Банда гиньолей - Луи Селин

— Как вы красивы! — вновь и вновь повторяла она и допытывалась ласково: — Дорогая, вам нездоровится? You are suffering?..

И тревожно интересовалась у меня:

— Что ты с ней вытворяешь? Такая бледненькая птичка! Ты ведь известная скотина! Поди, бьешь ее?

— Да нет же, не бью!

Орудия смолкли. Уж не кончился ли налет?.. Зрители спорили, галдели, и вот все стихло. Берег опустел, час был поздний — Биг Бен пробил полчетвертого… Слышался лишь плеск волн, отдаленный гул, доносившийся со стороны порта, шум дувшего от Тильбюри ветра, пыхтенье буксируемых из гавани судов, перекличка с борта на борт… Ах, и мне бы уплыть!.. Может быть, еще хотя бы минутка оставалась в моем распоряжении? Может быть, они еще стояли у причала?.. Только я слишком устал… гул в голове… да потом препирательства с этими чумовыми девками… Я был просто измочален… А чего стоила трепня Дельфины!.. Что было делать?.. Решил подождать еще полчаса, сел. Напротив меня — Вирджиния, Бигуди, Неаполитанец, рядом Деде и еще две-три женщины. Надо подождать… Завязался разговор, непрестанно возвращавшийся к дракам и нападениям, а женщины знали о нападавших немало… Вот уже несколько недель несчастные подвергались дерзким нападениям. Какая-то жуткая шпана, карманники настолько нахальные, что таких еще не видывали… От Бонд-стрит до Тоттенхэма тырили на бегу все: деньги, сумочки, документы… Заденут бочком — и наутек… хвать-похвать… а их уже и след пропал. Вот такая вот беда стряслась с дамами… Пришел конец их жизни, ведь обирали до нитки… После восьми или девяти часов тяжкого труда они возвращались отчаявшиеся, больные, в ужасном состоянии. Любители дамских сумочек промышляли в потемках…

Только Анжела наотрез отказывалась верить сплетницам.

— Нечего лечить мне мозги! Пьяны вдрабадан! Все деньги вы пропили!..

Какая буря негодования! Предполагать такие ужасы, такие ужасные проступки! Невыносимое оскорбление! Какие гнусные подозрения! Нет, это просто нестерпимо! Всхлипывания, рыдания безвинных душ. Ночные бегуны, вот как Дух свят! Все подтверждали в один голос. Давно уже было известно: эти вампиры, фантомасы — банда Консуэлло, сутенера «Мадрид Фолли», владельца игровых автоматов. Что ни говори, уж он знал, что придумать… Он и был виновник всех этих злодейств и, кстати, наказан за свои проделки: примерно в 1909 году ему как-то вечером отрезали ухо… Жан-Жан отрезал, рождественским вечером. Жан-Жан Парижанин по всем счетам расплатился вечером под Рождество…

Бигуди была всему этому свидетельница. Вот уж кому было, что вспомнить! Двадцать два года прожила в Лондоне… «Мой первый аборт…» — и пошла перебирать подряд. «У меня могла бы быть дочь — англичанка постарше твоей!..» и поцелуйчик Вирджинии: «Pretty Miss!»

Отрывочные воспоминания вдруг накатывали на нее, перемежались икотой.

— В те времена… ик!.. Мужчин уважали… ик!.. Женщин тоже уважали… ик!.. на лондонском тротуаре… и работу тоже, сдается мне… ик!.. на войну не уходили, чтобы не драли их в задницу., ик!..

Одна Анжела не верила… и вся эта дурь — призраки, вампиры — на нее не действовала. Все это она воспринимала как забивание памороков, измышления бесчестных девиц, лживых, распущенных, совершенно потерявших совесть женщин, напивавшихся по закусочным до полного скотства…

— Ну, это все, конец света!.. Ах, ты, толстая сводня, мерзавка, гадюка! Мели-мели, трепло психованное! Хороша, нечего сказать! Вконец завралась!

Зафыркали, покатились со смеху.

— Пошла ты в жопу, толстая проблядь!..

Вирджиния не все понимала, слишком много было жаргонных словечек, но и она тоже веселилась в меру своего разумения… сон с нее как рукой сняло… В этом взбудораженном птичнике она получала совершенно новые впечатления, тут было позабавнее, чем у дяди…

Бигуди вновь завела свою песню:

— Что-то бледненькая твоя пташечка!..

— Тебе-то что за дело?

— Ну, конечно, хулиганье!.. Ну, разумеется!.. Уж очень тонкая штучка твоя зазноба!.. Отдашь ее мне, и проваливай! Катись в свою Америку!..

Прямо-таки выставляла меня за дверь.

Ой, как остроумно! Шлюхи писали в трусики при виде моей глупости, услыхав, что я женю мою девочку на Бигуди! Плыви, плыви, юнга!.. Плыви один!..

Кораблик ветер подгоняет,Плывет наш юнга, уплывает!

И все подхватили хором… Все, кто был в кафе, все застолье, все, стоявшие у стойки, даже Состен, даже дылда Анжела!..

