На своей земле - Сергей Воронин

А Кузьма все распалялся и распалялся.

— Вы, того… — не вытерпел Клинов. — Покурить бы.

— А вот свалим и покурим, — прерывисто дыша, ответил Кузьма.

Пила звенела, как мандолина, от сосновых опилок пахло скипидаром. Хорошо было ощущать, как рука во весь мах ходит взад и вперед, как горячая кровь тяжело наливает мускулы, как приятно ноет давно отвыкшая от такой работы спина. Крупный горячий пот выступил у Кузьмы на лбу, рубаха прилипла к спине. Нет, давно уж так не работал Кузьма. Желтые опилки разлетались в стороны, воздух в лесу был легкий, наполненный запахом увядающих деревьев, солнце, не жаркое, спокойное, золотыми пятнами лежало на земле. Да, вот о таком дне часто мечтал Кузьма в длинные черные ночи на наблюдательном пункте, слыша посвист трассирующих пуль, видя красные всполохи взрывов.

Павел заглянул в рез, еще оставалось пилить больше половины.

— Эва, сколь много, — невольно вырвалось у него.

Кузьма усмехнулся. Клинов, ругаясь про себя на чем свет стоит, стал на колено. С колена пилить было удобнее. «Чего ж это я раньше не догадался?» — подумал он» но через минуту убедился, что с колена пилить еще хуже. Снова он пилил стоя. Теперь ему казалось, что пила тупая, что она не продвигается вглубь, а скользит по одному месту.

— Пилу наточить бы надо!

— Ерунда, пила острая, — ответил Кузьма.

Клинов закрыл глаза, он решил считать до ста, чтобы хоть как-то отвлечь мысли от муторной работы. «Тридцать девять… сорок… сорок один… сорок два, — шептал Клинов, не открывая глаз, — сорок три… сорок четыре…» Когда он досчитал до семидесяти восьми, Кузьма сказал: «Довольно!»

Клинов открыл глаза и медленно выпрямился. В голове у него гудело.

Кузьма вытащил из реза пилу, уперся рукой в ствол, и сосна сначала тихо, потом все быстрей стала падать на землю, ломая ветви соседних деревьев, обивая последние листья берез. Рубщики отскочили, чтобы ствол «не сыграл». Клинов в изнеможении присел на пень, земля и деревья плыли у него перед глазами, курить он уже не хотел.

— Сколько же это нам надо деревьев напилить? — медленно спросил он Кузьму.

— Штук шестьдесят.

Клинов даже вздрогнул: неужели ему придется все шестьдесят деревьев пилить? Дернул же его чорт согласиться работать с председателем! А он-то еще сдуру обрадовался вначале, думал, легче с одноруким будет. Павел посмотрел на небо, надеясь увидать тяжелые тучи, но небо было, как назло, чистое, поглядел на верхушки деревьев — может, ветер нагонит облака, — но пестрая листва висела неподвижно, словно нарисованная, было так тихо, что даже на осине не трепетали листья. Клинов вздохнул и, не глядя на председателя колхоза, глухо сказал:

— Потому как у меня ревматизм в спине, то… он, значит, грызеть, а тут охлажденье к тому же, — Клинов ковырнул носком сапога ворох мокрых листьев и встал.

— Ну, и что? — словно не понимая, к чему гнет Павел, спросил Кузьма.

— Пойду домой… поясницу греть утюгом, иначе жизни не взвижу. Вот уже грызть начинает… — и он принялся тереть поясницу.

— Ну, что ж, идите; — медленно сказал Кузьма, прямо смотря в лицо Клинову. Тот не выдержал взгляда и отвел глаза.

Уходя, Клинов чувствовал на себе все тот же тяжелый, холодный взгляд председателя колхоза.

— Лодырь! — выругался Кузьма, когда Клинов скрылся за деревьями. — Ну, ничего, Павел Софроныч, я до тебя доберусь, доберусь непременно. В «Новой жизни» ты будешь жить по-новому.

Часть вторая

— Ух, сколько снегу-то навалило! — удивилась Полина ка, выскакивая из сеней на крыльцо.

Пушистый белый снег лежал, искрясь, на деревьях, на крышах домов, на изгороди. Полинка засмеялась, спрыгнула со ступенек в намет и сразу провалилась по самые колена. Снег обжег холодным огнем и тающими щекочущими струйками побежал по ногам. Полинка вскрикнула и, как была в одном платье, побежала через двор, смешно вытаскивая валенки из глубокого снега; увидав в окне смеющееся лицо Груни, остановилась, слепила снежок и запустила им в стекло. Снежок, растрескавшись, прилип, закрыв Грунин нос. Полинка показала ей язык и понеслась к дороге, но не добежала, повернула обратно и ворвалась в избу, нахолодавшая, вкусно пахнущая морозом, румяная, как яблоко.

Поликарп Евстигнеевич чинил хомут; у его ног сидели на полу Груня и Настя, они плели соломенные маты. Пелагея Семеновна гремела у печки ухватами, горшками. Утро еще только начиналось. Полинка подбежала к Груне, обхватила ее шею холодными руками и зашептала:

— Грунюшка, милая, побежим босиком… помнишь, как в Ярославской.

