Диверсанты - Евгений Андреянович Ивин

– Что же он, так вот взял и умер? Умора!

– Мы выпили вина, я думал, он заснул, а он мертвый.

– Ты эти сказки оставь для уголовки. Там любят сказки!

…Утром, едва взошло солнце, машина мчалась уже далеко от Сочи. Куц захотел есть и решил сделать остановку. Он выбрал небольшой проход в лесополосе и, вихляясь по кочкам, заехал в кустарники. Шкет спал, привалившись головой к стойке автомашины, но когда его пару раз тряхнуло, он проснулся и не мог понять, где они находятся. Серж расстелил небольшой коврик на траве, выложил всякие закуски и достал из сумки французский коньяк. Не спрашивая Шкета, налил ему почти полный стакан. Через несколько минут тот захмелел. Он полулежал на траве и глупо улыбался.

– Я так тебя уважаю! Ты настоящий мужик. Но то, что ты предлагаешь делать – это дерьмово! Я вор и мокряк! – похвастал он с гордостью.

Серж сидел напротив и, опершись позади руками, с уничтожающим презрением глядел на него.

– Нет, ты не вор и не мокряк, ты мелкий фраер, шестерка, парашник! Ты просто мразь! Ограбить старую женщину, вырвать сумку! Такое не сделает уважающий себя вор. На тебе висит связь с иностранцами, иконы, которые ты тайно от меня продавал итальянцам. На червонец статей в кодексе хватит. Опять пойдешь валить лес. Может быть, ты там научишься жизни.

– Ты меня заложишь? Да я сам тебя заложу! – обозлился Шкет. – Я тебя раскусил. Расколол!

Он вдруг замолчал, взял бутылку, вылил остатки коньяка в стакан и швырнул ее через плечо в кусты. Одним духом выпил коньяк. Закусывать не стал.

– Ну, так что же я такое? – спросил Серж вяло.

– Ты гад, сволочь! Думаешь, фарцовщик, вор, срок тянул, так уж и буду тебе служить? Вот тебе! – он сделал выразительный оскорбительный жест рукой. – Задавись им! Я вор, но Родину не продаю! Это наши отношения. Она меня накажет, она меня и простит. И ты в наши дела не лезь! Приедем в столицу – гони прямо на Лубянку, я тебя, стерву, сдам! Там и расколешься, на кого лямку тянешь. Понял?

– Хорошо! – миролюбиво согласился Серж. Докурил сигарету, стрельнул ее в сторону, поднялся, прошел к посадкам, послушал нарастающий гул мотора тяжелого грузовика и вернулся к Шкету. Постоял у него за спиной. Тот оглянулся и пьяно посмотрел на Куца. Пытаясь подняться, он встал на колени. Серж вытащил из-под мышки пистолет и выстрелил в затылок Шкету. Шум грузовика почти поглотил звук выстрела…

…Серж пошел к холодильнику, вытащил вторую бутылку пива, отпил прямо из горлышка половину, поставил бутылку на пол и задумался. Головная боль прекратилась, и он обрел ясность мысли. Теперь ему почему-то вспомнилась Одесса, где он жил в ожидании шведского судна, на котором должен был прибыть человек, посланный Рубертом, привезти ему деньги и блок сигарет. Куц вдруг с ужасом подумал, что постепенно втягивается в курение этих сигарет. Если раньше он обходился парой штук, то теперь он заметил, что хочет еще сигарету. Наркотик тихо, но уверенно разрушал его волю, и Серж пытался обманывать себя тем, что занимается делом, которое выматывает его нравственные силы, и ему просто требуется разрядка, требуется отключиться от всего, от опасности, расслабиться и покайфовать.

…К Слюнявому он пришел под вечер, уже сумерки начали спускаться на город, но уличные фонари еще не горели. На стук в дверь вышел грузный мужик неопределенных лет, давно не бритый, опухший от пьянства, с мешками под глазами, в грязной душегрейке. Нос красный, на правой стороне – небольшая бородавка. На губах в углах рта – белый налет слюны, отсюда, видно, и тюремная кличка. Ростом он был повыше Сержа, но сгибал шею, отчего терял это превосходство. В давно нестиранных спортивных брюках и старых кедах он произвел отталкивающее впечатление на Сержа, который с ним не встречался уже больше полугода. «И это – агент иностранной разведки, печатающий антисоветские листовки!» – с горечью подумал Куц, что ему приходится иметь дело с такими опустившимися типами, которых он сам подбирал для своего дела в судах.

Слюнявый молча повернулся и пошел в комнату, словно только час назад виделся с гостем. Серж вошел в пропахшее давно немытым телом и нестиранными вещами помещение. В углу на столе стояли десятка три бутылок разного калибра из-под вина, водки, иностранных напитков. Очевидно, хозяин уже не первый день увлекается этим занятием.

– Пьешь? – спросил Серж, чтобы что-то спросить, хотя и без вопроса все было ясно, как Божий день.

– Горе у меня, – выдавил хозяин. – Хуна сдохла. Приболела, я налил ей джину в рот. Поскулила. К утру сдохла. Хуна была верная, верней бабы. Горе у меня. Участковый пристает, – без всякой связи сказал он и этим встревожил Сержа.

– Где аппаратура? – спросил он.

– Все есть! Давай выпьем. Горе у меня.

Серж поискал, где бы ему сесть, сбросил прямо на пол со стула какую-то одежду, поставил рядом сумку и поглядел на хозяина. «Все, отработанный материал. Если сюда заладил участковый, то дело совсем дрянь, надо его выводить», – подумал Серж и достал из сумки бутылку водки, кусок колбасы, хлеб. Глаза Слюнявого оживились, заблестели в предчувствии выпивки. Он сел на табуретку, которая под ним заскрипела, закачалась, но не развалилась. Взял два стакана, протер один грязной тряпкой, когда-то бывшей полотенцем, и поставил перед гостем. Зубами открыл металлическую пробку, перевернул бутылку горлышком прямо в стакан, налил почти полный, умело не пролив, оторвал бутылку от стакана, также мастерски налил водку в свой стакан, поднял, посмотрел на свет.

– Наша или привез? – поинтересовался он.

– Привез. Ну, давай за встречу, – Куц чокнулся с хозяином, подождал, пока он выпьет до дна, отпил несколько глотков, брезгливо прикасаясь губами к краю стакана, и поставил на стол. Слюнявый отщипнул кусочек хлеба, бросил в рот и спросил:

– Ты чего заявился?

– Последние два месяца от тебя ничего нет, а деньги получаешь. Надо работать, Слюнявый! А ты, гляжу, только пьешь. Одних бутылок на сотню скопил. Где работа?

– Это я слышу от участкового: «Почему не работаешь? Почему не работаешь?» А я плевал на работу. От нее лошади дохнут, а потом из них мыло варят. Это в благодарность за работу! – выдал он видно выношенные его очумевшим мозгом мысли. – Ты кто такой, чтобы меня давить? Я честный вор! Правда, я завязал. Вот пойду опять в порт, грузить буду – туда, сюда. Катьку в день буду иметь. Контейнер раскурочим, барахлишко всегда имеем. Зато свобода! А с тобой…

– А чего ты, собственно, ерепенишься? В порту и половины