Сталин и заговор военных 1941 г. - Владимир Мещеряков

Иногда, трудно понять наше руководство. То рвут рубашку на груди, доказывая, что только и делали, как трудились весь день и всю ночь на благо страны, думая как защитить страну от супостата, а то «кино» крутят, — решили развлечься в такое-то время, война же «на носу». Понятно, что Вячеслав Михайлович боится сказать правду, поэтому и пытается показаться забывчивым.

— Потом разошлись, и снова нас собрали.

Очень похоже на то, как пионеры-ленинцы в Кремле (или все же на подмосковной даче у Сталина?) обсуждают важные пионерские дела. К концу дня старший пионерский вожатый собрал их на построение. После вечерней поверки звучит команда: «Отбой!» Кремль (или дача) с пионерами погружается в сон. Но нехорошие дяденьки не дают отдохнуть пионерам-ленинцам.

— А между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат, а из моего секретариата — Поскребышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова.

Вячеслав Михайлович путается и сам себе противоречит. Чуть ниже он даст пояснение, что «послы министрам иностранных дел по ночам не звонят», а сам, тем не менее, не выказал никакого удивления по поводу случившегося. Кроме того, даже не перезвонил в свой секретариат и не выяснил причину просьбы о столь позднем визите Шуленбурга. Это нехорошо. Пионер, своим поведением должен показывать пример для окружающих.

— Ну и тогда я пошел из кабинета Сталина наверх к себе, мы были в одном доме, на одном этаже, но на разных участках. Мой кабинет выходил углом прямо на Ивана Великого. Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга — это минуты две-три пройти. Иначе было бы так: если б на дачу мне позвонили, что просится на прием Шуленбург, то я должен был позвонить Сталину — послы министрам иностранных дел по ночам не звонят. И, конечно, в таком случае я без ведома Сталина не пошел бы встречать Шуленбурга, а я не помню, чтоб я звонил Сталину с дачи.

Что это значит? То ли «старость — не радость» или «ври, да не завирайся». Кабинеты находились «на одном этаже», но пошел «к себе наверх». Значит, Молотов сомневается в том, где он находился в ночь на 22 июня? На даче или в Кремле?

Позор таким пионерам! А еще ездил в Крым и был на пионерском слете в Артеке, где ему повязали на шею красный галстук. Таким пионерам не место в пионерской организации. Забыть, где был накануне войны? Стыдно, Вячеслав Михайлович.

— Но я бы запомнил, потому что у меня не могло быть другой мысли, кроме того, что начинается война, или что-то в этом роде.

Не надо оправдываться, дорогой ты наш, Вячеслав Михайлович. А путать понятие «война» или «что-то в этом роде» недостойное занятие даже для пионера, не то, что для наркома иностранных дел.

— Но звонил мне не Шуленбург, а чекист, связанный с Поскребышевым: Сталин дал указание собраться.

Тут надо серьезно подумать и вспомнить! Молотов, видимо, проговорился и назвал связующее звено: «чекист». В переводе это означает: «сотрудник органов внутренних дел». Помните, что Берия расставил всех своих людей в ожидании действия заговорщиков? Молотов, якобы, краем уха слышал? Но его это сообщение, по всей видимости, не взволновало. Очевидно, на уме были другие, более важные дела, чем какой-то заговор в Москве, тем более военных?

По месту пребывания Молотова трудно понять, где же он был на самом деле? Наверное, все же на даче у Сталина, а не в Кремле. Но почему такая система связи, — через НКВД? Значит, точно, что Кремль Берия заблокировал? То-то, Хрущев обеспокоился в 1953 году этой проблемой. Правда, очень трудно понять этот словесный ребус. Что же все-таки означает эта странная система связи? Может быть, это был кто-то из охраны Сталина или Берия, все-таки, уже ввел дополнительную охрану в Кремль?

— Шуленбурга я принимал в полтретьего или в три ночи, думаю, не позже трех часов. Германский посол вручил ноту одновременно с нападением. У них все было согласовано, и, видно, у посла было указание: явиться в такой-то час, ему было известно, когда начнется. Этого мы, конечно, знать не могли.

