Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

не берусь судить, но не проходило и недели, чтоб я не получал по два, а то и по три приглашения на различные праздники, презентации, юбилеи, годовщины, по случаю революции, по случаю дня рождения императора, королевы… некоторые застолья были просто от избытка чувств, амбиций и денег, а то и просто от скуки. Под Новый год вакханалия праздников зашкаливала все пределы. Люди буквально не вылезали из-за праздничных столов. За две недели отрастали животы, опухали красные лица, заплывали свинячьим жирком глазки. С трудом ворочались усталые от бесконечных здравниц языки. В некоторые дни одни и те же лица успевали появиться на двух, а то и трех собраниях. Праздничные подарки совершали в Петербурге новогодний круговорот, когда в каждой приемной появлялись целые склады бутылок шампанского и коробок с конфетами; уже на следующий день они отправлялись в дальнейшее праздничное турне по известным адресам, часто с теми же поздравительными открытками, что и пришли. Ты мне – я тебе!

Я быстро усвоил новые забавы и за несколько лет отрастил порядочный животик. Входя в зал, научился мгновенно оценить диспозицию и как только заканчивались не слишком длинные и утомительные речи, пристраивался к самому вкусному и богатому местечку. Если гуляли нефтяники, можно было вдоволь наесться камчатских крабов. С размахом гуляли и ребята из топливно-энергетического комплекса. Хорошо помню огромного осетра в Мраморном дворце, которого не осилил бы и Собакевич. Я поедал свой кусок за одним столом с английским консулом, который имел наглость в светском разговоре небрежно отозваться о группе «Дип Перпл» и был очень удивлен ярости, с которой я на него обрушился в ответ. («Приличия, сэр! Что с вами?») Но самое богатое застолье на моей памяти закатила вице-губернатор правительства Матвиенко по случаю своего юбилея. Первый раз в жизни я тогда ел черную икру столовыми ложками, как в фильме «Белое солнце пустыни». Ел так же, как Верещагин, без всякого аппетита, с каким-то комичным чувством пролетарской ненависти к нуворишам – вот вам, гады-буржуи, убыток, долларов на пятьсот! Чтоб помнили, зарвавшиеся и зажравшиеся эксплуататоры: простой народ голодает!

Денег в БМГ было вдоволь. Цели были благородны. Что еще нужно для полного журналистского счастья? Ложка дегтя все же нашлась. Подлецы.

Я встречал в своей жизни много нехороших людей, злых, жестоких и жадных, но впервые столкнулся с настоящими подлецами в БМГ – видимо вышел на уровень, где они уже водились. Одного из них, даже на некоторое время возненавидел.

Это был невзрачный, гладенький человечек, с суетливыми движениями, бегающим, как и у всех подлецов, взглядом – всегда каким-то тревожно-настороженным, иногда подавленным, порой злобным. Всегда у него был вид, как будто он только что вышел из комнаты, где ему сообщили гадость. Всегда он куда-то спешил, хмуро пробегая мимо коллег, и коллеги многозначительно переглядывались. У меня сложилось впечатление, что он всю жизнь убегал от чего-то страшного. Туда, где не будет страшно. Я видел, как он вскакивал буквально по стойке смирно, когда звонил Руднов. Лицо его обмирало от преданности, краснело, бледнело, увлажнялось. Голос трепетал от самой настоящей любви.

– Да, да, Олег Константинович, уже исполнено! Сделаю! Скажу! Да я его… ладно, понял. Есть!

Отложив трубку, он с минуту сидел в полной прострации, переживая каждое слово разговора, потом наполнялся вдруг злой решимостью и начинал кричать:

– Ну что сидим? Мы сидим, а дело стоит! Замечательно устроились!

Как-то раз я позвонил Руднову, чтоб решить некий рабочий вопрос, в присутствии коллег и этого урода. Поговорили, повесили трубки. Смотрю – урод сидит красный, взволнованный. Когда мы остались с ним в кабинете одни, услышал:

– Иванов, ты что, не знаешь?! В присутствии посторонних Олегу Константиновичу звонить нельзя. Говорим о нем только так: «Руководитель»! Это что за фамильярность?

Я ни разу не видел, чтобы он искренне рассмеялся, улыбался он редко и как-то криво, двусмысленно. В деле он смыслил мало и злился, если ему намекали на некомпетентность. Мой товарищ из газеты «Смена», как-то сказал в узком кругу – и, клянусь, лучше не скажешь:

– Он не любит людей.

Мы только что пытались понять, добравшись до фрейдистских глубин, причину, которая толкала нашего подлеца мучить людей, но журналист «Смены» поставил в дискуссии жирную точку.

– Он не любит людей.

Да, есть и такие. Просто никого не любят. Не потому, что их обижали в детстве. Не потому, что ничего не добились в жизни. А потому, что пращур их был – Каин.

Интересно, что в своего начальника, особенно деспотичного, подобные типы влюбляются искренне и беззаветно. И при этом часто плохо кончают. На Руси к лакеям всегда относятся жестоко. Я знал двух абсолютно преданных своим хозяевам слуг. Об одном только что рассказал. Его дальнейшая судьба в БМГ поучительна и печальна. Добившись полного признания в должности помощника руководителя, он стал начальником самостоятельной структуры, которая вошла в состав БМГ. Впервые в жизни ему предстояло самостоятельное ответственное дело, в котором успех определялся не дутыми отчетами, а конкретным результатом. Впервые в жизни он стал зависим от людей, которых надо было поднять на большое дело. Вдохновить, зажечь и раскрыть их таланты. Сделать из них единомышленников и соратников. Вместо этого он с первых дней дал ясно понять, что вольница закончилась, либерализма он не потерпит, что сотрудники компании возомнили себя творцами, а на самом деле они всего лишь подчиненные и обязаны подчинятся ему безропотно в любой ситуации. Начались раздоры. Начались взаимные подставы и откровенное вредительство. О, в журналистике есть немало способов мести. И мстителей предостаточно. Новый начальник смешил своей некомпетентностью, о которой тут же доносили наверх. Его ошибки поощрялись, а глупости приветствовались с нескрываемым торжеством. Бедняга спал с лица. Последние недели в должности он походил на затравленного кота, который шипит и выгибает спину, завидев человека. Так долго продолжаться не могло. В конце концов Руднов снял его с должности со скандалом и ничего не предложил взамен.

Другой случай был еще в «Вечерке». Новый владелец газеты, как и положено, проводил кадровые перемены. Нам прислали нового директора. Молодой, неглупый, образованный, но невероятно нервный и напуганный чем-то на всю жизнь мужчина, при одном только упоминании о руководителе бледнел и напрягался. На редких совещаниях он пожирал глазами своего шефа, ловил каждое его слово. Не сомневаюсь, что он прыгнул бы за него в огонь и в воду, заградил бы его от вражеской пули. Он тоже вскакивал со стула, когда звонил даже не сам шеф, а его помощница. Как-то, поймав мой сочувственный взгляд, он простодушно признался