Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

грянули с экранов песенку: «Эй, хали-гали, наши времена настали!» Как тут не вспомнить публикацию (названия не помню, прочитал в воспоминаниях священника Федченкова) в православном вестнике от 1905 года. Крестьянин Тульской (кажется) губернии рассказывал, что однажды летним утром вышел на берег пруда и вдруг увидел, что на ветках деревьев (кажется, ивы) сидят странные существа. Не больше метра росту, в островерхих колпаках, на которых были намалеваны звезды, с бородатыми лицами старичков, но весьма подвижные, они раскачивались на ветках и громко пели: «Наши времена настали!»

Таки настали. За советскими воротами, наглухо запертыми несколько десятилетий, захватчиков встречали толпы восторженных коллаборационистов.

Не было заговора издателей против классической литературы. Просто всем хотелось разбогатеть. Все искали золотую жилу. Быстро исчерпался интерес к запрещенным именам, быстро надоели шуты, которые воображали себя непризнанными гениями, спились или ушли в глухое подполье совестливые правдолюбцы, честные подвижники русской литературной традиции, которые до последних дней своих считали, что поэт в России больше, чем поэт, а удел писателя – будить в душах доброе, светлое, вечное.

На смену пришли те, кто еще вчера глядел на литературное творчество с робостью, как на удел избранных. Попробовал один – издали, попробовал второй – напечатали и даже заплатили. Молва о том, что еще и платят, стала началом Ренессанса графоманской литературы. Читать стало скучно. Гораздо интереснее писать. Что мог сочинить мозг средних размеров, закончивший на тройки среднюю советскую школу? Правильно, сагу про богатыря, наделенного таинственной силой, который изгоняет из леса трехглавого дракона. Кто мог прочитать подобную дребедень? Правильно, тоже мозг среднего размера, но слишком ленивый, чтобы самому сочинить нечто подобное. Кто мог напечатать подобное? Да кто угодно! Лишь бы шла прибыль. Драконы плодились, как кролики, и становились все крупнее. Им не сиделось в своих пещерах, они упрямо хотели погубить человечество и героям с волшебными мечами приходилось туго. На помощь пришли пришельцы из других миров. Тут границ фантазии не было вообще. Впрочем, хоть границы отсутствовали, фантазии были скучными – у инопланетян были надоевшие огромные глаза и вытянутые затылки; для особо продвинутых сочинители придумали некую кремневую жизнь. Непонятно? То-то же. Чем страшнее была реальность вокруг, тем глубже в космос убегал человек. В миры, где самый страшный монстр был милее и безобиднее, чем коллектор, позвонивший в дверь.

Собственная жизнь, реальная реальность, потеряла всяческую ценность. Человек, который не мог прыгать, как кузнечик, с одного дома на другой и сокрушать магическим лучом неприступные стены, читателю был не интересен. Слишком обычен и слаб. Необходимо было модернизировать устаревшую модель «гомо сапиенс». Опытные конструкторы навесили ему дополнительные датчики, заменили мозг на компьютер последней модели, вынули за ненадобностью душу, форсировали сердечную мышцу и пустили гулять по всему белу свету с лазерным автоматом наперерез. Сработало. Киборги и терминаторы сокрушали гомо сапиенсов на раз, к восторгу гомо сапиенсов. Лично я уверен, что, если бы в мир явился Большой и Ужасный Терминатор пятого поколения, большая часть человечества добровольно и благоговейно встало бы перед ним на колени. Такова сила искусства.

Когда-то Гитлер бредил сверхчеловеками, а Сталин обожал марш про настоящих мужчин, у которых «стальные руки – крылья, а вместо сердца – пламенный мотор». Подозреваю, что диктаторам необходимо было повелевать необыкновенными людьми, потому что обыкновенные никак не хотели становиться рабами. У обыкновенных всегда в голове чепуха про пеленки-распашонки и полуденное чаепитие под липами, а штурмовать крепости и страшно, и хлопотно. Теперь, дорогие тираны, проблема близка к разрешению. Маленький чип в жопу и гомо сапиенс полезет не только на вражеские штыки, но и на Небо, и при этом умерен в еде и послушен, как ягненок.

В «живых» после нашествия инопланетян и духов преисподней в кино и литературе остались маньяки и бандиты. За ними было оставлено право сохранить человеческие черты и производить злодейства в мире, который был похож на настоящий.

Такие вот дела, братья и сестры.

Удивительно, что, гоняясь за выдуманной тайной, читатель не задумывался, что тайны окружают его со всех сторон. Что он сам – главная тайна во Вселенной. Что Библия буквально напичкана тайнами, которые не меркнут вот уже три тысячит лет с гаком и поражают воображение до мурашек на коже. Что перед каждым человеком стоит задача понять, зачем он родился на свет и что ему предстоит сделать в отмеренные годы. Что обыкновенная летучая мышь – это творение Гения, а смешной голливудский уродец из созвездия Альфа Центавра – жалкое подражательство Творцу

Все эти вопросы, которые столетиями поднимали человека из беспросветного уныния и скотства, теперь высмеивались или затирались. Надоело! Куда актуальнее было понять, что предстоит сделать человечеству, если оно столкнется с враждебной неземной цивилизацией. Или как взорвать астероид, который мчится к земле по роковой орбите. Словом, любая проблема, которой нет и в помине, любой вопрос, который уводит в пустые мечты.

Глава 58. Писатели

Кто же остался верен наследию великой русской литературы? Мне довелось в начале нулевых присутствовать на встрече читателей с писателями в доме Пушкина на Мойка, 12, которую проводил журнал «Родные просторы». Я только что опубликовал роман «Дитя во времени» и был в числе приглашенных.

Собрались люди, которые еще лет пятнадцать назад верили, что литература – это святилище, куда простым смертным вход воспрещен. Что писатель – это баловень богов, которому даны ключи от даров небесных. На одутловатого старика с одышкой и лиловыми узорами капилляров на обвисших щеках экзальтированные еврейские девушки из интеллигентных семейств смотрели почти с эротическим обожанием – еще бы, старикан издал уже дюжину книг общим тиражом в миллион экземпляров. У него дача в Комарово, а летом он отдыхает в Варне! Само слово «писатель» обладало магией. Поэт в советской России был больше, чем поэт – он был уважаемым человеком!

И вот… Пожилые тетушки с тусклыми лицами, в вязаных шапочках, тяжелых зимних пальто, рассаживаются на стулья, растерянно оглядываются, кого-то ищут взглядами; суетливые старички в поношенных, советского покроя костюмах, занимают места поближе к сцене; некоторые бодрятся, другие надменно-мрачны, ненатурально зевают, пытаются играть на публику, которой нет до них дела – и все знают друг друга, все члены одной ассоциации бедняков и неудачников, которым выделили помещение на один вечер, чтоб обменяться своим нытьем и жалобами.

Не в бедности, конечно, дело, кого удивишь бедностью в Росси? Нет огня, который бушевал на литературных собраниях в прошлом, нет наглой уверенности в своем призвании, в своем великом предназначении, нет чувства превосходства над обывательским миром, где