Последний довод королей - Джо Аберкромби

Солнце быстро закатывалось за горизонт, последний тусклый луч мелькнул над холмами на западе. Где-то там, за ними, невидимая глазу, пылала Адуя. Вест расправил плечи, разминая затекшие мышцы. После ухода из Инглии он не получал никаких вестей. Насколько он понимал, Арди осталась в стенах города, и он ничем не мог ей помочь. Он мог только отдать приказ немедленно атаковать и надеяться, что удача не отвернется от них. Вест беспокойно потер желудок. После морского плавания он все еще страдал от несварения. Издержки командования, без сомнения. Через несколько недель такой жизни его будет рвать кровью на карты, как его предшественника. Он глубоко втянул в себя воздух и выдохнул его.

— Я знаю, что ты чувствуешь.

Это был Ищейка. Он сидел на расшатанной скамейке у палатки, уперев локти в колени, и смотрел в сторону моря.

Вест устало опустился рядом с ним. Совещания с Кроем и Поулдером всегда изнуряли его. Если слишком долго притворяться твердым как кремень, можно сломаться, как солома.

— Прости, — неожиданно произнес он.

Ищейка поднял голову и взглянул на него.

— Простить? За что?

— За все. За Тридубу, за Тула… За Катиль. — Вест проглотил комок, вставший у него в горле. — За все. Прости.

— Мы же все виноваты. Я не виню тебя. Я никого не виню, даже Бетода. Что толку в обвинениях? Мы делаем то, что должны делать. Я давно перестал выискивать какие-то причины.

Вест на миг задумался об этом, потом кивнул.

— Хорошо.

Они сидели и смотрели, как внизу вдоль берега зажигаются факелы, точно светящаяся пыль заполняет пространство темноты.

Ночное время, мрачное время. Мрачное из-за холода, из-за бесконечного мелкого дождя, из-за неумолимых миль, которые необходимо преодолеть до рассвета. Из-за того, что ожидает в конце пути, когда встанет солнце. Идти в бой с каждым разом все труднее. В молодости, еще до того, как Логен потерял палец и обрел дурную репутацию, перед сражением он чувствовал легкое волнение, возбуждение. Теперь остался только тошнотворный страх. Его пугала битва и, что гораздо хуже, ее исход.

То, что он был королем, не помогало. Это вообще ничему не помогало. Это то же самое, что быть вождем, только хуже. Теперь ему все время казалось, что он не сделал что-то важное, что должен был сделать. А разрыв между ним и остальными увеличился. Стал еще непреодолимее.

Сапоги шлепали и хлюпали, оружие и упряжь позвякивали, люди ворчали и ругались в темноте. Немногочисленные шипящие факелы еще горели, освещая грязную дорогу, в их мерцании светились тонкие прожилки дождя. На Логена тоже лил дождь, легко касался головы, лица, постукивал по плечам старой куртки.

Армия Союза растянулась по пяти дорогам. Все направлялись на восток, все направлялись к Адуе, что не сулило гуркам ничего хорошего. Логен и его люди двигались по самой северной дороге. К югу он видел тонкую линию мерцающих огней, плывущих в темноте, растягиваясь вдаль, насколько мог охватить глаз. Другая колонна. Несколько тысяч человек, спешивших по грязи к кровавому рассвету.

Логен нахмурился. Он глянул на повернутое в профиль худое лицо Трясучки, идущего впереди. На это лицо, освещенное мерцающим светом факела, падали прямые резкие тени, глаз блестел. Логен и Трясучка посмотрели друг на друга, потом Трясучка отвернулся, сгорбился и продолжил путь.

— Парень недолюбливает меня, и так будет всегда.

— Бездумное убийство не способствует популярности, — произнес Ищейка. — Особенно для короля.

— Но он мог бы как-то разобраться с этим.

Трясучка был озлоблен. Такая злость не проходит со временем, ее не излечить ни добротой, ни даже спасением жизни. Большинство ран со временем заживает, но есть и другие, которые с каждым днем болят все сильнее.

Ищейка догадался, о чем думает Логен.

— Насчет Трясучки не волнуйся. С ним все будет в порядке. У нас хватает забот с гурками, да и много с чем еще.

— Угу, — подал голос Молчун.

Логен не был уверен в этом. Самые страшные враги живут по соседству, как говорил его отец. В прежние времена Логен прибил бы парня на месте, и проблема была бы решена. Но теперь он хотел измениться к лучшему. И очень старался.

— Во имя мертвых, — говорил Ищейка, — мы будем драться с коричневыми за Союз? Какого черта? Нам здесь нечего делать.

Логен глубоко вздохнул и позволил Трясучке обогнать их.

— Свирепый оказал нам помощь. Если бы не он, мы бы никогда не справились с Бетодом. Мы его должники. Всего лишь один бой, последний.

— А ты не замечал, что каждая схватка тащит за собой следующую? Всегда еще одна драка в запасе.

— Угу, — произнес Молчун.

— Не в этот раз. Этот бой последний.

— Точно? И что потом?

— Назад, на Север. — Логен пожал плечами. — Мир.

— Мир? — недоверчиво усмехнулся Ищейка. — А что это такое?

Чем мы будем заниматься?

— Я думаю… ну… будем что-нибудь выращивать, например.

— Выращивать? Во имя всех чертовых мертвых! Что ты, или я, или кто-то из нас понимает в этом деле? Что мы умеем в жизни, кроме как убивать?

Логен неловко пожал плечами:

— Надо надеяться на лучшее. Человек способен учиться.

— Учиться? Чем больше ты убиваешь, тем лучше ты это делаешь. Чем лучше ты это делаешь, тем меньше ты приспособлен к чему-либо еще. Сдается мне, мы прожили так долго только потому, что научились убивать лучше всех.

— У тебя мрачное настроение, Ищейка.

— У меня всегда мрачное настроение. Меня тревожит, что у тебя оно не мрачное. Надежда не очень-то ладит с такими, как мы, Логен. Вот, растолкуй мне: разве не все, к чему ты прикасаешься, разлетается на куски? Есть ли что-то, что после встречи с тобой не вернулось в грязь?

Логен задумался. Его жена и дети, его отец и его люди, — все вернулись в грязь. Форли, Тридуба и Тул. Все хорошие люди, и все они мертвы, причем некоторых Логен убил собственной рукой, а некоторых уничтожил своим пренебрежением, своей гордостью, своей глупостью. Он представлял себе их лица — печальные лица. Мертвые часто так выглядят. А если оглянуться на безнадежно угрюмый отряд, неслышно следующий за ним… Скопище призраков. Порубленная, кровавая армия. Те, кого убил по собственной воле. Вот Шама Бессердечный — его внутренности свисают из вспоротого живота. Вот Черноногий с раздробленными ногами и обожженными руками. Вот паршивец Финниус — одна ступня отрезана, грудь раскроена. Даже Бетод явился: череп раздроблен в сплошное месиво, сморщенное лицо свернуто набок, и мертвый мальчик Круммоха выглядывает из-под локтя. Целое море убиенных. Логен закрыл глаза, затем широко распахнул их, но лица все еще плыли по краю его сознания. Ему нечего было ответить Ищейке.