Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления - Дженис Росс

Теперь, когда она была разлучена с репертуаром Якобсона, дарования Ирины как виртуозного педагога и тренера классического балета приобрели новую значимость и оказались востребованы в международном балетном мире. Очень скоро она получила конкурирующие предложения стать постоянным членом преподавательского состава Национального балета Нидерландов, Королевского балета в Лондоне и, в конце концов, Балета Сан-Франциско. Хельги Томассон, прибывший в 1985 году в качестве нового руководителя Балета Сан-Франциско, сразу же признал мастерство Ирины как педагога и нанял ее для преподавания в школе и труппе. «Она замечательный педагог, она очень востребована, – сказал Томассон. – Когда мне удалось убедить ее остаться с нами, я был очень счастлив»[394]. В первые годы преподавания в Балете Сан-Франциско Макарова часто встречалась с Ириной и для частных занятий. «У Ирины есть талант преподавать, глаз, концепция, вкус, так много, – объясняла она. – Любой, кто окончил Вагановское училище, особенный, но Ирина была ученицей самой Вагановой и закончила учебу под руководством Вагановой. Сейчас их осталось не так много»[395]. В 1987 году Ирина стала репетитором труппы Балета Сан-Франциско, где она проработала 13 лет, до переезда в Израиль вместе со своей сестрой Анной в 2000 году. На протяжении всего времени работы в Сан-Франциско, а затем в Гамбурге, где она тренировала Гамбургский балет Ноймайера, Ирина давала свои уникальные уроки. Она продолжала преподавать по нескольку месяцев в году в Гамбургском балете в качестве приглашенного педагога-репетитора, пока в 2011 году, вскоре после того, как ей исполнилось 87 лет, она не ушла на пенсию из-за ухудшения здоровья. Ее мечта найти прибежище для репертуара Якобсона на Западе так и не осуществилась – разрыв между условиями его создания и балетным миром Запада был слишком велик, практически непреодолим. Затем произошла странная вещь: та самая нация, которая прежде сделала существование Якобсона как художника столь обременительным, начала принимать его как создателя утраченной жизненно важной части своей истории. Необычным образом десятилетия цензуры со стороны советского государства над художественным творчеством все же отразились на балетах Якобсона. Спустя десятилетия постсоветской эпохи они стали ярким напоминанием о времени, когда искусство было радикальным и опасным занятием, а хореография могла стать средством политического и социального сопротивления.

В начале 1975 года, за несколько месяцев до своей смерти, Леонид Якобсон написал свое последнее размышление о балете. Названное просто «Хореография – сложное искусство» и опубликованное только в 2001 году, оно является замечательным документом, его прощальным словом о том виде искусства, в котором и благодаря которому он прожил свою жизнь. Тональность этого текста лишена патетичности: его автор устремлен вперед и холодно реалистичен в отношении огромного объема работы, которую еще предстоит проделать, чтобы вывести балет из «тупика, в котором хореография оказалась во всем мире». Это эссе перекликается с одной из первых работ Якобсона, опубликованных им в 1929 году, – очерком «За балетмейстерскую смену!» для журнала «Рабочий и театр», где он доказывал устаревание балета[396]. Теперь он снова на боевых позициях, но на этот раз свои цели он формулирует более точно. Он возвращается к своим истокам в конце жизни, придя к тому, что Т. С. Элиот однажды выразил таким образом:

Мы не оставим исканий,

И поиски кончатся там,

Где начали их; оглянемся,

Как будто здесь мы впервые[397].

Якобсон не скупится на описания, доказывающие упадок балета, но он знает, как исправить ситуацию:

«Классический танец» находится в тупике; с его помощью невозможно нарисовать современность, различные стили. Развившись до возможного предела своей естественной природы, он становится тягостью сам себе, бесконечно повторяясь. Балетмейстеры, которые пытаются стилем «хореографического классицизма» создать современность, похожи на глупцов, пытающихся изречь мудрость [Якобсон 2001:366].

Для Якобсона урок, извлеченный из работы над миниатюрами и несколькими более длинными балетами, которые он поставил, прост: если подготовку танцовщиков оставить прежней, но радикализировать хореографию, то последует обновление содержания.

В хореографии должна произойти революция. От школы «классического» танца должна остаться вся ее универсальная система развития движения, ведущая к профессии артиста балета. Но должен быть отвержен стиль, в который эта система замкнута. Тогда родится новое искусство [Якобсон 2001: 367].

Он задает риторический вопрос: как можно изобразить революционные темы при помощи «бегающих на кончиках пальцев артисток?» Якобсон описывает процесс, который одновременно радикален и в высшей степени прост – такова предпосылка танцевального модернизма. Он пытается вернуть русский балет на путь, с которого тот сошел в 1930-е годы – именно тогда началась его собственная карьера танцовщика. Якобсон превратил балет в средство, с помощью которого те, кто находился на периферии общества, могли говорить с его центром, и тем самым раскрыл способность балета придавать форму культурным изменениям. Через свою хореографию он предлагал новое содержательное понимание идеи Родины.

Рис. 59. Минуты раздумий:

Якобсон сидит в зрительном зале в Малом театре оперы и балета в Ленинграде. Фотограф неизвестен

Хореография Якобсона в Израиле

Леонид Якобсон никогда не был в Израиле, но его способность выявлять эфемерное и индивидуальное в создаваемых им повествованиях малой формы сегодня является частью истории русского балета – культурной истории, которую многие из примерно миллиона евреев из бывшего Советского Союза, эмигрировавших в Израиль в 1970-1990-х годах, привезли с собой. В 2000 году вдова Якобсона Ирина и ее сестра Анна Климентенко совершили свой второй – и последний – переезд, на этот раз в Израиль, в Хайфу, чтобы быть рядом с родственниками. Как только Ирина приехала в Израиль, новость о ее присутствии быстро распространилась в эмигрантском танцевальном сообществе, и она получила несколько запросов от израильских балетных школ и трупп, желавших поставить балеты Якобсона. Требования большинства его хореографических произведений не позволяют исполнять их кому-либо, кроме наиболее подкованных технически танцовщиков. Но она согласилась на просьбу бывшей балерины Большого театра Нины Тимофеевой.

Когда Валерий Панов переехал в Израиль в 1974 году, он был там самым известным из всех еврейских артистов, прибывших из Советского Союза, однако в последующие десятилетия после его эмиграции продолжали прибывать и другие артисты балета, заинтересованные прежде всего в преподавании. Нина Тимофеева, выпускница Вагановского училища, была среди них одной из самых выдающихся. Ее дочь Надя, которая сейчас руководит Иерусалимским балетом и его школой, состоящей из 100 учеников, рассказала, что, когда они впервые приехали в Израиль в 1991 году вместе с еврейской бабушкой