Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

Дмитрий (растерянно). Алиса…

Ф л о р и н с к а я танцует и поет все быстрее и быстрее.

Флоринская.

«Вот он маячит, скачет, как мячик, солнечный еж!

Надо быть зрячим, зрячим, иначе не доплывешь!

Ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля…

Надо быть зрячим, зрячим, иначе не доплывешь!»

Дмитрий. Алиса, перестань! Перестань сейчас же! Немедленно прекрати! Ты что, обо всем забыла?!

Она танцует еще быстрее, это какой-то отчаянный танец.

Флоринская.

«Море качалось, море смеялось, мчались года,

Плыл я вслепую, и оказалось, плыл не туда!

Ля-ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля…

Плыл я вслепую, и оказалось, плыл не туда!

Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…».

Дмитрий. Алиса! Алиса! Алиса!

Она продолжает свой танец. Темнеет.

Глава пятая

Та же комната. В ней появился второй диван. В вазе стоят цветы. Поздний вечер. Д м и т р и й ходит по комнате. Входит Ф л о р и н с к а я.

Дмитрий. Что так поздно?

Ф л о р и н с к а я молчит, проходит в комнату и начинает расстилать себе постель на диване.

Где ты была? Я оборвал все телефоны! Еще бы немного, и я бы просто побежал разыскивать тебя по городу!

Флоринская (тихо). Я задержалась в театре.

Дмитрий. Но я все время туда звонил. Сначала мне говорили, что сегодня тебя там не должно быть, а последний раз сказали, что все давно ушли.

Флоринская. Мы репетировали с партнером в верхнем фойе. У нас не идет сцена.

Дмитрий. Могла бы мне позвонить. Ты ведь знала, как я волнуюсь.

Флоринская. Я пробовала несколько раз, но почему-то все время не туда попадала. Наверное, за кулисами испортился телефон.

Дмитрий. Я почему-то сразу дозванивался.

Ф л о р и н с к а я подходит к столу и жадно пьет воду прямо из графина.

Ты, наверное, ничего не ела? Я натушил целую кастрюлю капусты. От нее не полнеют.

Ф л о р и н с к а я начинает раздеваться.

Ну как репетиция? Оводралова так и сидит в зале?

Флоринская. Так и сидит.

Дмитрий. И по-прежнему с тобой не здоровается?

Флоринская. И по-прежнему со мной не здоровается.

Дмитрий. Ну и дурища. Ты-то в чем виновата? Не бери ее в голову.

Флоринская. Дмитрий, ты отвернись, мне сейчас надо лечь.

Дмитрий. Тебе нездоровится?

Флоринская. Да. Немного. (Ложится.)

Дмитрий. Что с тобой? Ты ужасно бледная. Что-нибудь случилось?

Ф л о р и н с к а я молчит.

С ним?!

Ф л о р и н с к а я молчит.

Может быть, вызвать неотложку?

Ф л о р и н с к а я молчит.

Может быть, еще можно что-нибудь сделать? Может быть, еще не поздно?

Флоринская. Поздно, Митенька. Все уже поздно.

Пауза.

Дмитрий. Ты была в больнице?

Флоринская. Да. То есть нет. В общем, да. Я была у врача. Там остался мой плащ. Завтра надо забрать.

Пауза.

Дмитрий. Как же ты… как же мы… не уберегли его, Алиса? Как же так? Как это случилось?

Флоринская (тихо). Бедный, бедный, бедный мой Митенька…

Дмитрий. Не говори так! Не смей жалеть меня одного! Пожалей себя и его! Разве тебе не жалко его и себя?!

Ф л о р и н с к а я молчит.

Отчего ты не плачешь? Отчего не хочешь сказать мне, как это произошло?

Ф л о р и н с к а я молчит.

Нет, нет. Я не верю. Этого не может быть. Ты сию минуту скажешь мне, как это произошло. Только скажешь — и все. И я никогда больше не буду говорить об этом. Я ведь знаю, как тебе тяжело. Только скажи, и мы вместе постараемся никогда больше не говорить об этом.

Ф л о р и н с к а я молчит.

Ты сама это сделала?!

Ф л о р и н с к а я молчит.

Сама?! Но почему! (Тихо.) За что ты убила его?

Ф л о р и н с к а я встает и хочет погладить Д м и т р и я.

Не смей! Не дотрагивайся до меня. Дрянь! Ты такая же, как они все! Я насмотрелся на этих расфранченных девиц, которые делают себе десятки абортов, чтобы только не испортить фигуры и избавить себя от лишних хлопот в жизни. Они избавляются от своих нерожденных детей с такой же легкостью, с какой выдавливают прыщ у себя на носу, и после совершенно не испытывают никаких угрызений совести. У этих мерзких тварей не хватает воображения признать ребенка за живое существо. Их тупость и эгоизм служат им залогом того, что они имеют право по своему усмотрению распорядиться чужой жизнью. Я всегда бежал от них, я всегда ненавидел их. Но чтобы ты… ты… ты тоже…

Ф л о р и н с к а я делает шаг к нему.

Не подходи ко мне! От тебя смердит трупом!

Пауза.

Флоринская (тихо плачет). «Ты мне глаза направил прямо в душу. И в ней я вижу столько черных пятен, что их не вывести…»

Дмитрий (пауза). Даже в такой момент ты не можешь удержаться от чужих слов.

Флоринская (тихо). Вчера костюмерша, примеряя мне платье для генеральной, сказала: «Что-то ты располнела, Флоринская, с прошлой примерки. Будто мы ожидаем маленького?» И уж будь уверен: сегодня об этом знает весь театр! И Овогрудова. И она ни на минуту не выходит из зала, когда я репетирую.

Дмитрий. Костюмерша, Овогрудова! Ну какое все это могло иметь для тебя значение?! Разве я не твердил тебе сто раз за этот месяц, что у нас в стране существует закон, по которому всем женщинам, заключившим договор с любой организацией, предоставляется право на декретный отпуск на законном основании. Я обошел шесть юридических консультаций.

Флоринская. А они не сказали тебе там, в юридических консультациях, что закон гарантирует мне, что репетиции пьесы, в которой я играю главную роль, отложат до моего выхода из декрета? Они там не сказали тебе, что после выхода из декрета закон гарантирует мне ту же роль?

Дмитрий. Роль?!

Флоринская. Да, роль, волшебную роль.

Дмитрий. Опомнись! Неужели ты хочешь сказать, что из-за какой-то роли, из-за миража, из-за химеры, из-за одних слов, из-за одних пустых слов Валерки Коробкова ты запретила жить нашему сыну? Ты сама?! Ты — единственная, которая могла даровать ему эту жизнь? Ты понимаешь, что этот человек никогда не появится теперь на земле? Да, вместо него будет много других людей, может быть, даже лучше, но этого — этого человека — уже никогда не будет. Теперь его никто никогда не узнает, даже мы с тобой. Теперь он — нигде. Теперь он — никто. Ты не боишься этих