Нетрудно рассмешить девок, когда они в скопе, только палец покажи… Муха утонула в бокале — хохот до слез… Самое ужасное заключалось в том, что моя нежная голубка, моя прелестная мордочка заливалась не меньше других, хохотала до упаду над самыми идиотскими шуточками. Никогда еще не видел, чтобы она так безудержно смеялась самым бездарным каламбурам, по всяким пустякам… Дошло до того, что она стала потешаться надо мной, этим битым котелком с его дурацкой страстью к путешествиям… Да еще загорелось ему наняться коком в дальнее плавание!..

Нет, просто сдохнуть можно было от этого чучела с его дурацкими затеями!.. Такого еще поискать! Обхохочешься! Ну, распотешил девиц!

— Загорелось тебе! Выпей, да гляди, не потони! Чем тебе плохо здесь, дурило?..

В таких выражениях они высказали свое мнение и привязанность к Вирджинии:

— В школу ее не поведешь? Возьмут за милую душу. Видали, какие на ней носочки?..

Принялись щупать ей икры…

— Отдай нам свою куколку, отдай!.. Зачем она тебе?.. Сбежишь ведь!

Налетели все сразу на Вирджинию… и ну ее обцеловывать.

Бигуди это пришлось не по нраву, она закипятилась:

— Проваливайте, проваливайте! Уже и хвост на сторону!..

— Не пыхти, бабуля! Не пыхти! Не лезь, мохножопая! Наша девочка, наша! Красная Шапочка!..

Снова бурный поток нежностей, бесконечные чмоканья… Все, как одна, лезут к моей мордашке с поцелуйчиками… Просперо, и тот чмокал, двоюродной сестричкой она ему, дескать, приходилась.

Состен посылал воздушные поцелуи из-за стола — совсем уже не мог подняться, не пропустил ни одного стаканчика, пил по любому поводу. На него, сугубого трезвенника, алкоголь подействовал просто убийственно: он не в состоянии был пошевелиться. Его хватало лишь на то, чтобы поднять бокал, который тотчас же наполнялся вновь, да расточать улыбки… Проспер распечатал новую бутылку бренди, вылил ее в кастрюлю с горячим вином, добавил еще джина и лимонной цедры. «Пунш особого качества от «Моор энд чиз»! — возвестил он собранию… Этим можно было напоить до упаду целый полк… Я делал вид, будто пью, но не пил. От хмеля у меня просто голова разламывалась… Пить не было никакого смысла, я и без того постоянно порол вздор… Ну, а в зале только булькало. Тут меня точно кольнуло — счет!.. Даже в жар кинуло… Я к Просперу:

— Смотри, приятель, у меня ни пенса!..

— И думать забудь!.. — последовал ответ.

— Ну хорошо, хорошо!.. Ладно, коли так…

В сущности, так по совести и было… Я платил! А они пусть раскошеливаются!.. Ничего, ничего, попойка-то в мою честь! Мой праздник или нет, в конце концов?.. Я на восемьдесят процентов калека. Это они хотя бы сообразили?.. Пора бы уж!..

Я гордился.

А как же мои именины? Что-то до меня не дошло!.. Мысли мои мешались… Снова полюбопытствовал:

— А как же мои именины?

— Опорожни стопку! И не говори с полным ртом!

Не было смысла приставать с расспросами… А эти уже захохотали, как чумовые, подскочили ко мне:

— Песню, песню спой! Sing, sing, Фердуня! Бис! Мы платим, черт возьми!

Вот липучки!

Чтобы отвязались, спел фразу из своего репертуара в двенадцатом кирасирском:

Твои прекрасные глаза!И так коротки часы и т. д.

И сразу, без перехода, по-английски, исполняя общее желание:

Fairy Queen…

Эта песня принесла успех Габи Деслис, бывшей в те поры звездой «Эмпайра».

Мне хлопали так, что едва рук себе не отбили, главным образом из-за акцента — у меня были неплохие способности к подражанию.

Пришел черед Вирджинии.

— Ну же, мисс! In French!

Она так хохотала, что была просто не в состоянии петь. Как же ей было весело в этом обществе, да еще и горячее вино ударило в голову — не было привычки… Все же через какое-то время голос вернулся к ней.

— In French! In French!

Пожалуйста, песню без сопровождения!.. «Ласточку»… Бесконечные переливы, извивы, красивые повторы, подхваты на высоких нотах, заливистые трели… Она пела так изящно, как улыбалась и смеялась… Звуки перекатывались в ее рту, точно жемчуг:

Ласточка, вернись!

Какой триумф!.. Дамы так и впились в нее глазами: «Боже, какая прелесть! Чистый ангелочек!..» Более всех неистовствовала Бигудиха:

— Ангел! Небесный голосок!.. Восторг!

Одна Дельфина оставалась равнодушна… ей не нравилась ни песня, ни моя милашка, вообще ничего… разозлилась, запыхтела, раскричалась, взобралась на стол и завела: