Банда гиньолей - Луи Селин

Вот так, без всяких колебаний, я и объявил Каскаду. Зачем Просперу наживать себе неприятности из-за меня? Я вел себя порядочно.

— Ну, что ж, коли так…

Каскад успокоился. Надо полагать, в его расчеты не входило, чтобы я позволял себе подобные вольности… чтобы пускался в плавание на парусниках… Вот уж почешут языки насчет Проспера! Придется мне остаться…

Я снова перевел взгляд на Каскада, на низко надвинутый котелок, на окурок, который он нервно перекидывал из одного угла рта в другой. Снова на него нахлынуло раздражение. Уставился на девиц, а у них по-прежнему дым коромыслом!..

Затеяли танцевать кейк-уок с приседаниями, а сами едва на ногах держались, их просто качало… Ох, как не нравилось все это Каскаду!.. Видно было, что готов был наброситься на них, отхлестать трех или четырех по щекам… а они нарочно устроили тарарам, чтобы позлить его… Он сдерживался, и только челюсть двигалась — жевал табак.

— Скажите на милость, какие пантомимы!..

Девицы были пьяны в лоск, они пили больше мужчин, больше моряков.

— Зачем ты их созвал сюда? — не удержавшись, полюбопытствовал я.

— Сам, что ли, не знаешь? Твой праздник!

Ну вот, опять за свое!.. Заладили — праздник!.. Видел я этот праздник в гробу!.. Я снова начал злиться. Да и как было не разозлиться?..

— Все правильно, правильно! Сам увидишь!..

Уперся — не своротишь. Было у него пристрастие к загадочности…

— Ну, ладно!

Каскад снова принялся бурчать себе под нос, сел, ссутулился… Бух! Бух! Бух! В дверь заколотили, да с такой силой, как еще не стучали…

— Музыку прекратить! — приказал Проспер.

Девицы начали гасить лампы, но Каскад запретил, и их снова зажгли… Проспер приотворил дверь, двое толкнули ее и вошли: Нельсон Трафальгарский и Сороконожка, оба в поту, тяжело дыша… Увидев Каскада, бросились к нему.

— Едут!.. — громогласно объявили они. — Едут!..

— Ну так что, пусть едут! Не любил Каскад крика.

— Где они?

— В кебе!

— Я спрашиваю, где они сейчас находятся?

— На Джемен-роуд.

— Ну, и?..

— Едут по набережной.

— Везут? Как держат?.. Показал руками: тяжелый, мол?.. Они утвердительно кивнули.

— Сходи, Сороконожка, покажешь им, не то они заплутают… скажешь, что все в полном порядке… А ты, Нельсон, постой у дверей, да гляди, не отходи! Сейчас они будут здесь!..

Поднялась суматоха, восклицания, писк… Захрустела галька, послышался звук шагов…

— Проспер, ростбиф идет! Каскад принялся наводить порядок.

— Девочки, за стол! — скомандовал он.

— И так ничего уже не осталось! — заартачился Проспер.

— Проклятье! Чертов кабатчик! Давай поворачивайся, сказал! И кофе свари, чтобы горячий был! Понял?..

Проспер вышел во двор, оставив дверь открытой.

Шаги на улице стихли, голоса смолкли… Наступила полная тишина, лишь плескались волны о берег, да шумела в кухонной пристройке кофейная мельница. Где-то совсем далеко за рекой звякал трамвай, в районе Уоппинга…

Подошел Состен, полюбопытствовал:

— А в чем дело? Ты слышал?..

Он был не так уж пьян. Каскад услышал, оборвал его:

— Заткнись!

Не стоило злить его… Я сам терялся в догадках: табак?.. Ворованное добро?.. Мешок мака?.. А коли тяжелое, может быть, ковер или оружие?.. Во всяком случае, нечто такое, о чем вслух не говорят. Видимо, какая-то темная махинация… Спросил у Каскада:

— Что-то громоздкое?

Вспомнил я, как он показывал руками…

— Увидишь, сам увидишь!

— Мне уходить пора! Ждут меня на судне!

— Да никто тебя не ждет! Раздражал я его…

— А я говорю, ждут!

Начали вдруг действовать мне на нервы, все, кто собрался здесь, все до единого… Ишь, слетелись к Просперу, да так кстати! Прямо чудеса!.. Что за притчи?.. Гаденыш коротышка Нельсон, протухший Сороконожка, а эти пропойцы, а эта лесбиянка, а Каскад?.. Может, и Жовиль был с ними заодно? Надо же было так сговориться! Устроили западню. Дело нехитрое!..

— Послушай-ка! — сказал я ему напрямик. — Вы что, условились собраться здесь?

— Зачерпну-ка я тебе еще половничек! — услышал и и ответ. — Хлебни горячего винца, от груди помогает! Не схватить бы тебе холеру! Сквозняки — страшная вещь! Того и гляди, холера прицепится!..

Дверь осталась отворенной настежь. Женщины кашляли, пересмеивались, переталкивались локтями.

Захрустела галька, кто-то шел сюда. Во всяком случае, шаги приближались. Каскад схватил фонарь, задул его. Девицы зароптали.

— Заткнитесь!

Он вышел наружу, переговорил с кем-то, вернулся не один. Двое что-то тащили, смутно рисуясь в черном дверном проеме, волокли что-то громоздкое…

Вирджиния шепнула мне:

— They carry someone… они кого-то несут….

