Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- Прямо холмик, - говорил Комзев. - Сто пятьдесят метров. За время артподготовки добежишь?

- Под снаряды? - удивился Волков.

- Холмик взять надо. Ясненько? Твое отделение ручным пулеметом усилю. А горелые трубы видишь?

- Да.

- Это село батальон атакует. Сообразил? Немец вклинился, и мы с двух сторон ударим... Холмик прикроет фланг. Конец артподготовки - зеленая ракета.

Шор, навалившись грудью на скос траншеи, осматривал местность. Волков догадался, что Комзев старается уберечь его, поэтому выбрал наименее опасный участок атаки, но говорит, будто здесь решится все.

Кроме того, у холмика изгибалось русло безымянного ручья, по которому Волков и Шор легко могли уйти к немцам. Из блиндажа появился коренастый старший сержант, почти квадратный, в телогрейке, с черной немецкой кобурой парабеллума на животе. Этот немолодой уже связист, какой-то добро-улыбчивый при его мохнатых бровях, с почерневшим от холодного ветра лицом, был парторгом роты. Сходились другие бойцы, рассаживались на земле, на патронных ящиках.

- Ты начинай, Озеров, - сказал парторгу Комзев. - Через двадцать минут атака!

Озеров расстегнул брезентовую сумку, достал замусоленную тетрадь и кашлянул, оглядывая собравшихся.

- Что ж, как будто все... Начнем открытое партийное собрание, медленно, сухо заговорил он. - В ротной организации числилось двенадцать коммунистов. Семь убито, двое ранены. Три налицо. С пополнением явилось еще четверо. Повестка дня, товарищи...

В бруствер хлестнула пулеметная очередь.

- Кто там высовывается? - досадливо спросил Озеров. - Мешают же...

- Блинов, закрой дверь, - шутливым тоном проговорил незнакомый Волкову боец.

- Товарищи... - начал снова Озеров.

- А ты, Озеров, партийную демократию соблюдай, - вставил тот же боец. У нас в колхозе, бывало, соберемся утром, к обеду только повестку дня затвердим.

- Не озоруй. Товарищи, через двадцать минут атака...

- У меня есть предложение, - сказал боец. - Обсудить надо лейтенанта Вахова.

Один из командиров взводов, с узким, нервным, бледным лицом, гневно покраснел, раздувая тонкие ноздри. Шор вскинул брови. Его, наверное, удивило, что солдаты могут обсуждать какие-то действия лейтенанта.

- Что ж, голосуем за предложение товарища Лядова, - сказал Озеров.

Четыре руки поднялись над касками бойцов.

- Большинство, - сказал Озеров.

- Меня обсуждать! - вскочил, как подкинутый, лейтенант Вахов. - Меня? За этого фрица? Да я...

Лет двадцати пяти, худой, высокий, он теперь забыл о своем росте. Пулеметная очередь снова ударила по брустверу, визгнули рикошетившие пули.

- Сядь, Вахов, - дернул его за шинель Комзев.

Бойцы заговорили, споря, перебивая друг друга.

- Регламент, регламент, - махал тетрадкой Озеров. - Не все сразу! Говори, Лядов.

Дело состояло в том, что лейтенант застрелил приведенного разведчиками "языка".

- Во-первых, немец уже был пленным, во-вторых, "язык". Разведчики двоих потеряли, когда брали его, - говорил Лядов. - И выходит, напрасно...

- А знаете, что у лейтенанта отца убили? - выкрикнул Блинов. - И этот фриц еще ругаться стал. Как тут выдержишь?

- Я скажу как, - проговорил другой боец. - У Лядова жену и трех дочек в огне спалили. Этого не знаете?!

Как-то сразу все умолкли. Доносился лишь гул артиллерии. Лядов устремил на стенку траншеи невидящие глаза, жесткие морщинки тянулись от его большого рта, широкие ладони тискали автомат. И то, что поначалу казалось шутливостью его тона, было, как все догадались теперь, нотками загнанных вглубь страданий.

Вахов скрипнул зубами, наклонил голову.

- Он их каждую ночь по имени зовет, - добавил боец. - Ласковые слова им шепчет... Так-то!

- Зачем ты? - укоризненно проговорил Лядов.

- Выходит, и не об том речь, - уронил хмурый Сидоркин.

Все молчали, поняв, что речь шла действительно не о Вахове и даже не о "языке", а о том, какая сила возвышает человека над простым озлоблением.

- Кто хочет выступить? - спросил Озеров. - Нет желающих? Вахов, будете говорить?

- Нет, - угрюмо сказал лейтенант.

- Какие предложения? - спросил Озеров.

Сидоркин заерзал на месте.

- Говори, говори! - кивнул боец.

- Чего ж, ребята, - медленно проговорил Сидоркин. - Гладких речей держать не умею... Ну, как думаю. Ведь кто человека лучше сделает? Только ж люди сообща... Вот что, братцы... Это я думаю.

Комзев глянул на часы:

- Десять минут осталось...

XIX

Батарея стреляла от леса прямой наводкой. У немецких траншей снаряды кололи мерзлую землю. Дым, вихри снега перемешались и густой, тяжелой рванью кипели над мерцающими брызгами огня.

Комзев махнул рукой:

- Давай, Локтев! А если там удержитесь, на гимнастерках заранее дырочки сверлите под ордена.

Не оборачиваясь, не глянув на Шора и на бойцов, стоящих рядом, Волков уперся в боковую стенку ячейки, перекинул до невесомости ставшее легким тело через бруствер. Осколки выли жесткой разноголосицей.

Хрустел снег под ногами девяти человек, бегущих к огненной кипени разрывов. Теперь спасение было лишь в этой ревущей, воющей стене. Не успеют, пропустят мгновения, когда обстрел утихнет, и немцы легко перестреляют всех, словно грачей на поле.

Дым уже наползал, окутывал их. Кто-то закашлялся на бегу. Волков удивился, что можно различить кашель в этом грохоте.

"Еще тридцать метров, - думал он. - Как поведет себя Шор? Еще бы метгров семь - десять..."

Казалось, шуршащие над головой снаряды вот-вот заденут. Он увидел труп с оскаленным ртом, набитым снегом. И его будто дернули за рукав. Он упал. Рядом, звякнув о каску убитого винтовкой, повалился Шор.

- Сволочь, - хрипло выдохнул он. - Говорит, ордена!.. Знал бы...

Лицо его оставалось застывшим, как маска, но глаза выдавали крайнее бешенство. Он ртом схватил испачканный уже копотью снег.

Волков ощупал свой рукав. Осколок прорвал у локтя овчину, но тело не задел. На метр от них лежал Блинов.

Немного дальше раскорячился Сидоркин. Читавший письмо боец, фамилию которого Волков не запомнил, только присел, упираясь одним коленом в снег. Другие, отставшие немного, еще бежали. Он увидел и зеленую ракету, медленно, косо взлетавшую позади, над траншеей. Махнув рукой, он вскочил, уже не сгибаясь, как бы нырнул в дымную, зловеще плотную тишину... Потом у ног зачернел длинный окоп. Угловатая каска, обсыпанные землей плечи солдата двигались там. Солдат вскинул голову и, наверное, лишь успел заметить русский автомат, брызнувший снопом искр. Стоны, бешеная ругань, выстрелы звучали кругом. Волков обернулся, увидел Шора, притиснутого к стене окопа грузным ефрейтором в русской солдатской шапке; ударом кулака Шор отбросил его и затем воткнул ему в живот штык. Блинов зубами дернул чеку, швырнул гранату в угол окопа.