За все спрошу жестоко - Владимир Колычев

– Знаю. И я хочу помогать тебе. Но это так низко – ложиться с кем-то в постель... И грязно, – уже близкая к полному смирению, со вздохом сожаления сказала Наташа.

И стыдливо опустила глаза.

– Низко и грязно – это когда изменяют. А ты не изменяешь. Напротив, ты доказываешь свою преданность...

– Но мне с ним противно.

– А со мной?

– Издеваешься?

– Я бы мог тебя разогреть.

Он привлек Наташу к себе, уложил на родительскую кровать, целуя ее в губы. Возбуждалась она быстро и горячо, а остывала медленно. На это и был расчет.

Сам Алекс не очень жаловал секс. Честно говоря, бизнес возбуждал его больше. И сейчас он даже рад был тому, что им не пришлось расшатывать кровать. Он всего лишь разгорячил Наташу и в таком состоянии отвел ее к столу. Правда, на Бориса Федоровича она старалась не смотреть. И опускала голову, когда он обращался к ней. Впрочем, ему вовсе не нужно было раскручивать ее на любовь. Алекс дал ему понять, что Наташа готова на все, и от него требуется только одно – не перебрать с коньяком.

Зато Наташа не стала ограничивать себя в спиртном. И к вечеру едва стояла на ногах. Надежда Гавриловна почти не пила, но спать захотела раньше всех.

Алекс отвел ее в комнату на втором этаже, вернулся за стол, а минут через пятнадцать Артюхов снова послал его к ней, посмотреть, как она там себя чувствует. Надежда Гавриловна не просто спала, она храпела, как солдат в казарме.

Он вернулся к столу, чтобы сообщить об этом, но Бориса Федоровича и Наташи за столом уже не было. Он их нашел в гостевой комнате на первом этаже. Судя по тому, с какой амплитудой сотрясалась кровать, за дело они взялись без всяких прелюдий. Но как бы то ни было, Борис Федорович остался доволен. А утром он дал понять, что Алекс может рассчитывать на его помощь.

Глава 9

Семен с трудом увернулся от ноги, но еще не успел сгруппироваться, как чей-то тяжеленный и железобетонной прочности кулак врезался ему в переносицу. В голове будто вспыхнул салют, и земля вдруг резко поменялась местами с небом. Сознания Семен не потерял, но из глубокого нокдауна выбрался с трудом.

А когда он стал подниматься с земли, кто-то ударил его ногой в челюсть. И снова ему пришлось пересиливать себя, чтобы встать на ноги. А ведь можно было выйти из игры, для этого достаточно было симулировать беспамятство. Вокруг шум, крики, стоны, звон железа, хруст костей, шлепки от ударов. Человек пятьдесят с одной стороны, примерно столько же с другой. Земля гудит под их тяжестью, пыль столбом. Пролитая кровь свертывает сухую грязь в комки, а выбитые зубы просто исчезают в ней.

На земле уже много неподвижных тел, есть и покойники. Потому что в ход шли не только кулаки, но и заточки – хоть и нечасто, но все-таки. И ничего страшного, если Семен будет лежать пластом.

Незачем ему сейчас геройствовать. Ведь он всего лишь помогает люберецким разбираться с долгопрудненскими. У них там своя правда, пусть они ее и отстаивают. А его дело сторона...

Но как ни уговаривал себя Семен, лежать на земле он не остался. Переждал момент, чтобы оклематься, и резко поднялся на ноги. Тут же на него набросился качок с плечами, как у Шварценеггера. При нем не было железа, но его кулак сам по себе как кувалда. И от сокрушительного удара Семена спасла только его увертливость. В ответ он тоже ударил, в челюсть, причем довольно удачно, но пробить качка не смог. Тот легко устоял на ногах и тут же ударил кулаком с размаха. Семен поднырнул под руку, рубанул кулаком в печень, но качку хоть бы хны. Тем не менее он не унывал и продолжал работать руками, в азарте боя не замечая ответных ударов. А эти удары слабели, защита становилась все мягче, и в конце концов качок поплыл. Тогда Семен и смог провести нокаутирующий удар, который сбил противника с ног.

А добил качка подоспевший Харитон. Ударил его ногой в лицо, затем в живот. И никто не мог ему помешать, потому что толпа долгопрудненских уже пятилась.

Семен переключился с одного качка на другого, тут же к нему снова присоединился Харитон. И только они сбили его с ног, как вражеская волна хлынула назад. Поверженные бойцы из тех, что могли двигаться и соображать, потянулись за своими. Арбат дал отбой, но не все его бойцы остановились. Некоторые со злости стали добивать отступающих, но, лишенные поддержки, быстро остановились.

Мелкими группками долгопрудненские рассеялись по пустырю и скоро скрылись за коробками высотных домов. Осталась только небольшая толпа, она маячила в отдалении, ожидая, когда люберецкие уйдут. Тогда можно будет забрать своих покойников и тех, кто не мог ходить без посторонней помощи.

