Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

самой счастливой порой в моей журналистской карьере. Я возглавил газету, которую читали, помимо Петербурга, во всех областях Северо-Запада и, что немаловажно, в Москве. В этом огромном королевстве у меня был всего один начальник, и этот человек обладал огромным политическим весом, который позволял нам быть воистину независимыми. Для журналиста писать то, во что веришь – несбыточная мечта. Мы не просто могли критиковать власть, мы были обязаны это делать. Власть сообразно своей природе за это на недолюбливала, но уважала. Не буду подробно распространяться о подвигах, скажу лишь, что благодаря непримиримой позиции БМГ, Петербург не потерял тогда многие памятники архитектуры в центре города, а тысячи нуждающихся бедняков получили помощь благодаря «Общественной приемной» при нашей Медиа-Группе.

Газете «Невское время» имела прочную репутацию либерального издания. Костяк коллектива составляли проверенные борцы за свободу слова, которые весь смысл своей своих профессиональных усилий видели в том, чтобы подавлять инакомыслие. Никакого заговора против правды. Никаких злобных инсинуаций! Эти люди действительно боролись со свободой во имя свободы! Любимый ленинский вариант! Всю жизнь они страдали от запретов, маялись от единомыслия, ломали идеологические оковы, и вот, наконец, сломали. Ура! Демократия! Свобода! Кто против свободы?! Казнить его! Напоминает анекдот:

В партизанский отряд попал в плен грибник и говорит удивленно:

– Мужики, вы че? Война уже давно закончилась?

Командир партизан задумчиво трет лоб.

– Да? А чьи же поезда мы до сих пор под откос пускаем?

Даже самые умные из либералов становились в тупик, когда сталкивались с иной точкой зрения. Сергей Ачильдиев искренне пытался достучаться до моего сердца:

– Миша, но ведь это же бред! (бред – любимое словцо по обе стороны идеологических баррикад)

– Сережа, это просто другая точка зрения. Автор имеет на это право.

– Но это же мракобесие! Эту точку зрения давно опровергли.

– Кто?

– Как кто? Да все!

Ортодоксы свободы слова были и в «Вечерке», но у тамошнего корабля и трубы были пониже и дым пожиже. «Невское время» же задумывался как серьезный общественно-политический проект с серьезными политическими амбициями. Слово «патриотизм» для Руднова не было ругательным и в мою задачу входило донести это до всей редакции.

Крайне правый фланг идеологического фронта представлял Паша Виноградов. Сибиряк с польской родословной, крупный, бородатый, громкий, расхристанный, жил он полулегально в полуподвальном помещении при газете в доме Набокова с незапамятных времен. Паша очень был похож на православного, каким его видит напуганный либерал, и был им. Давным-давно он даже учился в семинарии. Взглядов своих, кои сейчас назвали бы консервативными, Павел никогда не скрывал и когда брал слово на планерках и летучках, либералы склоняли головы и начинали нервно чертить в блокнотах всякие рожицы. Характер у Паши был далеко не всегда православно-елейный. Недаром в своем время он пострадал от власти, будучи в Сибири радикальным неформалом. Когда дело касалось веры, вспыхивал как порох.

– Я православный! – кричал он поникшим головам. – Забыли? И другой точки зрения у меня быть не может!

Надо отдать должное Паше – свою точку зрения он никому, в отличие от либералов, не навязывал и в редакции всегда был в меньшинстве. К нападкам относился со смирением.

– Ты видел, как они возбудились? – говорил он мне после планерки, хитро улыбаясь в бороду. – Это им бесы покоя не дают. Подзуживают…

Я испуганно оглядывался вокруг, чтоб не дай Бог нас услышали, и говорил торопливо:

– Да, да, конечно. Только и ты, Паш, особо не дразни, бесов-то… А то сожрут они нас к черту.

Пашу много раз еще до меня хотели схарчить, но вот ведь чудо – уцелел! Возможно, был очень колоритен, тот случай, когда человека можно демонстрировать гостям, как пример плюрализма; может быть, обезоруживала ясность его мировоззрения, в котором трудно было найти крамолу, хотя православие в целом, в глазах его бывших начальников, было крамольным, не знаю… Во мне он сразу почувствовал защитника и распрямился. Писал он хорошо, кругозором обладал, как историк по образованию, широким, и умом глубоким.

На первых порах он был и единственным настоящим консерватором в команде. То есть человеком, который не верит, что завтра будет непременно лучше, чем вчера и сегодня, и поэтому не спешит туда, задрав штаны.

Несколько человек в редакции Пашу откровенно не любили и время от времени мне приходилось разбирать их доносы. Один раз я не выдержал и прилюдно сказал всем:

– Виноградов – единственный, кто еще не нажаловался на других. Берите с него пример!

На либеральном фланге кипели мысли. Время от времени Смольный подбрасывал новые идеи, которые нужно было в кратчайшие сроки привить необразованному простонародью. Толерантность. Это когда человек может выпить литр водки и не запьянеть. Или когда раскрашенные бляди прилюдно запихивают в свои вагины дохлых цыплят, а ты деликатно смотришь в другую сторону. Политкорректность. Это когда проститутку называют сначала «путаной», потом «ночной бабочкой», а потом «девушкой с низкой социальной ответственностью». Труднее было с однополыми браками. Вспоминаю как либералка Казакевич рассказывала, краснея (еще краснея!) про прием в консульстве Швеции.

– Торжественная часть закончилась, гости разошлись, остались только мы, самый ближний круг, так сказать. Консул говорит: «А сейчас я познакомлю вас с моей женой!» И входит здоровенный такой… мужик! Я чуть в обморок не упала!

Здоровая реакция психически здоровой женщины. Приблизительно так же любой из нас отреагирует на предложение отведать бифштекс из мужчины. Шокирует? Тогда можно подискутировать. А если мужчина молодой? А если его откармливали экологически чистыми продуктами? А если он спал всегда на свежем воздухе? Не убеждает? Ну и ешьте свою баранину, а другим оставьте право питаться человечинкой.

К счастью, у меня был свой начальник, который придерживался привычных ценностей и который Смольному был не по зубам. Руднов был очень ревнив к власти. По-настоящему разозлить его было можно, грубо навязывая что бы то ни было. Тогда он вставал на дыбы и болезненно лягался. Случались стычки, и весьма серьезные, с губернаторами, и Олег Константинович выходил победителем. Несколько раз наезжали и на меня лично. Тогда я звонил Руднову. Жаловался.

– Что? Угрожали?! И даже мне?! Значит так, посылай всех на хер и продолжай свое дело. А если им что-то нужно – пусть на меня выходят. Так и говори всем.

Я и говорил всем. С удовольствием. Упиваясь растерянной тишиной в ответ.

Это было благословенное время, когда пресса выполняла свое прямое предназначение – осуществляла общественный контроль за властью и объясняла народу, чего хочет власть.

К тому же это были тучные годы. Время роскошных пиров. Откуда взялась эта мода на богатые застолья,