Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе

о том, как в 1993 году в Гиндзе на огромном здании в 20 с лишним этажей была размещена моя фотография с пояснительным текстом, что я – восходящая звезда Большого театра, типа спешите увидеть.

В другой раз меня привезли в какой-то огромный магазин, на одном из этажей которого продавались картины и книги. Я там часа три раздавал автографы, общался со зрителями. На имидж Bolshoi Ballet у японцев работала целая индустрия. Сегодня это выглядит чем-то из области фантастики, но так действительно было.

Сотрудничество с Пети в Токио подарило мне множество впечатлений и от страны, людей, ну и, конечно, от общения с самим Роланом. Он был невероятным гурманом, мы с ним облазили множество самых разных ресторанов и ресторанчиков. Я обожаю японскую кухню! Все эти сукияки, шабу-шабу, суси, сасими. Но Ролан предпочитал фьюжн, кухню, в которой переплетаются самые разные кулинарные традиции. По настроению мы спускали деньги и в очень дорогих французских, итальянских ресторанах. Он прекрасно ориентировался в Токио, поскольку ездил туда многие десятилетия.

Ролана в Японии обожали. Асами Маки боготворила Пети, а владелец труппы «Токио-балет» Тадацугу Сасаки поклонялся Морису Бежару. Это были два самых популярных хореографа в стране, интересы которых представляли две основные конкурирующие балетные компании Японии.

Кстати, линолеум, который сегодня покрывает пол в балетных залах и сцены театров во всем мире, является открытием Р. Пети. И произошло оно именно в Японии. В 1970-х он ставил там балет для Гилен Тесмар и придумал «проезд» ногами по сцене, а какой «проезд» на дощатом полу? Ролан решил приспособить к этому делу обычный линолеум, которым покрывали полы в помещениях, в том числе и кухни. Получилось замечательно!

91

Мой маршрут тех лет внутри России строился вокруг переездов Москва – Петербург и обратно. Только мы с Лиепой вернулись в Москву, как уже на следующее утро поехали в Петербург, чтобы участвовать в церемонии награждения «Золотой маской».

В зале Мариинского театра присутствовала в основном театральная публика – артисты, режиссеры, художники… Свою первую «Маску» я получал в Большом театре, вторую «Маску» – в Малом театре, третью «Маску» должен был получить в Мариинском театре за Германна в «Пиковой даме». Вместе с другими номинантами меня посадили в первый ряд партера рядом с Илзе, через проход сидел Ю. Н. Григорович. В том 2003 году он получал награду в номинации «За честь и достоинство». Обычно ее вручают последней, как самую весомую и значимую среди прочих. А в тот раз порядок церемонии почему-то изменили.

Когда объявили имя Юрия Николаевича, зрительный зал, к моему ужасу, отозвался единичными хлопками. Аплодисментов, обычных для таких моментов, вообще не было, просто вообще. Григорович вышел на сцену и, получив награду, исчез за кулисами. Следующей объявили номинацию «За лучшую женскую роль в балетном спектакле» и вызвали Илзе Лиепу. Она вышла на сцену, сказала какие-то теплые слова про отца, публика устроила ей рукоплескания, раздались крики «браво, Марис!» и тому подобное…

Когда назвали фамилию Цискаридзе, зрительный зал громко зааплодировал. В полном смятении я вышел на сцену, позабыв все, что собирался сказать. В итоге я поблагодарил Большой театр, своих педагогов и отдельное спасибо сказал Ю. Н. Григоровичу. Мне хотелось хоть как-то сгладить создавшуюся ситуацию. Но в этот момент я забыл назвать имя Ролана Пети! Можно такое представить?! Придя в себя, я страшно переживал собственную оплошность, но, как говорится, поезд уже ушел…

После «Золотой маски» я остался в Петербурге. На юбилее И. Ниорадзе, который проходил в Консерватории, я с ней танцевал «Легенду о любви» и «Шехеразаду». В I акте вечера шел балет «Мадам Лионелли», который для Ирмы был поставлен специально. Я все ходил тогда и шутил, обращаясь к Ниорадзе: «Мадам Чидорелли».

В первой кулисе в тот вечер сидела Н. А. Кургапкина, ее педагог. Я в гриме Ферхада сижу, тянусь у ног Нинель Александровны. «Что, грузин, позвали для усиления?!» – хихикнула она и опять из-за соображений экономии выключила свой слуховой аппарат. А финальный дуэт в «Мадам Лионелли» заканчивался тем, что героиня Ирмы оставалась на сцене одна, ее возлюбленный уходил. Кургапкина вдруг повернулась ко мне и тихо, а на самом деле на всю сцену и весь зрительный зал Консерватории, акустика там была отменная, произнесла тоном большой трагической актрисы: «Я поняла. Он не СМОГ!» Сотрясаясь от дикого хохота, я упал головой на ее колени, она упала на меня. Так, дуэтом, мы еще долго тряслись, умирая от смеха, не в силах остановиться.

С Кургапкиной связана и другая гениальная история. Нинель Александровна во время спектаклей всегда сидела в Директорской ложе Мариинского театра на месте № 1, оно самое близкое к сцене. Сидела, сложив ручки на бордюре ложи, подбородок на кистях, прямо как горгулья на соборе Парижской Богоматери. Шел балет Баланчина «Драгоценности» – «Рубины». Солировала одна очень способная молодая артистка. Нинель Александровна смотрела, смотрела, потом повернулась к кому-то, кто сидел через шесть человек в противоположном углу ложи, и произнесла, опять же «тихо-тихо», на весь зал гробовым голосом: «Физика феноменальная. Но, к сожалению, не все дома». А в оркестре в этот момент такое невыносимое pianissimo было… Все живое в театре в тот момент просто полегло…

Помню, иду по коридору в Мариинском театре, Кургапкина навстречу: «Здравствуйте, Нинель Александровна!» – «Пр-р-р-ывэт!» Ну, кто сейчас так скажет?! Таких ярких, по-настоящему театральных персонажей, что в Петербурге, что в Москве, остались единицы, если еще остались. В кино их называют «уходящей натурой». Это были не люди, а живые мифы, соль Театра, его слава и гордость. Жан Кокто называл их «священными чудовищами». Какое счастье, что я видел их, знал и работал с ними…

92

Прямо из Петербурга мы группой артистов – И. Зеленский, Ю. Махалина, Ф. Рузиматов, Е. Иванченко, И. Кузнецов, я с Ирмой Ниорадзе во главе – улетели в Лондон, чтобы теперь уже в Royal Albert Hall, на пять с половиной тысяч зрителей, отпраздновать ее юбилей. По дороге выяснилось, что все хотят танцевать вместо меня «Шехеразаду». Ирме было неловко: «Нико, только не обижайся, станцуешь Нарцисса?» «Да мне все равно!» – ответил я, уже предвкушая свои походы по лондонским музеям.

Приехав в Royal Albert Hall, взглянув на сцену, которую хорошо знал, поскольку много на ней танцевал, я отправился осуществлять свою культурную программу. Мне сказали, что после финального номера под аккомпанемент барабанов пойдет «бисовка»: участники вечера исполнят друг за другом свои «коронные» движения.

«Хорошо, на барабаны так на барабаны! Учтите, я буду делать круг jeté en tournant. Вы мне скажете, после кого я выхожу. И в конце, когда все будут делать grand pirouette, я тоже скручу, вы не волнуйтесь», – сказал я и ушел в музей. На спектакле станцевав «Легенду о любви», потом «Нарцисса»,