Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- Диспетчер.

- Послушайте, - давясь от волнения и радости, заговорила Марго. - Где вы находитесь?

- То есть как где? В Москве... Что вы там шепчете?

- Послушайте, я не могу громче... Мне нужен какой-нибудь штаб. Здесь немцы.

- Где немцы? - испуганно спросила женщина.

- Здесь какой-то разъезд .. Мне нужен штаб. Это очень важно...

- Не знаю я никакого штаба, - проговорила трубка. - Глупо разыгрывать.

- Да поймите же... Немцы устанавливают пушки...

Вот номер, - и Марго сказала ей ном-эр телефона Невзорова. Пожалуйста...

- Серьезно говорите? Ну, попробую, - в трубке щелкнуло и долго была тишина. Потом мужской усталый голос ответил:

- Слушаю.

- Костя? - крикнула она, хотя уже поняла, что не его голос. - Это штаб?.. Штаб?

- Кто говорит?.. Вы, дамочка, перепутали.

Марго торопливо стала говорить о пушках, которые устанавливают возле железной дороги.

- Вы сами видели? - спросил тот, и она чувствовала, как беспокойно напрягся человек у другого конца провода.

- Да, да... У железной дороги. На столбе здесь отметка "31". Это у Красной Поляны.

- Какой калибр орудий?

, - Не знаю... Только большие...

- Ясно... Минуточку.

- Алло, алло! - звала она. - Я не могу ждать...

У меня раненые.

Но трубка молчала. Бросив ее, Марго выскочила из домика. Кутейкин с округлившимися глазами и открытым ртом держал вожжи так, чтобы сразу хлестнуть лошадей.

Она прыгнула на двуколку, больно ударившись грудью. И Кутейкин тут же махнул вожжой.

- Но-о, милые... Выручай!

Он погнал лошадей по дороге, сворачивавшей в лес.

Здесь уже не было отпечатков танковых гусениц, виднелся лишь припорошенный санный след.

- Есть телефон? Работает? - спрашивал ее Стрельбицкий. - Вы говорили?

- Да, да, - с усилием выдохнула она.

- Кому сказали?..

- Это штаб... У меня руки дрожат.

- Поздно, - улыбнулся ей синеватыми, с запекшейся кровью губами Стрельбицкий. - Поздно бояться...

Возможно, это самое главное, что вы могли сделать за всю жизнь...

- Авось да небось, - бормотал Кутейкин. - Инда взопрел я. Гляжу, фриц по насыпи идет. Что тут сделаешь? А он, видно, за своих издаля-то принял... Куда еще нелегкая унесет? Так и родимчик влепится. Эх, люди...

XV

Еще час они ехали по молчаливому лесу, слушая то далекие, то близкие выстрелы танковых орудий. Все больше светлело небо. Наконец увидели село, перед которым были окопы. Лейтенант, подбежавший к ним, спросил, откуда выехали.

- Оттуда, - махнул рукой Кутейкин. - А в лесу немцы гуляют.

- Мы же второй эшелон, - засмеялся лейтенант. - Это вам со страху показалось.

- Ну, ну, - буркнул Кутейкин. - Гляди... Как бы у самого потом со страху не мокло.

Стрельбицкий лежал с закрытыми глазами, какойто безучастный, удивительно спокойный.

- Быстрее, Кутейкин, - сказала Марго. - Быстрее!

В селе над избами курились дымки топившихся печей. У обледенелого колодца спорили бабы, держа коромысла, как винтовки. Неумело переставляя грубые костыли, шел по улице раненый боец. Медсанбат занимал крайние избы. Около них стояли накрытые брезентом повозки, санитарный автобус.

- Приехали, - сказал Кутейкин. - Не иначе, за кого-то из нас денно и нощно молятся. Оно, конечно, господу богу плевать, а тебе приятно.

Женщина-врач, пожилая, толстая, в наброшенной поверх белого халата шинели, с грубоватым лицом, и за ней медсестра в одном коротком распахнутом халате, чтобы видны были стройные ноги, подошли к ним.