— Уйди, ледяшка! — закричала Груня, пряча полную шею от Полинкиных рук.

— У, толстуха!.

— Кто толстуха? — вскочила Груня.

Ох, лучше бы и не обзывать так Груню!

— Ты толстуха, — отбежала к дверям Полинка.

— Ну, подожди!

Но Полинка не стала ждать. Сбросив валенки, она выскочила в сени, спрыгнула вниз и понеслась вдоль двора к скотному сараю. Груня мчалась за ней. Снег обжигал ноги.

— Стой, стой, рыжая!

— А-ай! — озорно, весело звенели голоса.

И вдруг Полинка остановилась. Груня налетела на нее.

— Смотри-ка…

На белой целине снега тянулись глубокие следы, они шли от каменного сарайчика, пересекали заднюю часть двора и через огород уходили к дороге.

— Кто это ходил? — оглянулась Груня; снег таял на ее красных ногах, но ей не было холодно. От ног валил пар.

— Удобрения! — крикнула Полинка и помчалась домой. Она ворвалась в кухню, как бомба. — Настя! Тятя! У нас кто-то соль воровал.

Настя была звеньевой комсомольского звена высокого урожая.

— Врешь! — всполошилась она.

Из горницы вышла Мария в дубленом белом полушубке, в пушистом платке.

— Вот занятно, кому ж это понадобилось?..

— Подожди, Мария Поликарповна, — стремительно поднимаясь с лавки, сказал Поликарп Евстигнеевич. С тех пор, как Марию выбрали членом правления, он стал ее не только на людях, но и дома величать по имени и отчеству. — Подожди, Мария Поликарповна, тут дело серьезное, не иначе, как кто-то каверзу устроил. Пошли во двор. — Он накинул на плечи шубу с рыжим лохматым воротником и без шапки, взъерошенный, выбежал из избы, а за ним, встревоженно поглядывая на дочерей, засеменила Пелагея Семеновна.

Все Хромовы подошли к каменному сараю. Посмотрели на следы. Заглянули в открытую дверь. Там на полу лежала разрытая куча калийной соли.

— Эт-та что же такое? — строго смотря на дочерей, спросил Поликарп Евстигнеевич, как будто они были виноваты. — Эт-та что же такое творится? Мария Поликарповна, обращаюсь к тебе, как к члену правления.

— Господи, скоро ли хоть построят скотный двор? Ведь эка мука обряжать чужих коров, а своей не касаться! — воскликнула Пелагея Семеновна.

— Подожди, мать, не о том следует говорить, сама видишь, покража была. Пойдемте по следам, они нам укажут вора. Судя по всему, вор был в валенках. Хотя, впрочем, все в валенках.

Полинка быстро перелезла через ограду и пошла впереди всех. Следы шли по огороду, глубокие, широко отстоящие друг от друга. Потом вывели на большую дорогу, и тут Полинка остановилась, недоуменно пожимая плечами. Утром прошли автомашины и скрыли все.

— Хм, задача с запятой, — сказал, подойдя, Поликарп Евстигнеевич. — Кому это потребовалась соль? Твое слово, Мария Поликарповна.

— Идите домой, — ответила Мария, посмотрев на посиневший нос отца. — Вышли и стоим, как на показ. А вы, девчата, быстрее собирайтесь, нынче навоз с конюшни возить будем.

— Как же с этим делом? — не унимался Поликарп Евстигнеевич. — Без последствий нельзя оставить.

— А вот приедет председатель, тогда разберемся.

Сухой мороз окутал толстым инеем провода, в высоком небе ярко сияли заиндевелые звезды, луна освещала широкие улицы, мрачные развалины домов, белые стены, пустынную площадь с киркой посредине. У кирки был снесен купол. Вокруг нее, словно погасшие свечи, стояли темно-зеленые сосны.

Кузьма возвращался с совещания. На совещании обсуждалось обращение колхозников «Красной горы». Председатель этого колхоза, Герой Советского Союза Чистяков, призывал увеличить урожайность по зерну, картофелю и овощам. Это было смелое дело, и оно вызвало немало разговоров, потому что в каждом колхозе не хватало лошадей, плугов, борон, и все-таки обращение приняли. Теперь, размышляя о нем, Кузьма думал, как лучше приступить к его выполнению. Конечно, надо было увеличить вывоз торфа на поля, так удобрить землю, чтобы вырастить урожай, какого требовали красногорцы. Для этого придется снять со строительства скотного двора людей, но это не так-то просто. Сарай почти отстроен, но, чтобы его закончить, нужны доски. Попробовали было пилить бревна продольной пилой — слишком много уходило времени, да и доски получались такие несуразные, что долго потом колхозники смеялись над незадачливыми пильщиками. Единственный выход — поставить дисковую пилу, тогда бы с заготовкой досок справился один человек. Еще с осени у Кузьмы зародилась мысль собрать движок из танкового мотора. Он съездил в МТС. Директор Сокол, кряжистый, бритоголовый человек, вначале наотрез отказал дать механика, но когда разговорился с Кузьмой и узнал, что тот был в Манушкине на прорыве блокады, смягчился. Больше часу они вспоминали ратные дела, и, прощаясь, Сокол обещал прислать в ближайшие дни механика. Но прошел месяц, а механика все не было.