлет из Самарканда в Москву телеграмму, в которой представляет работы Н.И.Вавилова [тогда находившегося в тюрьме -- В.С.] на соискание Государственной (Сталинской) премии, тем самым высказывая не только свое отношение к этим работам, но и свое мнение о "подрывной деятельности" Николая Ивановича" (131).

Трудно отказаться от убеждения, что только открыто бескомпромиссная позиция Прянишникова уберегла его в дни травли 1937 года от ареста. Смело бросая вызов политиканствующим сторонникам Вильямса и Лысенко, он спасал себя от расправы. Характерно, что в это же время аналогичный пленум состоялся в секции плодоовощных культур ВАСХНИЛ. И о нем теми же словами поведала газета "Соцземледелие" в заметке, подписанной столь же таинственно криптограммой "И.Д.":

"Вызывает недоумение поведение профессора т. Шитт. Вместо того, чтобы прислушаться к критике и сделать для себя выводы, он принял ее как оскорбление"(132).

Петру Генриховичу Шитту -- крупнейшему теоретику плодоводства и председателю Пленума плодоводства не удалось тогда уберечься от репрессий.

Завершить эту главу я хочу примером исключительных способностей к хамелеонству, беззастенчивой мимикрии лысенкоистов, особенно тех, кто запятнал себя прямым сообщничеством с органами госбезопасности. Один из наиболее озлобленных хулителей Вавилова -- Григорий Шлыков -- после войны был судим и провел несколько лет в заключении. Поповский пишет (133), что он отбывал наказание по бытовой статье. Однако Шлыкова поместили в лагерь под Джезказганом, где сидели лишь осужденные по политической 58-й статье. Как считал одновременно отбывавший срок в этом лагере В.П.Эфроимсон, Шлыков сам попал в сети, которые плел другим (134).