Бремя страстей - Лайза Джексон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С его присутствием в доме воцарялась напряженная обстановка, и однажды он совершил роковую ошибку, впервые подняв руку на дочь. Ей было тогда пять лет, и она нечаянно разлила молоко, с которого еще не успели снять сливки. Ведро стояло на столе, когда Санни, гоняясь за котом, споткнулась и толкнула, падая, старый колченогий стол. Она попыталась удержать ведро, но не успела. Ведро упало на пол, молоко, словно океанский прибой, хлынуло на давно потрескавшийся линолеум и потекло в разные стороны.
Отец в это время курил и читал какой-то охотничий журнал в гостиной. До него донесся шум и вскрик дочери. Он пребывал в плохом настроении, так как у него погибла при отеле корова, и, увидев на полу разливанное море молока, пришел в дикую ярость, которую и сам не мог бы объяснить.
— Ах, ты, маленькая дрянь! Что ты здесь натворила, черт бы тебя побрал!
— Извини, папа.
— Извинениями не отделаешься! Пропали деньги за масло и сливки, убирай сейчас же! — Он все больше разъярялся и достал бутылку виски, которую хранил в шкафчике над раковиной. