Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

Вернувшись из лондонской клиники в Чартвелл, Черчилль продолжил работу над книгой. «Мистеру Черчиллю постепенно становится лучше, – писала Вайолет Пирман подруге, – но процесс идет довольно медленно, хотя, как обычно, ничто не может удержать его от работы. Он уделяет ей много часов каждый день и продвинулся уже довольно далеко. Однако требуется время, чтобы он стал таким, как прежде». К концу октября Черчилль завершил половину первого тома биографии Мальборо. Но голова его уже была занята новым литературным проектом – четырехтомной «Историей англоязычных народов». Вскоре нашелся издатель, готовый заплатить за нее 20 000 фунтов. Это была огромная сумма. В ценах 1990 г. – примерно 420 000 фунтов. Четверть ему выплатили авансом, остальное он должен был получить по завершении книги.

В течение всего лета и осени 1932 г. правительство фон Папена требовало равного статуса для вооружения Германии. Это означало, что Германии, демилитаризованной с 1918 г., следовало разрешить увеличить вооружение до уровня своего наиболее сильного соседа. 18 сентября Министерство иностранных дел Британии выпустило официальную ноту, подписанную сэром Джоном Саймоном, констатирующую, что, по мнению Британии, статьи Версальского договора о демилитаризации Германии еще никто не отменял. В знак протеста фон Папен отозвал немецкую делегацию с конференции по разоружению.

Черчилль, недавно вернувшийся из Германии, был поражен тем, что очень многие в Британии критически относятся к ноте Саймона и настаивают, что демилитаризованная Германия находится в несправедливом положении по сравнению с Францией. В статье, опубликованной в Daily Mail 17 октября, он заявил, что твердая позиция Саймона сделала больше для мира в Европе, чем любые слова, произнесенные от имени Великобритании за многие годы. «Саймон поднял вопрос в интересах мира. Твердость необходима, – написал Черчилль, – поскольку каждая партия правого толка в Германии пытается набрать голоса, громче всех выступая против иностранцев. Гитлер должен перещеголять Папена, Папен должен выступить лучше Гитлера, а Брюнинг должен спешить, чтобы не оказаться в хвосте».

Черчилль напоминал в статье, что генерал Шлейхер, министр обороны Германии, уже заявил: «Что бы ни решили другие державы, Германия будет делать то, что считает нужным». «Это очень рискованно, – предупреждал Черчилль читателей. – Если Великобритания поддержит Германию, мы очень скоро можем оказаться в чрезвычайно опасной ситуации».

6 ноября в Германии состоялись вторые за пять месяцев всеобщие выборы. Нацистская партия сохранила положение второй крупнейшей партии, хотя потеряла немного голосов: вместо 37 процентов она набрала 33. Через четыре дня после этих выборов в палате общин состоялось обсуждение курса правительства на разоружение, против которого очень резко возражал Черчилль. Но он все еще был слишком слаб после болезни, чтобы отправиться в Лондон. В ходе дебатов Саймон заявил, что, несмотря на его ноту, Британия отныне собирается считаться с требованием Германии соблюдать принцип равенства. Закрывая дебаты, Болдуин сказал: «Думаю, человеку с улицы полезно сознавать, что нет никакой силы на Земле, которая уберегла бы его от бомб».

«Вас очень не хватало вчера, – написал Эмери Черчиллю. – В палате со всех сторон в невероятном количестве неслась сентиментальная чушь по поводу разоружения». 17 ноября в Daily Mail Черчилль написал: «Переговоры по разоружению в Женеве, скорее всего, закончатся ничем. Как только это произойдет, правительство должно предложить парламенту меры, необходимые для приведения военно-воздушных сил в такое состояние, чтобы никому не захотелось появиться у нас и убивать наших женщин и детей, надеясь сломить нашу волю к сопротивлению».

23 ноября Черчилль достаточно окреп, чтобы приехать в Лондон и выступить в парламенте. В чрезвычайно сильной речи он предупредил парламентариев, что, если Британия вынудит Францию пойти на разоружение, Германия воспользуется этим, чтобы взять реванш за поражение 1918 г., ведь за каждой уступкой со стороны Германии следуют новые требования. «Германия хочет не только равенства вооружений с Францией. Однако не только Франция, но Бельгия, Польша, Румыния, Чехословакия и Югославия решительно намерены защищать свои границы».

Во время посещения Бленхейма осенью Черчилль увидел новую Германию. «Всем этим отрядам крепких тевтонских юношей, – говорил он, – с горящими глазами, желающим пострадать за фатерланд, нужен не просто принцип равенства. Им нужно оружие, а когда они получат его, поверьте мне, они потребуют возвращения утраченных территорий». А когда это требование будет выдвинуто, утверждал Черчилль, оно «потрясет до основания» страны, которые он упомянул. «В некоторых странах крепнет воинственный дух. В Европе вряд ли можно найти завод или фабрику, которые не готовятся к выпуску военной продукции. Благородному, хотя несколько рыхлому красноречию Макдональда недостает четкости. Не могу припомнить времени, – продолжал Черчилль, – когда разрыв между тем, что произносят государственные мужи, и тем, что происходит на самом деле, был бы так велик, как сейчас. Привычка произносить обтекаемые фразы, излагать ханжеские банальности, не имеющие отношения к реальности, лишь ради того, чтобы сорвать аплодисменты, стала гораздо более заметной, чем раньше».

Далее Черчилль сказал: «Как говорил покойный лорд Биркенхед про Индию – а я думаю, это мудро, – «скажите Индии правду». Я могу повторить за ним: «Скажите британскому народу правду». Это сильно и умно. Возможно, на какое-то время на вас обидятся, но, если вы внятно объясните, что происходит, вы избавите себя от очень серьезных упреков, которые неизбежно предъявят вам вслед за утраченными иллюзиями. Что касается военного могущества Франции, то они всего лишь хотят сохранить то, что имеют. Франция сама никогда не станет создавать проблем. Скажу откровенно, хотя это может шокировать палату: я предпочел бы еще десять-двадцать лет такого мира, чем войну между одинаково сильными державами».

«Я не алармист, – объяснял Черчилль членам палаты общин. – Я не верю в неизбежность войны в Европе. Я верю, что у нас достанет мудрости и умения, чтобы избежать ее, во всяком случае при нашей жизни. Придерживаться иной точки зрения – значит впасть в отчаяние. Единственный путь к возрождению доброй воли и согласия в Европе – устранение всех обид побежденных. Этому должно предшествовать разоружение победителей. Пока обиды остаются неудовлетворенными, в будущем это реально означает новую европейскую войну. Гораздо безопаснее с холодной головой и в спокойной атмосфере вернуться к таким деликатным и трудным вопросам, как Данцигский коридор или Трансильвания, пока страны-победительницы обладают существенным превосходством, нежели ждать и смотреть, как шаг за шагом новые мощные группировки, равные по силам, идут к тому, чтобы снова столкнуться лицом к лицу».

Комментируя реплику Болдуина о том, что «человек с улицы должен сознавать, что нет никакой силы на Земле, которая уберегла бы его от бомб», Черчилль отметил, что за этим утверждением не последовало никакого практического вывода. Оно вызвало лишь тревогу. «В этом чувствуется какой-то фатализм и, возможно, даже беспомощность, – сказал он. – Я пользуюсь возможностью заявить, что на министрах лежит прямая и безусловная ответственность ежедневно и ежечасно гарантировать безопасность страны».

Борьба Черчилля против пересмотра условий Версальского договора, пока страны-победительницы сохраняют преимущество, его призывы и предупреждения правительству о необходимости поддерживать военную силу перед лицом нарастающих требований и агрессивности Германии продолжались еще много лет. Тем не менее Макдональд и Болдуин не только не занимались усилением британской авиации, но настаивали на такой схеме европейского разоружения, при которой Британия должна была показать пример другим странам в сокращении военно-воздушных сил.

30 ноября Черчиллю исполнилось пятьдесят восемь лет. Зимой он писал книгу о Мальборо в Чартвелле. 16 декабря к нему приехал Линдеманн. «Он был частью нашей жизни в Чартвелле, – вспоминала дочь Черчилля Сара. – Внешне он был непривлекателен: куполообразный череп, коротко стриженные редеющие серо-стальные волосы, такие же серо-стального цвета усы, землистый цвет лица и короткое фырканье вместо смеха. Но при этом он излучал такое тепло, что никого это не смущало».

Присутствие Линдеманна всегда было для Черчилля и удовольствием, и возможностью пополнить знания. Сара вспоминала: «У Профа был дар излагать очень сложные вещи в простой форме. Однажды за ланчем, когда подали кофе и бренди, отец решил «подколоть» Профа, который как раз закончил трактат по квантовой теории. «Проф, – сказал он, – расскажите нам простыми словами за пять минут, что такое квантовая теория». Отец достал большие золотые часы-луковицу и положил на стол. Если учесть, что Проф уже много лет занимался этой темой, задача была очень трудной, однако он не раздумывая объяснил нам принципы теории. Мы были ошеломлены. Когда он закончил, все не сговариваясь разразились аплодисментами».