Ожерелье королевы - Александр Дюма

Эта мысль повергла графиню в горестное смущение.

Если пятно ляжет только на кардинала, королева сумеет за себя постоять: голос у королевы звучный и она превосходно справится с разоблачением интриганов!

Что же делать? Надо, что бы королева не смела открыть рта – тогда она никого не сможет обвинить. А чтобы замкнуть эти смелые и благородные уста, надо пригрозить обвинением самой королеве.

Тот не посмеет перед судом обвинить своего слугу в краже, кто знает, что слуга может в ответ обвинить его самого в столь же бесчестном поступке, как кража. Если г-н де Роган окажется скомпрометирован в глазах королевы, то можно не сомневаться, что и королева почти наверняка будет скомпрометирована в его глазах.

Лишь бы случай не свел вместе этих двоих людей, которым так важно, чтобы истина вышла наружу. Поначалу Жанна отшатнулась при виде махины, которая нависла над ней по ее же вине. Что это за жизнь в вечном страхе и трепете, под угрозой падения!

Да, но как спастись от этой муки? Бежать! Удалиться в изгнание, увезти бриллианты из ожерелья королевы в чужие края.

Бежать! Это дело нехитрое. Карету можно нанять за каких-нибудь десять часов до отъезда – как раз столько времени нужно Марии Антуанетте, чтобы выспаться; такой срок отделяет ужин кардинала в кругу друзей от его утреннего пробуждения. Была бы перед Жанной большая дорога, были бы лошади, цокающие копытами по булыжнику, – этого достаточно. Каких-нибудь десять часов – и Жанна свободна, спасена, жива и здорова.

Но какой скандал! Какой стыд! Купить свободу ценой бегства, безопасность ценой изгнания – и вот Жанна уже не высокородная дама, а воровка, заочно осужденная, и правосудие хоть не покарало ее, но обличило, и пускай палач не выжег на ней клейма – она слишком далеко, – но общественное мнение поносит ее и клеймит.

Нет. Она не сбежит. Высшая отвага и высшая хитрость подобны двум близнецам, двум вершинам Атласа. Одна без другой не бывает, одна другой стоит. Где одна, там и другая.

Жанна решилась положиться на свою отвагу и остаться. Ее решению изрядно способствовало то, что на ум ей пришла идея, как посеять взаимный страх между кардиналом и королевой на случай, если тот или другая спохватятся, что кто-то из их ближайшего окружения совершил кражу.

Жанна прикинула, сколько принесла бы ей в два года милость королевы и любовь кардинала; доходы от этих двух удач она предположительно оценивала в пятьсот-шестьсот тысяч ливров; затем милость, успех и увлечение, скорее всего, попросту иссякнут, а на смену им явится пресыщенность, опала и пренебрежение.

«На этом моем плане я выгадаю лишних семьсот-восемьсот тысяч ливров», – смекнула графиня.

В дальнейшем мы увидим, какой окольный путь проложила эта лукавая душа, путь, который вел ее к позору, а других к отчаянию.

«Остаться в Париже, – решила графиня, – и с твердостью в душе следить за игрой обоих актеров: позволять им играть только те роли, которые мне на пользу; выбрать наиболее благоприятный момент для бегства: быть может, королева пошлет меня куда-нибудь с поручением, быть может, я и впрямь попаду в немилость и вовремя это замечу.

И навсегда пресечь всякое общение между кардиналом и Марией Антуанеттой.

Это труднее всего, поскольку господин де Роган влюблен, и потом, он принц: он обладает правом много раз в году посещать ее величество, а кокетливая, жаждущая поклонения королева, которая к тому же питает к кардиналу признательность, не станет уклоняться от встречи, если кардинал станет добиваться аудиенции.

А впрочем, мне наверняка представится удобный случай поссорить две августейшие особы. Но случаю надо помочь».

Лучше всего, хитрее всего было бы задеть гордость королевы – ведь она так гордится своей добродетелью. Нет никакого сомнения в том, что более или менее назойливые домогательства кардинала оскорбят ее утонченную и обидчивую натуру. Такие женщины, как она, любят поклонение, но боятся и избегают преследований.

Да, случай неизбежно представится. Если посоветовать г-ну де Рогану открыто объясниться в любви, в душе Марии Антуанетты зародится отвращение, неприязнь, которая навсегда посеет рознь не столько между принцем и королевой, сколько между дамой и кавалером, между женщиной и мужчиной. Таким образом она, Жанна, получит оружие против кардинала, и враждебность королевы парализует все его усилия.

Допустим. Но даже если настроить королеву против кардинала, это касается одного кардинала: добродетель королевы сияет всеми лучами, Мария Антуанетта пользуется полной свободой и говорит, что ей вздумается, а значит, ей легко обвинить человека, и обвинение это обладает изрядным весом.

Нет, необходимо запастись уликами и против г-на де Рогана, и против королевы; нужен обоюдоострый меч, который разит направо и налево, разит, едва его извлекут из ножен, разит, рассекая самые ножны.

Здесь требуется такое обвинение, от которого королева побледнеет, а кардинал покраснеет и которое, если ему поверят, обелит от малейших подозрений самое Жанну, наперсницу двух главных виновников. Нужно так повести интригу, чтобы Жанна могла сказать каждому порознь: «Не обвиняйте меня, не то я вас обвиню, не губите меня, а не то я погублю вас. Не отнимайте у меня богатства – и я не лишу вас чести».

«Дело стоит того, чтобы поломать над ним голову, – рассудила вероломная графиня, и я поищу выход. Отныне мои усилия даром не пропадут».

И в самом деле, г-жа де Ламотт уютно раскинулась среди подушек, выглянула в окно, озаренное ласковым солнцем, и, уповая на помощь неба, погрузилась в размышления, озаряемая светочем Господним.

5. Пленница

Покуда графиню одолевали все эти волнения и мечты, на улице Сен-Клод, напротив того дома, в котором жила Жанна, разыгралась сцена совершенно иного характера.

Как мы помним, г-н Калиостро поселил в бывшем особняке Бальзамо беглянку Оливу, преследуемую полицией г-на де Крона.

М-ль Олива, изрядно напуганная, с радостью уцепилась за эту возможность спастись одновременно от полиции и от Босира; теперь она, никому не ведомая, от всех скрытая, дрожащая, жила в этом таинственном доме, в стенах которого разыгрались в свое время драмы, увы, куда более страшные, чем трагикомические похождения Николь Леге.

Калиостро окружил ее предупредительной заботой: молодой женщине пришлось по душе покровительство этого важного вельможи, который ни о чем не просил, но, казалось, на многое надеялся. Но на что же он надеялся? Вот о чем тщетно гадала затворница.

Г-н Калиостро, человек, победивший Босира и восторжествовавший над полицейскими агентами, был для м-ль Оливы спасителем небесным. Кроме того, он, по-видимому, был без памяти влюблен в нее, потому что обращался с ней почтительно.