Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова

А маску и костюм Нового Года мы сделали в противоположных – бело-розово-зеленых тонах, что олицетворяет собою победу – радость – мир – счастье. Тут я воспользовалась одной из наших старых простыней, к тому же Сима пожертвовала уже непригодные к носке Нинкины платья.

Когда мы обе, едва дождавшись темноты, облачились в свои костюмы и, выйдя из кухни, предстали перед взорами всех, – эффект был потрясающий! – последовали удивленный смех, возгласы, расспросы, «ахи», «охи». Юзеф с Леонидом тоже тотчас же загорелись идеей нарядиться, после чего все решили идти в «Шалман». Юзеф выпросил у мамы ее платье, платок. Сделали ему «бюст», нарумянили свеклой щеки, выпустили на лоб «букольки» из пакли – и стал он совершенно неузнаваемым. А Лешке ничто женское не подошло, и он, чтобы не сразу узнали, надел фуфайку и шапку навыворот, а лицо вымазал сажей.

– Айда сначала к Гельбу, – предложил Леонид, когда мы четверо вышли на крыльцо под лунный свет. – Ведь они наверняка ничего подобного никогда не видывали… Вот будет смеху!

Я живо представила себе скрытые тревогу и суматоху, которые тотчас поднимутся в доме Гельба при виде непрошеных «ряженых», их страх за безопасность своего тайного затворника и решительно воспротивилась этому: «Нет. Ни к чему их тревожить. Гельб с Гельбихой, наверное, только что пришли с фермы, устали… А знаете что, – высказала я внезапно мелькнувшую мысль, – давайте-ка лучше нагрянем к Шмидту. Интересно, как они себя поведут…»

– Ну что ты! Не надо! – сразу забоялась Сима. – Еще не поймут – выгонят! У них ведь, кажется, не принято такое…

– А что? Давайте и впрямь наведаемся к Шмидту, – поддержал меня Юзеф. – Пусть знают, пся-крев, холера, как славяне – русские с поляками – умеют веселиться.

Пошли. Дверь открыла Линда. Сделав «большие глаза», забеспокоилась, заслонила собою вход в дом, залопотала: мол, кто такие? Мол, туда нельзя! Хозяин рассердится… Но Лешка легонько отстранил ее, и мы вошли в прихожую. Тут на шум появился сам Адольф-второй в легком синем фланелевом костюме и в шлепанцах, удивленно уставился на нас: «Вас ист лос? Вер ист да?»[57]

Я изменила, как могла, голос, поздравила его и всю его фамилию с наступающим Новым годом. Но Шмидт, конечно же, уже вскоре узнал нас, загоготал, захлопал руками, принялся звать Клару и свою новую фрау. Те явились, сначала изумленно вытаращили глаза, затем, глядя на Шмидта, тоже принялись радоваться. Тут и Линда наконец позволила себе улыбнуться, а потом и вспомнила, что когда-то и у них, в «Польска», тоже было принято «ряженье».

Сделав нам знак рукой, чтобы мы не уходили, Шмидт подошел к старинному, украшенному резьбой буфету, достал оттуда бутылку вина, блюдо с домашним печеньем.

– Ну а теперь мы выпьем за Новый год, и пусть грядущий 45-й станет добрым для всех нас, – необычно проникновенно сказал он. Разлив темно-вишневое густое вино по изящным, отливающим перламутром рюмкам, он все-таки не удержался от всегдашних насмешек.

– Ну а вам, русским, как раз впору выпить еще и за победу. Небось, в душе-то вы об этом думаете… Ведь так? А? – произнес он с угрюмой усмешкой. – Только на вашем месте я не радовался бы… Придут русские – всех вас если и не убьют сразу, то тут же сошлют в Сибирь на рудники или заставят лес пилить… Ведь как-никак, а вы шли против своих, помогали Рейху! Недавно я опять читал в газете, как жестоко расправляются красные с такими, как вы.

Вот гад ползучий! Нашел время уязвить, как больнее…

– За Победу! За нашу Победу! – вдруг вырвалось у меня. От волнения ли, от страха, мой голос сорвался в крик. – А рудниками или лесоповалом вы, господин Шмидт, нас не пугайте – Сибирь ведь тоже русская земля.

Мне казалось, Шмидт, как всегда, взовьется в ярости, но, по случаю Нового года, он был настроен весьма благодушно. Взглянув мельком на посеревшую от верноподданнического негодования Линду, на застывших в немом осуждении Клару и «молодуху-фрау», он мрачно пошутил, указывая на меня рюмкой: «Я же всегда знал, всегда говорил, что эта девчонка – законченный большевик! – Он помолчал немного, рассматривая вино на свет, затем добавил устало: – Я полагаю, что лучше всего нам выпить теперь за то, чтобы кончилась наконец эта ужасная война и чтобы судьба оказалась милостива ко всем нам. Мы все измучились до предела и ожиданием, и лишениями, и страхом…»

Ага, вот как они заговорили! Ну, положим, настоящих-то лишений и страха ты, Адольф Шмидт, еще не видел и не знаешь. Они для тебя, для всех вас – впереди. Что же касается нас, «восточников», то мы все это однажды уже пережили. Нам нечего терять теперь, кроме разве что своих жизней…

Шмидт не на шутку расщедрился. Перед нашим уходом он велел Линде принести два десятка яиц и пакет с белой мукой: «Это вам на праздник. Пусть Ана испечет кухон».

Окрыленные такой удачей, мы тут же, едва забросив домой панское подношение, с ходу – авось еще что перепадет! – решили идти «колядовать» к Бангеру. Там тоже все прошло отлично, но, увы, без презента. Клава, к которой мы в первую очередь ввалились, конечно, сразу всех узнала – удивилась, обрадовалась, захохотала, побежала звать рабочих, швайцера с женой, сказала, что явились рождественские «Санта-Клаусы». Словом, было опять и много смеха, и удивленных возгласов, и шуток. Нас снова угощали вином и крохотным, тающим во рту домашним печеньем.

Безмерно удивила меня Сима. Уж не знаю, выпитое ли у Шмидта вино так на нее подействовало, или она столь глубоко вошла в образ Старого Года, только моя постоянно робкая кузина разошлась вовсю – плясала так азартно и при этом столь лихо пристукивала палкой, что огромный красный нос на ее маске мотался, как угорелый, и потешно подпрыгивал горб на спине. Под конец Сима, стукнув клюкой, задрала вверх бороду и залпом осушила протянутую ей швайцером рюмку с вином. Ну, такого лихачества и удалого молодечества я за ней и не подозревала! Ай да Серафимиус, заткнула за пояс всех этих постных и пресных фрицев! Глядя на нее, я так хохотала, что появились даже колики в животе.

Словом, фурор мы произвели полный. Итальянцы, голландец Ганс, англичанин Лео бросились обнимать всех подряд, а швайцер Шульц, вытирая выступившие на глаза слезы, украдкой, по-свойски шлепнул Симу по заднему месту и сказал, что уже давно так не веселился от души, как сейчас.

В «Шалман» отправились большой компанией. Клава «ограбила» Лео, нарядилась в его форменную тужурку, а на голову напялила английскую пилотку. Голландец