Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Барабан! — приказал Буш, и дробь прекратилась.
Тут же смолкли дудки боцманматов, немного не одновременно, не так, как хотелось бы Хорнблауэру. На шканцах фрегата кто-то — тамбурмажор, наверное, — поднял длинную палку с бронзовыми колокольчиками и резко ее опустил. Тут же загремела полудюжина барабанов — военный марш, невразумительное смешение звуков, которое Хорнблауэр никогда не понимал. Жезл тамбурмажора ритмично вздымался и падал. Наконец музыка смолкла. Хорнблауэр надел шляпу, французский капитан тоже.
— Ружья на плечо-о-о! — прокричал сержант.
— Разойдись! — скомандовал Буш, потом не так громко: — Тихо! Молчать!
Возбужденные матросы могли по команде «разойдись» начать болтовню — они тоже ни разу в жизни не проходили близко от французского корабля, не обменявшись бортовыми залпами. Но Буш твердо вознамерился убедить французов, что команда «Отчаянного» сплошь состоит из стоиков. Уайз тростью приводил приказ в действие, и матросы разошлись дисциплинированно — порядок нарушил лишь один короткий вскрик, когда трость обрушилась на чью-то спину.
— И впрямь «Луара», сэр, — сказал Буш.
Отчетливо видно было название, выписанное изящными золотыми буквами на украшенной орнаментом корме фрегата. Хорнблауэр вспомнил, что Буш по-прежнему не ведает, откуда оно ему известно. Приятно прослыть всезнающим, пусть даже необоснованно.
— И вы были правы, сэр, что не стали от них удирать, — продолжал Буш.
Почему так невыносимо видеть восхищение в глазах Буша? Буш не знает об участившемся сердцебиении и о потных ладонях.
— Наши ребята смогли поближе взглянуть на француза, — неловко произнес Хорнблауэр.
— Точно, сэр, — согласился Буш. — Вот уж чего я не ждал, так это услышать эту мелодию с французского фрегата!
— Какую? — неосторожно спросил Хорнблауэр и тут же разозлился, что обнаружил свою слабость.
— «Боже, храни короля», сэр, — просто ответил Буш. К счастью, ему не пришло в голову, что кто-то может не узнать гимн своей страны. — Если б у нас был оркестр, нам пришлось бы играть их «Марсельезу».
— Пришлось бы, — сказал Хорнблауэр. Надо немедленно сменить тему. — Смотрите! Они ставят брамсели. Быстрее! Засеките время! Посмотрим, что они за моряки.
VI
С запада дул штормовой ветер. Невероятно ясная погода, стоявшая последние несколько недель, закончилась, и Атлантика вернулась в обычное свое состояние. Под полностью зарифленными марселями «Отчаянный» боролся с ветром, идя в крутой бейдевинд на левом галсе. Левый борт он подставил огромным валам, беспрепятственно пробежавшим тысячи миль от Канады до Франции. Шлюп качался с бока на бок, потом с носа на корму, потом подпрыгивал и снова кренился на бок. Ветер так сильно давил на марсели, что он почти не наклонялся влево — кренясь на правый борт, замирал на миг и возвращался в вертикальное положение. Но хотя бортовая качка и ограничивалась таким образом, корабль подпрыгивал вверх и проваливался вниз на каждой проходившей под килем волне. Все на палубе чувствовали, что давление досок на ноги увеличивается и затем уменьшается всякий раз, как палуба взмывает и падает. Ветер завывал в такелаже, древесина стонала под постоянно меняющимся напряжением, изгибавшим судно по длине. Однако этот стон успокаивал — то был не резкий треск и не беспорядочные шумы. Он говорил, что «Отчаянный» гибок и податлив, а не жесток и хрупок.
Хорнблауэр вышел на шканцы. Он был бледен от морской болезни — изменение качки застало его врасплох. Правда, сейчас ему было совсем не так плохо, как когда они первый раз вышли в Ла-Манш. Он кутался в бушлат и вынужден был за что-нибудь держаться, ибо прежняя привычка к качке еще не восстановилась. Со шкафута появился Буш в сопровождении боцмана. Он козырнул и внимательно огляделся.
— До первого шторма никогда не узнаешь, что может оторваться, сэр, — сказал Буш.
Все, что казалось надежно принайтовленным, в сильную качку обнаруживает опасную склонность смещаться под действием непредсказуемых напряжений. Буш с Уайзом только что закончили долгий осмотр.
— Что-нибудь не в порядке? — спросил Хорнблауэр.
— Только мелочи, сэр, за исключением стоп-анкера. Его заново закрепили.
Буш широко улыбался, глаза его весело горели — его явно радовали и смена погоды, и свист ветра, и новые, связанные с этим обязанности. Он потер руки и глубоко вдохнул. Хорнблауэр мог бы утешиться воспоминаниями, что и он когда-то радовался непогоде, и даже надеждой, что когда-нибудь будет радоваться вновь, но сейчас утешения казались ему напрасными, а надежда — тщетной.
Хорнблауэр взял подзорную трубу и огляделся. Погода на мгновение прояснилась, и горизонт отодвинулся. Далеко на правой раковине Хорнблауэр увидел что-то белое, потом, встав покрепче (насколько это ему удалось), поймал белое пятнышко в поле зрения подзорной трубы. Это был бурун у Ар-Мена — какое странное бретонское название, — самого южного из всех рифов, охраняющих подступы к Бресту. Пока Хорнблауэр смотрел, волна налетела на скалу и накрыла ее целиком.
Белый гребень поднялся ввысь, как исполинская колонна, достиг высоты грот-марселей корабля первого класса, затем ветер возвратил его в небытие. Тут налетел шквал, который принес с собой ливень. Горизонт вновь сомкнулся, и «Отчаянный» опять стал центром крохотного кусочка вздымающегося серого моря. Низкие тучи нависли над самыми верхушками мачт.
Они были так близко от подветренного берега, как только Хорнблауэр отважился подойти. Человек более робкий при первых признаках непогоды отошел бы подальше в море, но в таком случае робкого человека очень скоро снесло бы далеко от места, за которым ему поручено наблюдать, и ему потребовалось бы несколько дней, чтобы вернуться на позицию. А в эти дни мог задуть попутный для французов ветер, и те могли бы двинуться, куда пожелают, незамеченные. Казалось, на карте, помимо параллелей и меридианов, прочерчена еще одна линия, отделяющая безрассудство от разумной смелости, и Хорнблауэр держался у самой границы безрассудства. Теперь — как всегда, на флоте — оставалось только ждать и смотреть. Бороться со штормовым ветром, примечая усталыми глазами все его изменения, с трудом идти на север одним галсом, делать поворот оверштаг и с таким же трудом идти на юг другим галсом, лавировать на подступах к Бресту, пока не представится возможность разглядеть получше. То же самое Хорнблауэр делал вчера, то же он будет делать бессчетное число раз, если война все-таки разразится. Он вернулся в каюту, чтобы скрыть новый приступ морской болезни.
Через некоторое время, когда ему немного полегчало, в
