Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

Мины продолжали рваться кругом - то ли немцы действительно заметили артиллеристов, то ли спешили израсходовать боезапас, чтобы налегке отойти. Упала, забилась в постромках лошадь. Щукин толчком повалил еще стоявшую на коленях Леночку.

- Да ложись... Убьют! - крикнул он. - Чертовы бабы.

Марго вдруг ощутила, как что-то сильно ударило ее по запястью левой руки. Казалось, упал ком земли, но трудно было шевельнуть пальцами. Она притянула руку к глазам: с пальцев на снег часто капала кровь.

И не от боли, а от мысли, что рука изуродована, она жалобно, тихонько застонала...

XVII

Шел густой снег. Белая пелена укутала и Москву и окрестности. В этой непроглядной снеговой мути, точно в перине, затихая, ворочалась обмякшая двухмесячная битва. Раскаты артиллерии коротким гулом сотрясали землю. Фронт был в двадцати километрах от центра города. Ставка наконец приказала выдвинуть четыре резервные армии, скрытые до этого в лесах, и нанести удары по флангам группировки Бока.

Третьего декабря все роты запасного полка, где находился Волков, отправили на фронт для пополнения измотанной боями дивизии Желудева. Комзев шагал рядом с Волковым, то и дело отирая перчаткой лицо.

- Ну и погодка. Хреновина какая-то... Ну и метет.

Этак линию фронта пройдешь. Ясненькое дело! Что, Локтев, неплохо бы еще месяц в запасе отсидеть?

- Пшено надоело, - сказал Волкев. - Каждый день был пшенный суп. Теперь до конца жизни глядеть на пшено не смогу.

- А кто знает, где конец жизни будет? Может, завтра свинцом отобедаем... Второй Иван больше уважает пшенку. Да, Гусев?

- Ежели с маслом, - отозвался Шор. - Так чего?

- Тарелку пшенки да вагон масла, - рассмеялся Комзев. - Умный Иван. Сейчас бы еще тебя в Малаховку пустить, к зазнобе.

- Уж там бы и спиртику поднесли, - вздохнул Шор.

Он чуть нагибался и двигался, словно ввинчивая тело в метель. А лицо его было хмурым.

Целый месяц находились они в запасном полку.

Сержанта Локтева часто назначали дневальным по штабу. И пока Шор, а для всех рядовой Гусев, ходил в учебные атаки, стрелял по мишеням, худощавый человек в солдатской форме занимался с Локтевым немецким языком, рассказывал о структуре немецкой армии, о методах немецкой контрразведки. Все надо было запомнить, не перепутать, ибо любая пустяковая ошибка могла стать последней. Волков скоро догадался, что этот человек сам немец, хотя назвался Черновым. На запястьях, его были следы наручников, а колено левой ноги плохо гнулось.

Иногда Комзев назначал дневалить Шора. Тогда Чернов не появлялся. Шор нервничал. В сводках теперь указывались одни и те же деревни, которые переходили из рук в руки. Можно было догадаться, что наступательный порыв армий фон Бока иссякает, но мало сил осталось и у защитников города. Волков думал теперь, что их рота или несколько рот для фронта, где сражаются миллионы, как щепотка песка, брошенная на плотину, дрожащую от напора. А метель уныло завывала над полями.

Неожиданно потянуло дымом, справа вычернились избы. Комзев остановился.

- А ну, Локтев, - сказал он Волкову. - Узнай, какая деревня.

- Есть! - отозвался Волков.

Это было маленькое придорожное село: несколько домиков с хлевами, овинами, занесенными по крыши снегом. У крайней избы приткнулась санитарная двуколка. Бородатый солдат надевал лошадям на головы торбы с овсом.

- Эй, дядя! - окликнул его Волков. - Какое это село?

- Да хто его знает... Но, чертяка! - выругал солдат лошадь, которая мотнула головой. - Здеся санбат наш.

