"Господин мертвец" - Константин Соловьёв

- Мертвецы… - пробормотал лейтенант сипло, - Вы хотите сказать, что кайзер собирается отменить прошения в Чумной Легион, и тоттмейстеры смогут забирать себе всех мертвецов без разбора?

- Да, - кратко ответил Йонер, - Это и есть наш последний резерв. Тот, который должен спасти Германию. В очередной раз. В ожидании этого резерва мы сидим здесь, а на юге хоронят мальчишек в воронках от снарядов. Все просто, господа. Это как электрическая цепь, которая замыкает минное поле. Простое понимание этого фа…

- Хватит его слушать, - вставил Ланг, успевший уже несколько раз обойти стол, - Старик Отто обожает пугать людей. В каждом деле он видит подвох, а в каждой недосказанности – обман. Вот и сейчас он охотно верит самым черным слухам. Кайзер никогда не подпишет ничего подобного, он еще не выжил из ума. Его подданные едва не взбунтовались, когда Орден вывел Чумной Легион на войну, а уж если тоттмейстеры начнут шнырять где ни попадя, поднимая мертвецов без разбора, война закончится на следующий же день, а евреи и коммунисты враз поднимут над Берлином свои тряпки!

- Кайзер – олух! – Йонер с неожиданной злостью треснул ладонью по столу. Доски жалобно хрустнули. Несмотря на кажущуюся легкость усилия, этот удар мог сломать человека пополам, - Ваш кайзер тоже боится мертвецов, и из-за своего страха потерял много времени!

- Тише, Отто, - Дирк похлопал его по плечу, - Умственные способности кайзера обсуждать не обязательно. Ты и так за один вечер наговорил достаточно, чтоб тебя упекли за социалистические воззвания.

- Я никогда не был социалистом! – возмутился бывший сапер.

- Ну разумеется! – Дирк шутливо погрозил ему пальцем, - Тогда отчего ты всунул Херцогу ту книжонку? Даже ее одной было бы достаточно, чтоб обвинить тебя в анти-германских настроениях, пораженчестве и распространении подрывной литературы.

- Какая еще книжонка?

- Не знаю, стихи какие-то. Про Чумной Легион. Как там… Сейчас…

Слова вспомнились неожиданно легко, выплыли из небытия и замаячили перед глазами, как лица мертвецов на военных фотографиях:

И когда из могилы он выкопан был,

То доктор его осмотрел:

Ну, что ж, он прекрасно себя сохранил –

Для ратных пригоден дел…

Йонер кивнул, точно встретив старого знакомого:

- Бертольд Брехт, «Легенда о мертвом солдате». Рассказать дальше?

И, не ожидая ответа, с энтузиазмом продолжил с того места, где прервался Дирк:

И взяли тут же солдата с собой,

А ночь была – благодать.

И если б не каска, то над головой

Он звёзды б мог созерцать.

И влили в него они водки штоф –

В его разложившийся труп.

И проститутку приставили, чтоб

Стал мир ему снова люб.

А так как был трупный запах силён,

Поп впереди шагал,

Будто в экстазе, кадилом он,

Махал, чтобы тот не вонял.

А музыканты с чиндрара

Играли весёлый марш.

И ноги выбрасывал солдат от бедра,

Выпрыгивая из гамаш.

Под руку с ним в тот торжественный час

Два санитара шли:

Что ж, ведь того чтоб упал он в грязь

Они допустить не могли.

Размалевали его мундир

В чёрно-бело-красный флаг,

Чтобы дерьмо, что текло из дыр

Вдруг не увидел враг.

Один господин шагал впереди

С видом героя – он

Рад был бы в жертву себя принести,

Ведь немец тому научён…

В отличии от Херцога, Йонер умел читать стихи, и любил. Его мощный и глубокий голос, созданный, казалось, лишь для команд и окликов, вибрировал, как струны невиданного инструмента, и даже без всякого выражения пробирал слушателей до самых костей.

- Хватит, - сказал Дирк через силу, - Хватит, Отто. Ты уже наговорил на полевой трибунал. И твой приятель Брехт тоже.

- Кому какое дело, что читают мертвецы? – беззаботно отмахнулся Йонер.

- Мейстеру – никакого. Ему нужны солдаты, а не поэты или политические трибуны. Но если слухи поползут выше… Представь, как взбеленится фон Мердер, услышав нечто подобное. Он такого терпеть не станет. И кое-кто может позавидовать Лемму.

- Это безобидная сатира, а не политический памфлет против кайзера!

- Твоя сатира может стать нам той еще костью в горле. Все эти идеи… Есть мертвецы, которые относятся к ним крайне серьезно. И мне кажется, что их становится все больше. Сегодня я выявил двоих только в четвертом отделении Мерца. Сколько их во взводе, не хочется и думать.

- Фридхофисты?

- Что? – не понял Дирк.

