Соседи (СИ) - Drugogomira

Это не с ней. Ей мерещится…

Вдо-о-ох. Вы-ы-ыдох. Вдо-о-ох…

— Приветики! — притормаживая, обрадованно поздоровалась Маша. — А мы вот тут…

— Сюда, — легким касанием ладони меж лопаток Егор подтолкнул Машу к подъезду. «Не задерживайся», мол. Что до Ульяны, он, кажется, ограничился немым кивком. Спустя жалкие секунды под весёлое щебетание администратора оба скрылись в дверях.

А Ульяна обнаружила, что не в состоянии шевельнуться, протрезветь и осознать. Тело отяжелело, налилось чугуном, её будто к лавке пригвоздило. Внутри всё застыло, чьи-то ледяные пальцы пережали горло, реальность поплыла, звуки исчезли, голова кружилась. Её сломали играючи, словно тонкий иссохший прутик. Пытаясь справиться с внезапным «вертолетом», Уля бездумно уставилась в одну точку.

«Больше не повторится»?

Кажется, она тоже кивнула, причем обоим. Куда теперь?..

Не домой. Туда она не пойдет, она не станет это слушать, отказывается «лицезреть» весь процесс в деталях, отказывается представлять, что там у них и как именно! Куда деться? Назад к Юльке?.. Нет. Вставший в горле ком грозил вот-вот вылиться в бесконтрольный поток рыданий, и Ульяна поспешно достала из сумки завалявшиеся там очки: не хватало еще, чтобы кто-то заметил, как она тут… Схватила затычки и в ярости воткнула их в уши: этот внутренний вой нужно чем-то глушить. Музыкой. На всю мощь. «Не вижу, не слышу, никому ничего не скажу!». Руки ходили ходуном, телефон в них трясся, пальцы мазали по сенсорной клавиатуре, а глаза плохо видели из-за водной взвеси.

17:08 Кому: Том: А мои делв херово! Сосед – придурок! Быаший – придурок! Кругом одни придурки! Но главная дура – это я! Спасибр за внимание!

«Был(а) недавно»

17:08 Кому: Том: Поговорм со мной! Пожалуйста!

«Ну где ты?!»

Бессильно откинувшись на спинку лавочки, сползя по ней в полулежачее положение, сцепила дрожащие пальцы в замок на груди и, в отчаянии зажмурившись, задрала лицо к небу. Сердце дергалось в конвульсиях, невидимая когтистая лапа методично раздирала его в клочки. Чувство обречённости одолело и душило, она угодила в глухой тупик, в западню… Ну как же?.. Куда бежать отсюда? Куда? Куда от этого деться?! На край Земли! Не сможет она тут! Может, билет поменять? Купила на восьмое, сегодня только двадцать пятое. Попробовать улететь первым же самолетом? Остаться у бабушки на месяц вместо двух недель? Нет, лучше прямо до начала учебы там остаться! До октября!

«“Вчера Маша, сегодня ты, завтра Наташа, послезавтра какая-нибудь Даша. Ты дура, если этого не понимаешь!”»

Да, она дура. Просто дура. Потому что никто не обещал принять монашеский сан. Потому что глупо было тешить себя иллюзиями, надеждами, что это и впрямь «больше не повторится». Что однажды она не станет свидетельницей того, как здоровый молодой парень, «брат», передумал.

Там, внутри, чудовищная чернота. Там взорвался кассетный снаряд, миллионы гвоздей разлетелись и впились сразу везде. Её крошечный внутренний мирок сотрясался в предсмертных муках, удавка на горле продолжала плавно затягиваться, в глазах застыли слезы. От погружения в пучину безысходного отчаяния удерживали лишь стоящий в наушниках грохот и понимание, что у её истерики могут оказаться свидетели. Спрятаться бы и дать себе волю… Завыть… Но прятаться негде.

Прямо сейчас, не издавая ни звука, на виду у всех, она падала в бездну.

Кто-то потряс за плечо. Вздрогнув от внезапного касания, Уля с трудом разлепила ресницы, вытащила один наушник и попыталась вернуть себя в вертикальное положение.

— Ты чего тут сидишь, домой не идешь?

Перед ней с пакетом мусора стояла мать. Вот только её сейчас и не хватало. Прекрасно. Сейчас-то она всё и поймет, наверняка они где-нибудь у лифтов и столкнулись. Минуты две прошло с тех пор, как?.. Или десять?