- Раненые? - спросила врач и, глянув на Стрельбицкого, толстым пальцем оттянула его веко. - Да... запоздали, милочка.

- Как? - вырвалось у Марго.

- Не видите? - рассердилась она. - Этих двоих снимайте. И прямо в операционную.

- А лейтенант мне все руку жал, - вдруг глухо, изпод бинтов сказал артиллерист. - Минуты три, как ослаб.

Санитары привычно, ловко уложили раненых на носилки. Младший лейтенант остался в двуколке. Застывшее, узкое, очень белое лицо его теперь казалось вылепленным из фарфора.

"Звезда... звезда... - думала Марго. - И то время, когда я шла к телефону, оказалось для него равным жизни... Если бы я не боялась и шла скорее?.."

Она вдруг ощутила какое-то страшное, жуткое одиночество, глядя на мертвое лицо Стрельбицкого, и беззвучно заплакала.

- Твой? - спросила медсестра.

- Мой, - ответила она, не в силах уже почему-то добавить "командир".

Вытащив из кармана халатика бинт, медсестра стала вытирать катившиеся по ее грязным, закопченным щекам слезы. Кутейкин топтался около них.

- Ну, чего ты?.. Иди в перевязочную, - сказала медсестра.

- Да-к, попрощаться.

- Прощайте, Кутейкин, - сказала Марго. - Выздоравливайте.

- Это уж... А в роте от меня поклон.

Вернулись санитары и подняли негнущееся тело младшего лейтенанта. Кутейкин, горбясь, направился следом. Где-то неподалеку залпами ударила тяжелая артиллерия. Потом гул разрывов докатился из-за леса, от Красной Поляны. В ту же сторону плыли звенья бомбардировщиков, наполняя воздух рокотом.

- Ты успокойся, - говорила медсестра. - Пойдем, спирта дам... Когда у меня первого убили, я закостенела вся. Ну, а потом... Спирт при этом вроде лекарства.

- Нет, - сказала Марго, - не хочу.

Кряжистый боец с автоматом остановился у двуколки.

- Так и есть - наши! - восклинул он. - Мы ж из одной роты. Не признали?.. Титков я. Значит, пехом не шагать. И старшина тут?

- Нет, - качнула головой Марго.

- Чирей был у меня, - весело говорил он. - Присесть никакой возможности. Старшина и доставил сюда.

А здесь мастера: ножиком хлоп - и облегчение... Ждем кого аль поедем?

- Поедем, - сказала Марго.

Всю обратную дорогу боец рассказывал ей то про свой чирей, то про иные болезни, очевидно, как многие люди, уверенный, что для врачей и санитаров нет приятнее темы разговора. Они подъехали к завалу, и оказалось, что дорога есть левее.

- А это куда? - спросила Марго, указывая на просеку.

- Это прямо на тот свет, - засмеялся боец. - Мины кругом. Вчера дощечки убирали, на случай, если прорвутся.

Холодок пробежал по ее спине, вызывая неприятную дрожь коленей, подобную той, что испытала у разъезда. Она сидела на том месте, где лежал Стрельбицкий, укрыв ноги его простреленной шинелью, и думала о Волкове. Никогда еще так не хотелось ей, чтобы он вдруг оказался рядом, может быть под одной шинелью, и никого больше кругом, только лес, нарядный, просветленный. А по щекам, будто выжатые морозом, катились слезы, и она языком слизывала их, очень холодные, соленые. Титков, не оглядываясь, погонял лошадей.

- Говорят, наступать скоро будем, - весело тараторил он. - Слышь, как лупят? Может, и начали. Эх, дают! А у нас еще тихо...

Немного помолчав, Титков засмеялся.

- - И вот чудно. Потолкался здесь в тылу... Глянешь на иного - медаль. У нас-то реже. Иль выбивают, что не дождешься, пока довезут, иль здесь к начальству ближе? Э-э-х... И на весну еще не повернуло, а бабы к пахоте готовятся, сеялки отлаживают, - он дернул поводья, заворачивая на вьющуюся между елями стежку. - Оврагом поедем. Днем немец минометами кроет.