Трупов у люберецких было двое, и у волынских один. Леша Савицкий лежал на боку, а из груди торчал острозаточенный металлический штырь.

– Вот уроды! – заметив это, взвыл Кит.

Семен опустил голову. Это он позволил Арбату втянуть своих пацанов в эту авантюру. Не было бы этой драки, если бы не он со своей с ним договоренностью. И он в ответе за смерть Лехи.

– Что у вас тут такое? – спросил подоспевший Арбат.

Ему хорошо досталось. Из-под волос на лоб стекала кровь, щека порвана кастетом, но улыбка до ушей. Это его пьянило чувство победы.

– Жмур? Ничего, бывает... Спасибо вам, пацаны, выручили! Если вдруг что, можете рассчитывать на нас... Ну, все, давайте разбегаться!

Люберецкие ушли в одну сторону, волынские – в другую. И Лешу Савицкого вынесли «на щите». Труп загрузили в «копейку», рядом с ним усадили Шпака, который до сих пор не мог оклематься после убойного удара по голове. Кит сел за руль, Семен устроился рядом. Остальные отправились домой своим ходом.

– Что с Лешкой будем делать? – угрюмо спросил Кит.

– Хоронить.

– Да это понятно... Обидно, такой пацан был – и все, нет его... Хорошо, если Шпак оклемается... Шпак, ты как там?

– У-у, – нечленораздельно отозвался парень.

Хреново ему. Глаза синус на косинус, рот перекошен, на уголках губ скапливается слюна.

– Ну, хоть слышит, и то хорошо... В больницу его отвезем. А труп куда?

– Куда, куда... В морг!

– А что скажем?

– Да так и скажем, что по пустырю гуляли, а тут вдруг толпа навалилась. Кто такие, не знаем, кто убил, не в курсе. Пацанов много, все подтвердят...

– По судам затаскают.

– А что делать? В лесу мы его закопать не можем. Лешку достойно похоронить надо, чтобы цветы, музыка... Гроб дорогой закажем, весь поселок на процессию выведем... А мусоров бояться не надо. Они хоть и уроды, но с ними работать надо. Присматриваться к ним следует, подмечать, кого нужно прикормить, а кого послать подальше. Мало ли, вдруг с коньяком влетим...

– Да, наломали дров. И с водкой этой, и с дракой. Там с ментами проблемы, здесь... И с трупом что делать?

– Шпак, ты как там? – спросил Семен.

– Ы-ы...

– Ты ничего не слышал.

– А-а...

– Ты, Кит, пургу сейчас нес. Но никто тебя не слышал.

– Пургу?!

– Может, я и заварил эту кашу, но ты хлебаешь ее в полную харю. Тебе и центр хозрасчетный нужен, и с люберами ты хочешь корешиться, и деньги со спирта тебе тоже нужны. Но ты как бы не при делах. Типа, я все замутил, а ты белый и пушистый...

– Я не говорю, что я белый и пушистый, – насупился Кит.

– Тогда за базаром следи. И мне предъявлять не надо, понял? А то я не посмотрю, что ты у нас ма́зый, я ведь и сам предъявить могу.

Кит промолчал. Потому что ему нечего было сказать. Он же не дурак и понимает, что Семен прав. Хотя и признаваться в том не хочет...

Железный павильон возле универмага, частная лавочка. Соки, воды, печенье, конфеты, прочая бакалея. В общем, ничего серьезного, всю эту мелочь можно в магазине купить. Но все-таки народная тропа сюда не зарастала. Потому что хозяин ларька водкой приторговывал. С ментами у него все схвачено, директор стоящего рядом универмага имеет свою долю, так что торговля идет без проблем. И горячительный товар уходит влет, потому что спрос на него огромный.

Антоша затащил в ларек четвертый ящик водки, лавочник Аслан все пересчитал. Восемьдесят бутылок, по семь рублей за каждую, итого пятьсот шестьдесят рублей.

– Завтра еще привозите, – сказал он, передавая Семену мятые десяти– и пятирублевки. – Завтра еще возьму. Для свадьбы десять ящиков просят...

– А коньяк?

– Почем?

– По тринадцать.

– Нет, коньяк не нужен, – покачал головой мужик.

– А для свадьбы?

– А если не возьмут?

– А ты спроси.

– Ну, если возьмут, заберу. Если нет, обратно увезете...

Настоянный на дубовых опилках спирт можно было продавать как коньяк. В этом Усыгин оказался прав. Только, увы, такой товар не особо пользовался спросом. Потому что вполне легальный коньяк можно было спокойно купить в магазине по госцене от четвертного и выше. Поддельная водка уходила из-под полы за пятнадцать-двадцать рублей, потому что пользовалась особым спросом. А коньяк на любителя, поэтому по цене двадцать – двадцать пять рублей он у того же Аслана будет залеживаться. Да и вообще какой смысл заморачиваться на опилках, терять время, настаивая на них спирт, если можно просто тупо разбавлять его водой и разливать по бутылкам?..