Разумеется, немцы очень дисциплинированные ребята. У них пунктуальность и обязательность в крови, что нередко с юмором обыгрывается в бесконечных анекдотах на заданную тему. То есть, если им сказали, что надо вручить ноту в такое-то время, — вручат; если сказали, что надо нападать в такое-то время, — нападут. Но у немцев дисциплина была и в организации рабочего дня. Молотов сам же говорит, что «послы министрам иностранных дел по ночам не звонят», тем более не ездят. Разумеется, в любом посольстве существует строгий распорядок дня, и с какой бы стати Шуленбург, вдруг ночью поехал бы к Молотову в Кремль вручать ему ноту. Что? Дня, что ли не хватило или страдал бессонницей? К тому же вручать такой важный документ ночью?! Очень сильное сомнение. К тому же, помните в мемуарах Жукова, когда Молотов, якобы вернулся от Шуленбурга, нет упоминания о ноте. Но, а уж о незнании того, что замышляли немцы, тут, конечно, Молотов сильно «загибает». Герхард Кегель — советский разведчик, работавший в немецком посольстве (!) в Москве вспоминает, что 21 июня ему

«надо было во что бы то ни стало передать Павлу Ивановичу (Куратор из разведки НКВД. — В.М.) эти важные сведения. Но в первой половине дня я не мог незаметно выйти из посольства. Это удалось лишь после обеда… Я позвонил не из дома, а из телефонного автомата с Центрального телеграфа на улице Горького, где всегда было много народа. Вечером состоялась экстренная встреча. Я самым настойчивым образом просил его передать своему руководству, что за точность сообщенных ему сведений ручаюсь головой».

И Молотов, хочет нас уверить, что не знал о сведениях нашей разведки, которая работала почти «под носом» и у него, и у Шуленбурга?

Да, за такие дела, пионеров лишают красного галстука. Удивляет другое. Это все Молотов рассказывает, по-прошествие времени. Как он мог знать в тот момент, что вручают ноту, одновременно с нападением?

Ф.Ч. — Но и в три немец еще не напал на нас…

В.М.— В разных местах по-разному. В Севастополе отразили налет. Часа в два-три напали. Чего вы держитесь за пустяковую часть этого дела? Всё, конечно, интересно, и эти детали можно уточнить до минуты путем документов и расспросов, но они не имеют значения.

Видно, Феликс Иванович все же, как говорят, «достал» Вячеслава Михайловича. Как тот взорвался: «Чего вы держитесь за пустяковую часть этого дела?» То есть, по мысли Молотова, уточнить время германского нападения недостойное занятие, даже для любимого поэта. Какая мол, разница, когда напали? Не скажите, Вячеслав Михайлович. От этого зависит многое и не нам, Вас учить премудростям дипломатии. Так, в какое же время Шуленбург вручил Вам ноту? До нападения или после? Вы утверждаете, что вместе с нападение была вручена нота. Это как? Кроме того, как вас понимать, товарищ Молотов, когда вы утверждаете что «детали», то есть, время нападения «не имеют значения»? Что вы хотели этим сказать, — что это (т. е. нападение) уже не имело никакого значения? Так вас надо понимать? Но Молотов, тут же, переводит разговор в другую плоскость.

— Маленков и Каганович должны помнить, когда их вызвали. Это, по-моему, было не позже, чем в половине третьего. И Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов. А то, что Жуков это относит ко времени после четырех, он запаздывает сознательно, чтобы подогнать время к своим часам. События развернулись раньше.

Только нехорошие пионеры, уважаемый вы наш, Вячеслав Михайлович, — свои промахи и ошибки сваливают на других и, к тому же обманывают взрослых дядей. Где был Жуков в это время, мы знаем и без Тимошенко, и без Вас. А то, что «время подгонял» — это работа не одного Жукова, но и специалистов из института Истории СССР, и прочих военных ведомств.

Действительно, есть такое предположение, что с германской нотой у нас вышло не совсем гладко. Да и в дальнейшем, с дипломатическими нотами от стран-сателлитов Германии много странного. О вступлении в войну Румынии, Венгрии, Финляндии и Италии, Вячеслав Михайлович предпочитает вообще, помалкивать. Конечно, главные события на дипломатической почве произошли раньше военного нападения и, судя по тому, как выкручивается Молотов, ситуация сложилась не в нашу пользу. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос мы должны абсолютно точно знать, где был Сталин? В самом начале, этой главы, я умышленно опустил заключительную фразу Молотова, в которой он говорит о приезде в Кремль. Вот как она читается полностью: «В крайнем случае, около двух часов ночи мы собрались в Кремле, у Сталина, — когда с дачи едешь, минут тридцать-тридцать пять надо».