- Фридхофисты, - спокойно пояснил Йонер, - Про фридхофизм не слышал?

- Нет. Но иронию оценить могу[95]. Что-то вроде новомодных социалистов, только ратующих за равенство мертвецов?

- Кажется, идею ты уже ухватил.

- Это было несложно. Всякое учение прежде всего пропагандирует равенство и справедливость. И всякое по-разному трактует, кому эти равенство и справедливость полагаются прежде всех прочих.

- Тогда фридхофизм для тебя будет не нов. Фридхофисты добиваются равенства мертвецов с остальными людьми. Чтоб их признали полноправными гражданами страны с особым статусом, а не армейским имуществом с инвентарными номерами.

- Это невозможно. Душами мертвецов распоряжается тоттмейстер. О каком равноправии можно говорить?..

- Не спеши, дружище Дирк, - улыбка Йонера отдавала затаенной горечью, как старое вино, - Мысль не стоит на месте. Сегодня мы утюжим друг друга танками, а совсем недавно еще бряцали мушкетами. То же самое и с магильерами. В эпоху наполеоновских войн, каких-нибудь сто лет назад, тоттмейстеры и вовсе не способны были сохранять разум своим подопечным. Просто подымали их бездумные и бессознательные тела, управляли простейшей моторикой да копались в памяти. А теперь посмотри на нас!..

- Значит, думаешь, что когда-нибудь мертвецы станут свободны от чужой воли?

- Кто знает? Если это и случится, то не на нашей памяти. И слава Богу.

- Необычная точка зрения – для мертвеца, - усмехнулся и Ланг.

- Но объяснимая. В нашей истории и без того существовало множество разделений, каждое из которых рано или поздно становилось причиной кровопролитных боев. Богатые и бедные. Патриции и плебеи. Роялисты и мятежники. Католики и гугеноты. Белые и черные. Не хочу дожить до времен, когда мертвые будут объявлять войну живым.

- А они будут?

- Будут, - Йонер отвернулся, - Конечно, будут…

Дирк хотел возразить, но был перебит чьими-то гулкими шагами.

- Вот и Крейцер, - заметил Ланг, - Теперь вся компания в сборе.

Это действительно был Крейцер. Он молча спустился в блиндаж, ни на кого не глядя, похожий, как обычно, на большую сердитую птицу. Сходство это усугублялось тяжелым черным плащом, подчеркивающим его массивную и грубую фигуру бывшего кавалериста траурным цветом.

- Дьявольская погода… - буркнул Крейцер устало, одергивая тяжелый от влаги плащ, - С темнотой опять пришла сырость. Я буквально чувствую, как у меня гниют кости. Если мы просидим в этих траншеях еще неделю, мой взвод расклеится окончательно. Хм. Я смотрю, у нас пополнение? Живая кровь?

- Это лейтенант Крамер из двести четырнадцатого, - пояснил Дирк и, так как Крейцер не счел нужным обменяться с Крамером рукопожатием, добавил, - Мой гость.

- Живые ходят в гости к мертвецам? Он не спутал наш клуб с кладбищем? С другой стороны, немудрено. Компания одна и та же, только на кладбище немного веселее и гораздо тише.

- Хватит брюзжать, - вздохнул Йонер, единственный из унтер-офицеров, бывший на короткой ноге с командиром третьего взвода, - У нас и так настроение не праздничное. Что-то узнал?

- Узнал. Мейстер меня и видеть не захотел. Сидит в трансе. Зейдель говорит, к ночи еще хуже стало. Что-то вокруг нас, господа, крутится скверное… Он пытается понять, что это и откуда. Я на всякий случай поставил два отделения под ружье. Если уж у мейстера предчувствие…

Лицом Крейцер был чем-то похож на Вернера Крауса[96], хоть это сходство и было подпорчено широким уродливым швом, испещренным стежками серой нитки, прошедшим через половину лба и правую щеку – старый след русской пики. Вот и теперь Дирк подумал, что все это похоже на новомодную киноленту с экспрессионистскими декорациями. И сидящие в тесном кругу мертвецы в мундирах, и неверный свет керосиновых ламп, и даже эти проклятые груши неестественно розового цвета…

«Этот блиндаж – наше убежище, - вдруг подумалось ему без всякой причины, - И мы прячемся в нем, только не от снарядов, а от другого, более страшного. Мы прячемся от самих себя, от понимания своей новой природы и своего места в мире. Как рядовой Гюнтер, мы пытаемся уверить себя, что мертвы лишь наши тела, а дух все еще принадлежит живым. Поэтому мы собираемся здесь, изображая веселье и застольные разговоры, поэтому посмеиваемся друг над другом и пытаемся играть роль самих себя – прежних, живых. Даже мы не можем полностью осознать то, что с нами случилось, оттого и прячемся, и тянем эти глупейшие роли… Надо попросить Йонера снять со стены эти дурацкие груши!».