Уразумел? - И кивнул на приоткрытую дверь сарая: - Там вон легкораненые. Может, они знают.

Волков направился туда. Посредине сарая горел костер, освещая лица, шинели сгрудившихся вокруг него бойцов. Хрипло звучали голоса:

- Не увезут сегодня в госпиталь. Метель заиграла дороги.

- По хатам разведут. Эх, братцы, давно я на печи не спал...

- Ас чего это? - проговорил танкист, у которого руки были замотаны марлей. - Когда мужик замерзнет, он передом к огню встает, баба ж обратную сторону греет. С чего?

- Это у кого где огня не хватает! - ответил насмешливый девичий голос.

Волков застыл на месте. Он увидел Машу Галицыну, только не хотел поверить, что боец в испачканной гарью телогрейке с подвешенной на бинте левой рукой, стоящий к нему боком, и есть она.

- Ловко отбрила! - засмеялись другие раненые.

Очевидно, странное выражение появилось на лице Волкова, и кто-то спросил:

- Ты чего, друг, молчишь? Контуженный, что ли?

И она тоже повернула голову.

- Сережка! - Глаза ее под солдатской шапкой, надвинутой к бровям, вдруг потемнели. - Ты... ранен?

- Да нет, - сказал Волков. - Идем на фронт.

Почему-то на миг у него сдавило дыхание. Еще мальчишкой, когда ощутил таинственную власть ее над своими чувствами, он заставлял себя искать в ней то, что могло бы оттолкнуть его от этой взбалмошной девчонки. И с этой меркой привык думать о ней, а теперь словно утратил дар речи. Он смотрел на ее руку, где бинт пропитался кровью, на телогрейку, прорванную у локтя пулей.

- Какая это деревня? - спросил он.

- Макаровкой называется, - ответили ему.

- Лобня далеко?

- Еще три километра.

- Сережка, - проговорила Марго, как бы удивляясь тому, что его сейчас интересует название деревни.

- Рота идет. Мне догонять надо, - почему-то сказал Волков.

Они вышли из сарая. А там прозвучал хрипловатый голос бойца:

- Суровый, видать, мужик. Она-то как потянулась.

И говоришь, задом к огню? Эх, дурень! Мозги куриные.

В затишье снег падал крупными хлопьями. Но у дороги продолжалась белая круговерть, и темное пятно роты исчезло.

Она видела, что на нем солдатский полушубок, нет знаков различия, и ни о чем не спрашивала.

- Как ты? - спросил Волков. - Как живешь?

- Немного трудно, Сережка, - доверчиво улыбнулась она. - Иногда страшно.

- Осколком ранило?

- Да... Это быстро заживет.

- Андрей вот потерялся. Не знаю, что с ним.

- И ты пропадал без вести. Я узнавала. Невзоров запрос делал. Что с тобой было?

- Ничего особенного. Война.

- Я верила, что ты жив... Сережка, это не во сне?

Это правда ты!

Они помолчали, глядя друг на друга. Снежинки падали на ее щеки, и она вроде не чувствовала холода.

И ему казалось, будто вместо сердца колотится что-то горячее, мягкое. Он даже испугался того, как быстро утратил холодную рассудительность.

- Какие мы были глупые, Сережка.

- Почему? - спросил Волков.

- Потому! - она подняла здоровую руку и ладонью коснулась его воротника. - Ну, что ты молчишь?

- А что сказать? Мне пора идти.

- Да?

- Да!.. Этому Невзорову от меня привет.

- Что же стоишь?.. Уходи!

И вдруг, приподнявшись на носки, обхватив шею Волкова здоровой рукой, она торопливо, как-то порывисто, неловко и в то же время с отчаянной решимостью поцеловала его в губы. Ему показалось, что обмерзшие губы на миг обдало сухим жаром. Она еще секунду глядела на него, как бы чего-то ожидая, и, словно ощутив лишь теперь холод, зябко передернув плечами, отступила.