Секира и меч - Сергей Зайцев

Глеб вошел. Хотел осмотреться, но внутри этой хижины было совершенно темно. Он стоял, пригнувшись, упершись затылком в низкий потолок, и не знал, куда ступить. Он догадался, что освещалась хижина только через открытую дверь.

Глеб спросил женщину:

— Хочешь, я прорублю тебе окно?

Она притворила дверь:

— Я подумаю, — женщина взяла его в темноте за руку.

Он сделал за ней несколько шагов, низко пригибаясь, боясь задеть за потолок головой.

Женщина сказала:

— У меня тесновато для таких великанов, как ты. Но с этим тебе придется смириться.

Глеб кивнул, забыв, что она в темноте его не видит.

А она продолжала:

— К тому же у меня только одно ложе.

— Да, — выдохнул Глеб, и сердце его здесь забилось чаще, ибо голову посетила мысль, что женщина эта ему нравится и он был бы не прочь возлечь с ней на одно ложе.

Женщина сказала спокойно:

— Но я уже выспалась. Я вообще рано встаю… А вот тебе не помешало бы прилечь.

— Прилечь? — переспросил Глеб. — Куда? Я ничего не вижу.

— Достаточно того, что вижу я, — ответила женщина, и Глеб здесь почувствовал, что она легонько нажимает ему на плечо, а руку его тянет книзу.

На ощупь Глеб определил, что ложе застлано косматой шкурой. Конечно, это была шкура медведя. Глеб слышал кисловатый запах, исходящий от этой шкуры.

Женщина велела:

— Ложись на живот. Я осмотрю твою рану.

Глеб, ложась, выразил удивление:

— Как можно что-либо видеть в такой темноте.

— Я привыкла. У меня глаза, как у рыси.

— Нет, — покачал головой Глеб. — У тебя красивые глаза…

Женщина не ответила.

Глеб почувствовал легкие прикосновения ее рук. Она заставила его снять рубашку и влажной тряпицей очистила края раны, оттерла со спины и боков запекшуюся кровь. Потом она смазала чем-то жирным и душистым, пахнущим цветами, края раны. И что-то заложила в саму рану. Оттого боль сразу притупилась. Женщина делала все спокойно и уверенно. Со знанием дела. И даже как будто с нежностью. Глебу доставляли удовольствие ее прикосновения.

Он спросил:

— Как тебя зовут?

— Анна.

— А языческое имя?

— Другого у меня нет.

— И не было? — удивился Глеб.

— Я не помню.

— Как не помнишь?

Она вздохнула:

— Я была совсем маленькой, когда меня подобрал тот человек.

— Какой человек?

— Он стал потом моим мужем.

Глеб задумался:

— У тебя есть муж?

Она ласково провела ему по спине:

— Не тревожься, у меня уже нет мужа. Года три как он пошел на охоту и не вернулся. Может, в болоте утонул, может, подстерег его медведь или проткнул клыками вепрь… Он был отчаянный, смелый человек. Такие часто находят преждевременную смерть…

Глеб согласился:

— Да, вепрь — опасный зверь. Я знал нескольких людей, коим вепрь пропорол живот. Это страшная медленная смерть.

Снаружи быстро светало. Глеб уже видел в темноте квадрат прикрытой двери. Видел и силуэт Анны, склонившейся над его спиной. У Анны была красивая длинная шея. И были красивые же, гибкие как змеи, руки. Глеб некоторое время любовался ее руками.

Потом спросил:

— Ты недавно сказала, Анна, что слышала обо мне?

— Да. В лесу не так много людей. Все на виду.

— От кого ты слышала?

Анна молчала.

Глеб покосился на нее:

— Почему ты молчишь?

— Я не хочу говорить.

— Вот как! — удивился Глеб.

Поразмыслив немного, Анна все же сказала:

— Люди, от которых я о тебе слышала, говорят неправду. Я вижу это. У меня глаза острые, как у рыси…

— Нет, у тебя красивые глаза, — опять не согласился Глеб.

— Эти люди говорят о тебе много худого. Будто ты угоняешь лошадей и воруешь скот, а потом продаешь половецким ханам…

— А еще?

— Будто людей половцам продаешь…

— И людей?..

— Еще будто ты убиваешь невинных, а красивых девушек уводишь в свое логово — в глубокую нору. Будто ты по ночам воешь волком и глаза у тебя безумные… а на руках — когти… Не достаточно ли тебе слышать этого?

— Еще скажи.

Анна вздохнула:

— Матери и отцы в селах пугают детей Глебом, который живет в лесу. А женихи стращают девок… Священник-грек говорит: не ходите на языческие капища — поймает вас Глеб…

Глеб горько усмехнулся:

— В том нет ничего странного, коли даже родные братья отвернулись от меня.

Анна покрыла рану тряпицей, пропитанной некоей мазью, и перевязала спину крест-накрест свежим рушником. Она велела Глебу лежать пока на животе. А он и не думал ослушаться. Ему была приятна забота этой женщины. Глеб уже и не помнил, чтоб о нем кто-то заботился. Разве что мать. Но это было давно.

Глеб взял Анну за руку и удержал возле себя. Спросил:

— Где ты научилась врачевать раны?

Она улыбнулась только краешками губ:

— Я же говорила: муж мой был охотник. Он часто приходил исцарапанный, иногда сильно пораненный. Муж меня и научил. Он ведь был много старше меня.

Глеб посмотрел на Анну испытующе:

— Ты только про мужа и говоришь. Ты, наверное, любила его? Скажи…

— Нет, — покачала головой Анна. — Он был мне опора, стебель. А я была — цветок. Муж сам это говорил. А я думала, что так и не пришел тот, для которого я цвела.

— Чудно ты говоришь, — улыбнулся Глеб и закрыл глаза. — У тебя нет детей?..

— Мой первенец умер во младенчестве. А другие не родились…

Анна высвободила свою руку и поднялась с постели:

— Ты должен спать. Ты ведь не спал всю ночь… Когда проснешься, выпьешь напиток из этой чаши, — она пододвинула к Глебу табурет, на котором стояла старая помятая бронзовая чаша. — Потом наденешь другую рубаху; от мужа у меня осталось кое-что — тебе, конечно, будет тесновато, но я приведу в порядок твою одежду, когда отмокнет кровь.

— Ты уходишь? — спросил Глеб, засыпая.

— Я вернусь к вечеру…

Ответа Глеб уже не слышал, ибо погрузился в глубокий сон. Он доверял этой женщине. Он дышал ровно и спокойно. Слегка подрагивали его веки, — должно быть, ему снился какой-то сон. А женщина еще долго стояла рядом и смотрела на Глеба. Она как будто не могла заставить себя покинуть жилище.

Анна медленно опустилась на пол возле самого ложа и заглянула Глебу в лицо. Тихо вдохнув, она поймала его дыхание и улыбнулась своим мыслям. Потом сняла с плеча Глеба волосок и посмотрела его на свет. Это был волосок Глеба. Женщина намотала волосок на безымянный палец и поднялась. Никто не видел, каким счастьем сияли в этот миг ее глаза.

Анна вышла за дверь и привалила ее тяжелым камнем.

Глебу снился тот старец в белых одеждах. Старец ничего не говорил, а только ласково, благодарно смотрел на Глеба. Так мог смотреть только отец. Глеб хорошо помнил этот взгляд. И в этом старце Глеб опять угадывал отца.

Старец раскачивался на качелях под ветвью могучего дуба. Диковинные это были качели, а старец без сомнения был колдун. Когда он летел на качелях вперед и возносился высоко, — был ясный день, блестели в солнечных лучах крупные желуди. А когда старец уносился назад и взлетал чуть не выше дуба, — была ночь, в черном небе горели звезды. Скрипели качели… Среди бела дня высоко над землей старец взмахивал руками, и был это уже не старец, а белый аист, машущий крыльями. А черной волшебной звездной ночью обращался вдруг старец в летучую мышь…

Вокруг этого дуба, как колесо вокруг оси, поворачивался весь мир.

Глеб стоял рядом с качелями и с нетерпением ждал, когда же старец остановится, когда ему наскучит эта детская забава — превращаться то в птицу, то в мышь. Но старец все раскачивался на качелях и смотрел на Глеба так, словно хотел что-то сказать…

А качели уже почему-то не скрипели — они гудели заунывно. Будто раскачивалась секира. Эта секира пролетала так близко от Глеба, что грозила поранить его. Тут Глеб вспомнил, что когда-то уже такое было: его ранила секира во сне.

И Глеб проснулся…

Он услышал: снаружи был ветер, и поскрипывало какое-то дерево.

Глеб не сразу сообразил, где находится. Он видел светлый квадрат двери, видел грубо сколоченный табурет и какую-то чашу на нем. Глебу было очень неловко лежать на животе, и он перевернулся на спину. И только когда почувствовал боль в спине, все вспомнил. Приподнявшись на локтях, позвал:

— Анна!..

Порыв ветра ударил в дверь.

Глебу очень захотелось пить. И он вспомнил про напиток в чаше. Пригубил… Это было какое-то снадобье. Слегка сладковатое, оно пахло травами, медом и как будто молоком.

Осушив чашу, Глеб очень скоро ощутил прилив сил. Он сел на ложе, потянулся, расправил плечи.

— Где ты, Анна?..

На этот раз ему не ответил даже ветер.

Вспомнив о секире, Глеб в поисках ее огляделся. Он обнаружил секиру под ложем. Лезвие было рыжим и шершавым от засохшей крови. Глеб покачал головой. Прежде он никогда не оставил бы оружие не отмытым. Видно, он, и правда, потерял ночью много сил.