Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления - Дженис Росс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было очень интересно, красочно, с характером. Это было то, в чем можно было быть свободным и получать массу удовольствия. Для меня было интереснее танцевать в таком балете, как «Спартак», чем в «Жизели», потому что у каждого была четко определенная роль и каждый выделялся[389].
Говоря о проблемах возрождения творчества Якобсона сегодня, Фадеев ссылается на то, что Якобсон создавал свою хореографию для конкретных артистов, «так что не только невозможно спрятаться за техникой, но и нужна индивидуальность, которая выделяется в каждой роли. Он учил какой-либо партии десять танцовщиков, и только один или два в итоге ее танцевали». Фадеев подчеркивает, что для исполнения хореографии Якобсона необходима индивидуальность[390].
Летом 2012 года Мариинский театр включил возрождение «Спартака» Якобсона в программу фестиваля «Звезды белых ночей», и двое из молодых танцовщиков, исполнявших ведущие партии, размышляли об уникальных задачах хореографии. Александр Сергеев, чьи родители, Валентина Климова и Валерий Сергеев, были ведущими танцовщиками в труппе Якобсона, исполнил партию Гармодия, а жена младшего Сергеева Дарья Павленко, также танцовщица Мариинского театра, станцевала партию искусительницы Эгины.
В «Спартаке» Якобсона нет бессмысленных движений и пустых поз, – говорит Павленко. – Когда я танцую Эгину, я не могу отключиться, это часть Якобсона, и зрители это сразу видят. Даже если ты чувствуешь себя идиотом, ты должен постоянно ощущать аромат хореографии. Глупо думать, что если ты не на пуантах, то это легко. Это совсем не легкая хореография.
Павленко также помнит о политическом значении этого балета в истории. «В балете нет ни одного пируэта, – отметила она. – И мужчины-танцовщики прикасаются к женщинам совсем не так, как они обычно прикасаются к танцовщицам»[391]. Сергеев также говорил о психологической сложности работы, ничуть не меньшей, чем физические требования. «Ты должен использовать свои ноги, руки, плечи, все. Потому что ты выражаешь человеческие эмоции. Это был поистине революционный балет», – сказал он[392].
Отъезд
В течение двух лет после подачи прошения об эмиграции в Израиль Ирина была вынуждена обходиться без работы. Ей запретили заниматься преподавательской или репетиторской деятельностью в Кировском театре. Одна из причин, по которой ей запретили покидать СССР, заключалась в опасении чиновников, что она заберет с собой репертуар Кировского театра (поскольку она помнила хореографию классических балетов) и будет преподавать его на Западе, как если бы хореография была такой же важной государственной тайной, как знания в области ядерной физики. Имя Ирины как «вдовы известного хореографа» вскоре после этого появилось в списках «отказников» (советских евреев, которым было отказано в разрешении на выезд в Израиль), распространяемых в США активистами движения в защиту советского еврейства. Наконец Майя Плисецкая и ее муж Родион Щедрин, композитор и пианист, поговорили со знакомым влиятельным человеком, и Ирине, ее двадцативосьмилетнему сыну и ее матери неожиданно сообщили, что они могут уехать. Это официальное уведомление пришло за две недели до отъезда и включало список немногих личных вещей, которые им позволялось взять с собой, а также перечень всего, что они должны были оставить, включая все личные архивы и библиотеку Якобсона, все содержимое их квартиры и советские паспорта[393]. Ирина умоляла власти перенести их отъезд на десять дней, чтобы дать ей еще немного времени для передачи архивов мужа в музеи и получения всех необходимых документов от коммунальных служб и государственных учреждений, доказывающих, что их семья никому не должна денег. Чиновник дал им всего семь дополнительных дней. К счастью, за два года до того, как они подали заявление об эмиграции, Ирина продала дачу и на вырученные деньги удачно купила огромное кольцо с бриллиантом в семь или восемь карат. Поскольку вывезти деньги из России было невозможно – евреям разрешалось вывозить только 100 рублей (в то время около 96 долларов) на человека, она отдала кольцо на хранение мужу своей сестры Анны, а затем продала его и разделила вырученные деньги между оставшимися в живых братьями и сестрами Якобсона.
26 сентября 1982 года Якобсоны сели на самолет, направлявшийся в Вену, и прибыли в иммиграционный центр. Эту пресловутую лазейку израильтяне в конечном итоге закрыли после 1988 года, «когда доля направлявшихся в Америку [а не в Израиль из Вены] достигла 89 %». Правительство США поддержало это изменение, позже согласившись «значительно снизить эмиграционные квоты для советских евреев» [Слезкин 2005: 460]. Как только Якобсоны прибыли в Вену, они объявили о своем решении ехать в Америку, а не в Израиль. В связи с этим их на три недели для прохождения медицинского карантина отправили в Италию. Николай, посещавший в юности художественную школу, рисовал небольшие русские пейзажи, которые он продавал на местном рынке, чтобы получить дополнительные деньги, поскольку триста долларов, с которыми они приехали, вскоре закончились. Ирина выбрала Соединенные Штаты в качестве места назначения из-за местных сильных балетных трупп, поскольку она знала, что в Израиле нет профессионального балета. «Все в Советском Союзе знали, что происходит за границей, какие труппы гастролируют», – говорит она. Первоначально Макарова и Барышников предложили Ирине остаться в Нью-Йорке, объяснив, что там гораздо легче найти работу, связанную с танцами, чем в других городах.
Когда они добрались до Нью-Йорка, Ирина захотела посмотреть класс в «Нью-Йорк Сити балете», и хотя Баланчина там не было, это оказалось удачей. В коридоре Театра штата Нью-Йорк она столкнулась с Руди ван Данцигом, руководителем Национального балета Нидерландов, который узнал ее. Он подошел к ней и, убедившись, что она действительно госпожа Якобсон, сказал, как сильно он восхищен работой Якобсона. «У него были слезы на глазах, когда он говорил о моем муже», – вспоминает Ирина. Ван Данциг пригласил Ирину поработать с ним в Амстердаме в Голландском национальном балете. Нуждаясь в работе, она с радостью согласилась. Особенно помогла Макарова, которая предоставила Ирине свою ассистентку Дину Макарову, чтобы та поехала с ней в качестве переводчицы и помощницы. Позже, когда руководитель Гамбургского балета Джон Ноймайер выразил заинтересованность во встрече с
