Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Койка слабо покачивалась. Насколько можно судить, «Отчаянный» идет под малыми парусами, ветер умеренный на правом траверзе. Так и должно быть. Скоро вставать — Хорнблауэр повернулся на другой бок и снова заснул.
— Две склянки, сэр, — сказал Гримс, входя в каюту с зажженной лампой. — Две склянки, сэр. Небольшой туман, и мистер Проуз говорит, он хотел бы лечь на другой галс.
Гримс был худосочный юноша, заявивший, что был капитанским слугой на пакетботе Вест-Индской компании.
— Дайте мне бушлат, — сказал Хорнблауэр.
В одном бушлате поверх ночной рубашки на палубе было зябко. Хорнблауэр нашел в кармане Мариины перчатки и с благодарностью их натянул.
— Двенадцать саженей, сэр, — доложил Проуз, когда «Отчаянный» лег на другой галс и на фор-руслене бросили лот.
— Очень хорошо.
Есть время одеться, есть время позавтракать. Есть время — разнообразные соблазны обступили Хорнблауэра. Он хотел чашку кофе. Он хотел две или три чашки кофе, крепкого и очень горячего. А кофе у него только два фунта. По семнадцать шиллингов за фунт он больше себе позволить не мог. Чудом свалившиеся на него сорок пять фунтов — он выиграл их в вист как раз перед тем, как появилось обращение короля к парламенту, — растаяли в мгновение ока. Надо было справить походную одежду, выкупить из ломбарда шпагу, приобрести обстановку в каюту и оставить семнадцать фунтов Марии, чтобы она могла протянуть, пока не получит его жалованье. Так что на «капитанские припасы» осталось немного. Он не купил ни барашка, ни поросенка. Ни одного цыпленка. Миссис Мейсон сторговала ему шесть дюжин яиц — они, упакованные в стружки, лежали в ведре, принайтовленном к палубе в штурманской рубке, — и шесть фунтов круто посоленного масла. Сахарная голова, несколько горшочков с вареньем — на этом деньги кончились. У Хорнблауэра не было ни ветчины, ни заготовленного впрок мяса. Вчера он поужинал сардинами — то, что они были куплены на деньги секретной службы, придавало им некоторую пикантность, но вообще ничего хорошего в сардинах нет. А кроме того, моряки издревле питают предубеждение к рыбе — существам одной с ними стихии. Они злятся, когда бесконечная череда соленой свинины и соленой говядины нарушается рыбой. Отчасти это может объясняться тем, что после рыбы остается запах, долго не выветривающийся с небрежно сполоснутой морской водой посуды. Тут, проснувшись, заблеял один из ягнят, привязанных в установленной на шкафуте шлюпке. Когда «Отчаянный» готовился к плаванию, кают-компания сбросилась на покупку четырех ягнят. В один из этих дней офицеры будут есть жареное мясо, и Хорнблауэр собирался напроситься к ним на обед. Мысль напомнила ему, что он голоден, — но голод не шел ни в какое сравнение с тем, как хотелось кофе.
— Где мой слуга! — вдруг заорал он. — Гримс! Гримс!
— Сэр? — Гримс просунул голову в дверь штурманской рубки.
— Я пойду одеваться, и я хочу позавтракать. Я выпью кофе.
— Кофе, сэр?
— Да. — Хорнблауэр едва удержался, чтобы не сказать «черт тебя подери». Обрушивать ругательства на человека, который не вправе ответить тем же и чья единственная вина состоит в его безобидности, претило Хорнблауэру, так же как некоторым людям не нравится стрелять лисиц. — Вы ничего не знаете про кофе?
— Нет, сэр.
— Возьмите дубовый ящичек и принесите его мне.
Хорнблауэр, бреясь с помощью четверти пинты пресной воды, объяснил Гримсу про кофе.
— Отсчитайте двадцать этих зерен. Положите их в открытую кастрюльку — возьмете ее у кока. Потом поджарьте их на камбузе. Будьте внимательны. Потряхивайте их. Они должны стать коричневыми, не черными. Поджаренными, но не горелыми. Ясно?
— Ну… да, сэр.
— Потом отнесите их к доктору, с моими приветствиями.
— К доктору? Да, сэр. — Гримс увидел, что брови Хорнблауэра сошлись, как грозовые облака, и вовремя подавил изумление при упоминании доктора.
— У него есть пестик и ступка, в которой он толчет слабительное. Положите зерна в ступку. Изотрите их. Мелко, но не в пыль, запомните это. Как зернистый порох, не как пороховая пыль. Ясно?
— Да, сэр. Думаю, ясно.
— Потом… Ладно, ступайте, делайте, потом опять явитесь ко мне.
Гримс явно был не из тех, кто все делает быстро. Хорнблауэр успел помыться, одеться и расхаживал по шканцам, с нетерпением ожидая завтрака, когда появился Гримс со сковородкой сомнительного порошка. Хорнблауэр коротко объяснил ему, как приготовить из этого кофе. Гримс с сомнением выслушал.
— Идите готовьте. Ах да, Гримс!
— Сэр?
— Я хочу яичницу. Из двух яиц. Вы умеете жарить яичницу?
— Э… да, сэр.
— Зажарьте ее так, чтоб желтки были почти твердыми, но не совсем. И принесите горшок масла и горшок варенья.
Хорнблауэр, отбросив всякое благоразумие, вознамерился хорошо позавтракать. Но ветреное настроение накликало ветреную погоду. Без всякого предупреждения налетел шквал, ударил «Отчаянный» в лоб, и, пока корабль спускался под ветер и приходил в себя, хлынул дождь, ледяной апрельский ливень. Хорнблауэр отмахнулся от Гримса, когда тот первый раз подошел доложить, что завтрак готов, и пошел с ним только на второй раз, когда «Отчаянный» снова лег на прежний курс. Ветер улегся, рассвело, времени у Хорнблауэра почти не оставалось.
— Я буду на палубе через десять минут, мистер Янг, — сказал он.
Штурманская рубка была тесным помещением, примыкавшим к капитанской каюте. Эта каюта, штурманская рубка, капитанская кладовая и тамбур занимали весь крохотный полуют «Отчаянного». Хорнблауэр протиснулся за маленький стол.
— Сэр, — сказал Гримс, — вы не пришли, когда завтрак был готов.
Вот и яичница. Белки по краям почернели, желтки совершенно твердые.
— Очень хорошо, — проворчал Хорнблауэр. Он не мог винить в этом Гримса.
— Кофе, сэр?
Гримс прижимался к закрытой двери рубки и повернуться ему было негде. Он налил из кувшина в чашку. Кофе был теплый, но не горячий и какой-то мутный.
— Постарайтесь, чтоб в следующий раз он был горячее, — сказал Хорнблауэр. — И в будущем вам нужно растирать его получше.
— Да, сэр. — Голос Гримса слышался как бы издалека. Он едва шептал. — Сэр…
Хорнблауэр поднял голову. Гримс дрожал от страха.
— В чем дело?
— Я сохранил это, чтобы вам показать. —