— Музыку слушаю, воздухом дышу, — прошелестела Уля, пытаясь справиться с кривящимися губами, звучать и выглядеть как можно более беспечно и расслабленно. Отвратительное ощущение. Всем переборам перебор, кошмарная ложь во имя не собственного, а чужого спасения.

— А очки зачем? — задала вполне логичный вопрос мама. — Солнца же нет…

— Не знаю, мам. Захотелось, — ответила Ульяна с безучастностью, которая бы ей самой в иных обстоятельствах могла показаться достойной восхищения. А сейчас – всё равно.

— Ну-ну, — склонив голову к плечу, вздохнула мать. — Видела дружка своего? Опять за старое, привел какую-то, в коридоре сейчас столкнулась. Горе луковое! Я уж думала, он понял что-то, порадоваться уже грешным делом успела…

«Я тоже думала и успела…»

Еще чуть-чуть – и она разревётся прямо при родительнице. Ну хватит уже, что ли?! Уля стиснула зубы и крепче обняла себя руками. То была попытка остаться на плаву, собраться с духом для последнего рывка.

— Мам… Это его жизнь и его дело. Смирись уже.

Всё, на большее её не хватит. Если мама сейчас продолжит гнуть своё, Улю прорвёт. На притворство не осталось никаких ресурсов. Последние только что растратила, и, главное, ради чего? Ради того, чтобы мама не поняла всё вдруг и не возвела Егора в ранг первого врага семьи? Чтобы не думала, что своим «отвратительным поведением» «этот шалопай» довел её дражайшую дочурку до психоза? Да, только ради этого – о нём печется. Выбиваясь из сил, удерживает себя на поверхности, в то время как душа абсолютно беззвучно детонирует не прекращающейся серией взрывов и осыпается крошевом из осколков.

— Хлеб не купила?

Уля покачала головой, вновь откинулась на спинку.

— Потом схожу.

— Ладно, я тогда сама сейчас зайду, раз уж вышла все равно. Бутербродиков уж больно хочется. С колбаской.

С этими словами мама отчалила в сторону мусорного контейнера. Перекатив голову по спинке, Уля проводила её долгим взглядом, выпрямилась, раздраженно сорвала с носа очки и швырнула их в сумку прямо так, без футляра. По фиг. Выдрала из ушей затычки и уронила лицо в ладони, зло стёрла пальцами воду с ресниц. Какого черта?! Какого черта это происходит именно с ней? Оно ведь постоянно будет происходить! Каждый раз, когда он будет кого-то к себе приводить, она будет вот так биться в предсмертных муках и представлять. Может, к черту всё? Может, не на Камчатку надо ехать, а искать квартиру подальше отсюда? Срочно искать новую работу, чтобы иметь возможность оплачивать аренду, еду, ЖКХ. Тогда на учебу уже не хватит…

А как же бабушка? А если это последняя возможность с ней увидеться?

А терпеть его выкидоны как?! Сможет она терпеть? Почему она должна терпеть?! Это же невыносимо!

А он что, разве что-то «сестрёнке» своей должен?

Она уже видела его таким однажды – на утренней пробежке в парке. Уже чувствовала на себе взгляд насквозь. «Мне их жаль. Всех», — отбивались в ушах слова Аньки.

Agonía perpetua{?}[вечная агония, нескончаемые мучения (исп)]…

Пальцы безотчетно соскользнули к подвеске и крепко сжали её в кулаке, и в то же мгновение телефон завибрировал входящим. Отпустив кулончик и распахнув глаза, Уля бездумно уставилась на всплывшее уведомление.

17:13 От кого: Том: Первое место в твоем списке – моё.

— Передай своему другу, что он мудак!

«Непременно…»

Заторможенно повернув голову на звук, Ульяна упёрлась взглядом в перекошенное лицо стоящей на входе в подъезд Маши. Глаза её негодующе блестели, тонкая линия губ некрасиво кривилась, а под кожей ходили желваки. От прежнего благодушия не осталось и следа, жуткая гримаса злости преобразила человека до неузнаваемости. Говорить сил не нашлось, нашлись они лишь на то, чтобы брови вопросительно вскинуть.

«Аргументы в студию»

— Может, он со всеми так себя ведет? Ему просто нравится над людьми издеваться, да? — реагируя на красноречивый жест, взорвалась гневной тирадой Маша.

«Может…»

— Не понимаю, о чём ты, — пробормотала Уля, отворачиваясь в сторону.

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.

Сердце вышло на безумные, зашкаливающие обороты, в висках стучало, а поток набегающих на глаза слёз вдруг иссяк.