У меня язык не поворачивался произнести слово… Они затворили за собой дверь, Проспер зажег фонарь. Свет упал на их лица, и я узнал принесших груз: Клодовиц и Боро… У меня было точно предчувствие… Они положили мешок на пол… большой тяжелый куль, распространявший густой смрад… Собрание было неприятно поражено. Зал наполнился зловонием. Все молча тянули носом и глядели на меня… Креозот, деготь… Едкий запах…

Клодовиц со своими оттопыренными ушами стоял напротив недомерка с крысиной мордочкой, весь мокрый от пота… с него капало… довольный, что добрался наконец до места…

— Здравствуйте, доктор! — приветствовал я его.

— Ну, как поживаешь? Как здоровьице?

Видно, изрядный конец сделали… Клодовиц снял очки, уселся. Оба сильно устали… На докторе был черный сюртук и белый галстук, как для торжественного случая.

— Доктор! — обратился я к Клодовицу. — Что это вы принесли?

Я предпочитал спрашивать у него, а не у Боро. Того я уже совершенно не мог выносить: трепач, прохиндей, грубиян. Видеть его не мог. Клодовиц еще так-сяк. С ним, по крайней мере, еще можно было говорить.

Боро беспокойно крутился вокруг свертка, вперевалку ходил туда-сюда. Ни дать ни взять медведь… Кажется, со времени последней нашей встречи он еще больше раздался: плечищи, задище, ручищи… Куртка трещала на нем по всем швам…

Он ответил вместо Клодовица:

— Хо-хо! Сам увидишь, сопляк!

Толстая рожа расплылась, жирные складки на груди колыхались от смеха — прямо бочка. Хо, хо, хо!..

— Увидишь, вундеркинд!

У него получилось «ву-у-ундер-р-р-кинд».

— Выпить бы чего-нибудь покр-р-р-епче! В глотке пересохло!..

Вечно он томился жаждой…

Состен посопел, чихнул. Ничего удивительного — похоже, от той самой присыпки и щекотало в носу… Все расчихались, рассмеялись… Настроение снова поднялось: как же, мои именины!.. Тянуло на шутки… Гуляем вовсю!.. Веселых шалостей не счесть! Гоп-дье! Девиц хлебом не корми, дай порезвиться. Чтобы все вертелось колесом!.. Они карабкались на Боро, чмокали его, тормошили, игриво шарили по нему руками, взвизгивали… Гулянка шла полным ходом… Захандривший поначалу Клодовиц оттаял, начал похохатывать и даже позволять себе непристойности — возымел желание сосать грудь Нинетты. Они даже немного повздорили из-за этого.

— Что за шуточки, доктор!

Колобродили, тискали друг друга, зацеловывали… Моряки начали распускать руки… Охранники сохраняли более трезвую голову, хотя непрерывно осушали стопки за меня, именинничка. Они просто не верили своим глазам, протирали их, оттягивали себе веки.

— Long life! Happy, Фердинанд! Долгих тебе лет и счастья, Фердинанд! Да здравствует Франция! Да здравствуют sailors, моряки!

Смрад стоял умопомрачительный. Неужели они не чувствовали? Да нет, просто не придавали значения… Смердел мешок, положенный в дальнем конце зала. Не худо бы увидеть, что там. Ну и благоухание! Воняло падалью. Такое впечатление, что зловоние никому не причиняло неудобства — потянут носом, и все…

Мне хотелось взглянуть… Кармен не пила и следила за мной… Обратился к Боро, только ему было не до меня — слишком был занят. Вокруг него вопили четыре девицы, пытавшиеся стащить с него штаны. Одним движением он высвободился, вскочил на ноги. При нужде он был проворен в движениях, словно его толстое брюхо ничего не весило… Он подхватил малютку Элизу, и они завертелись в огневом плясе… Все сорвались с места, зажгли еще три лампы. Веселье закипело пуще прежнего… Безумный восторг!.. Девицы старались перещеголять друг друга, крутясь взапуски. Быстрее! Еще быстрее! Юлой! Волчком! Вихрем! Бим-бом! Верти задком… Бабах!.. Вдрызг!.. Более прочих разошлась Бигуди. Она вертелась с Лулу Мушкой, ноги у них переплелись, и они полетели кубарем. Обе плакали, растянувшись на полу… Составился оркестр: моряки задудели, засвистали в свои окарины… Проспер с неаполитанцем ударили по струнам гитар… Деде слишком захмелел, чтобы играть… Подойдя к Вирджинии, Сороконожка пригласил ее на танец. Привязался, никак не отставал… Каскад совсем развеселился, взыграли в нем пылкие чувства, нажаривал матчиш, запуская Кармен волчком из одного конца зала в другой… Поцелуйка задрала юбку выше головы, вставила гребни себе в рот, будто у нее выросли длиннющие зеленые зубы… Хотела показать всем танец живота, орала, что у нее самый красивый лобок. Кончилось тем, что Анжела разозлилась и подошла к ней сообщить, что о ней думает. Кто же в таком непотребном виде танцует на балу?.. Еще немного, и сцепились бы, но в тазу уже не оставалось грога, и стычка не состоялась… Надо было опять зажигать огонь в пунше. Морока!.. Нет огня, нет и веселья… Но вот дело пошло на лад, и вновь завертелось. Настоящий праздник, как есть!.. Я сам сказал о том Боро. Но в дальнем конце лежал брезентовый куль, который они принесли… Снова спросил, что в нем, он мне ничего не ответил. Вонь стояла совершено невыносимая, только она, похоже, никого не смущала. Потянут носом, и делу конец. Как ни в чем не бывало продолжали отплясывать, размахивать руками, пронзительно вскрикивать… Припев привел всех в восторг: