Банда гиньолей - Луи Селин

Он был уверен в этом.

— Малышку они тоже не берут…

— А тебя?

— Со мной порядок… В общем, берут сверхштатно… поваром…

— Значит, сматываешь удочки, а нас бросаешь?

Именно так и выходило…

Лицо у него посерело, а он и так выглядел не блестяще.

— Он плывет! — указал Состен на меня, обращаясь к малышке.

Они глядели на меня, не в силах поверить… Перевели взгляд на корабль, на маляров, красивших корпус после конопатчиков.

— Он плывет…

Они совершенно убиты. Могли ли они подумать…

— Ты, конечно, прав… Прав… Красивый корабль… А что делать нам, мисс?

В самом деле…

Вирджиния глядела куда-то в сторону, куда-то за Темзу, на тот берег, совершенно безучастная. Она не промолвила ни слова, не сделала ни малейшего замечания. Обернулась ко мне… Милое личико, никакой досады, даже улыбалась приветливо… Точно сейчас вижу ее сквозь сиреневую дымку… Выглядела такой бледненькой, ветер трепал пряди ее волос. Он дул порывами, смешивая все. Дымка, сизая мгла, проблеск солнца… Оно заиграло и на кончике ее носа, задорного носика, кошачьего носика. Как сейчас вижу, во всех подробностях… Она стояла на причале, у самого корабля… Ее милая усмешка… Наверное, буду видеть ее и по ту сторону океана, на другом берегу… Настоящее колдовство… Она ни в чем не упрекала меня, готова была смеяться по любому поводу, но сейчас выглядела усталой, личико было бледненькое… Понятное дело, в ее положении…

Я взял на себя руководство:

— Ну, пошли!

Хотелось чего-нибудь горячего.

— Вот что вам обоим нужно. Вы же на ногах не стоите! Обжигающего грога для дам и господ: они уже позеленели!..

Взял я их под руки и повлек прочь… кипучая, все-таки, во мне энергия, я настоящий заводила! Надо было сгладить тягостное впечатление, объяснить им, что если я и уплывал один в американскую Ла-Плату, то потому лишь, что намеревался приготовить почву для будущей жизни, что скоро все наладится и я живо переправлю их к себе… Словом, все в лучшем виде… Все же, мол, разумнее поступить так, чем высадиться там троицей босяков, полудохлых эмигрантов с капиталом в три фунта!..

Они отмалчивались.

Держась под руки, мы пробирались между доками, тупиками… По их лицам видно было, что мое решение им пришлось не по душе. Они воспитанно молчали, но чувствовалось их огорчение… Я даже не пытался утешать. Ведь здравый рассудок подсказывал, что приплыви мы туда все вместе, долго мы бы не протянули, и это было бы чистым безумием… Они не возражали, поддакивали, но по их лицам я видел, что в действительности они думали иначе…

Конечно, на душе у меня было тяжело, но я все же пытался воззвать к их здравому смыслу…

Кончилось тем, что, наслушавшись моей болтовни, Вирджиния расплакалась. Бедная моя, кроткая голубка… Конечно, ей трудно было смириться с этой мучительной правдой, особенно в ее положении… остаться одной со своим родичем в большом уайлсденском особняке… Противогазы, всяческие треволнения, да вдобавок дядина придурь с порками, а тут еще и Состен со своей чародейской блажью, и, в довершение всего, — беременность… Естественно, радоваться нечему… Надо было все-таки найти какую-то уловку.

— Ну, перестань, это же не конец света!

Нашлась-таки уловка…

Ну, а если предположить, что дело примет неблагоприятный оборот… что со мной приключатся какие-нибудь неприятности… что я окажусь неудачником и кану в безвестность, что меня никогда больше не увидят?.. Не сошелся же свет клином на Америке?.. Переживал я из-за того, что они поджимали губы, видя, как я настроился исполнить свое намерение. Поневоле начал размышлять…

Плутали, поворачивали то туда то сюда, пытаясь выбраться из доков. Сам черт ногу сломит, невообразимая путаница… не дома, а высоченные, потрескавшиеся, рассевшиеся скалы из кирпича… Пробирались, петляя… Кругом полумрак, километры кривоколенных улочек, одни кирпичные стены и пакгаузы… От Уэста до Истхэма — непрерывная череда доков… Невольно задумаешься… Впечатляющий лабиринт… Я пытался вытянуть из них хотя бы несколько слов, но в ответ слышал только «Да… Да… Да…» Они не возражали, ни в чем меня не упрекали, ни единым намеком… В эти ущелистые, стиснутые между стен тупики дневной свет пробивался между хлопьями мглы, становясь то лиловым, то синим. Мягкий, чарующий свет. Можно сказать, он настраивал на печальный лад, побуждал с грустью внимать собственным речам… Вообще-то я тоже мог бы пожаловаться… у меня были все основания пребывать в печали, я имел к тому болезненно переживаемые причины. Только я помалкивал, держал себя в руках, хотя мог бы и посетовать… К тому же ныла нога, как у старого хрыча, так что ходить мне было очень нелегко. Голова и ухо тоже болели, но с этим я давно смирился. Я стал нарочито хромать, чтобы привлечь их внимание, но они ничего не замечали. Эгоисты… Сказал об этом вслух, надеясь что-нибудь услышать в ответ… Мы переходили из улицы в улицу, думая каждый все о том же. Я вновь заговорил и сказал еще более решительно, что в конечном счете я проявил твердость духа, решив плыть в одиночку. Они безмолвствовали…

А между тем я был совершенно прав: матрос испытывает жестокие потрясения, подвержен грозным опасностям, противостоит разъяренному морю… Вновь я чувствовал себя прямо-таки героем… И хотя сильно переживал, видя их убитые лица, но находил их поведение отвратительным, неблагодарным… Они даже представления не имели, какая опасность мне грозила… не сознавали, что я жертвовал собой ради них… Подумать только, я буду карабкаться, как клоун, по реям — это с моим-то невритом, моей разболтанной приволакивающейся ногой, моими головокружениями!.. Я сознательно шел навстречу страшным опасностям, движимый единственно мужественным стремлением — сделать людям добро. Но коли все это напрасно, не было никакого смысла жить… я дам унести себя смерчу, или просто бухнусь за борт, или меня смоет волной…

Вы еще пожалеете!..

Прямо так и сказал.

Но и это их не взволновало… так и переходим понуро с тротуара на тротуар… Вконец они мне опостылели!.. Упрямцы паршивые!..

Да сдохли бы эти надутые благовоспитанные рожи!.. Действовали они мне на нервы, видеть их больше не мог! Эгоисты чертовы! Раздражали они меня невыносимо… Сидели себе в тылу эти дуси, эти везунчики, и знать не знали, что такое настоящая опасность. Станут здесь поджидать меня, им и горя мало, а я тем временем буду прыгать по снастям, сражаться с ураганами, готовить стряпню под ударами штормов… Неженки, которых миновали удары судьбы!.. У них была одна забота: развлекать старика, забавлять его противогазами, придумывать отсрочки испытаний, тянуть время, прибегая то к ужимкам, то к уловкам. Словом, выжидать, пока получат от меня весточку, пока я обживусь в пампасах, вывезу их и отвращу все несчастья… План был смелый… За мной оставлялось лишь право вершить торжество отваги! Уж я нагеройствую, как мне самому не снилось. Будьте покойны, за мной не задержится!.. И нескольких недель не пройдет, как они отправятся за мною следом… Забронирую для них две каюты на пароходе компании «Плутус», прославленной своими комфортабельными лайнерами, обеспечивающей прямое сообщение с Ла-Платой… Широко известный сверхкомфорт — не то, что «Конг Хамсун»… эта мокрозадая мишень для торпед… живописная посудина с фалами и парусами покуда смирно стоит у стенки, но станет сущей каторгой, как только отчалит: затягивай швартовы, держи к ветру, бурлящая пена за кормой… Проклятья со всех сторон, на борту ад…

Надо полагать, шкипер давал себе волю, когда выходили в море… Достаточно было видеть его на бочке. Уже кипел от ярости… Будьте покойны, эта шантрапа побегает у него от кормы до носа, уж погуляют линьки по спинам! Волчком будут вертеться!

С другой стороны, надо рассудить — я человек смелый, могу о том сказать прямо, — что посудины вроде «Конга», такие нарядные, все в белом, что твои кафедральные соборы среди дуновений ветра, легкомысленные странники морских просторов, являют собой прекрасную цель для пиратов. Одного заряда пороха в пушке довольно, чтобы внушительный щеголь канул в пучину…

Я усердно втолковывал моим клевретам, насколько велика опасность, насколько уязвим парусник. До них не очень доходило… Я искал какую-нибудь пивную, бар, чайную, любой укромный уголок, надеясь объяснить понятнее. В те годы я был терпелив… Какого-нибудь горячего напитка — черного кофе, может быть, крепкого бульона и немного рома. Хотя бы присесть — нельзя же ходить до бесконечности, да и время шло, уже наступали сумерки, а после налетов цепеллинов строго соблюдались правила затемнения. Еще немного, и мы заблудимся между Миллуолл и Ромнейским доком. Позади остались бесконечные тупики и повороты, кругом кирпичные громады, крепости пакгаузов, и ни единой пивной!.. Окончательно заблудились, тыкались из двора в двор… но я не хотел стучаться в двери… англичанам всякое могло взбрести на ум, стоило им увидеть, что какие-то люди шляются в сумерках… особенно если это французы… да еще и с девочкой в короткой юбчонке… Наверняка местные обитатели уже чесали языками, тут ведь неподалеку находилась больница, черно-красное здание, где у нас была встреча с Клодовицем… Слухи об изнасилованиях, всяких шальных выходках быстро распространялись между пивными и тупиками — смесь правды и небылиц… Никогда не надо звонить у дверей с приближением ночи…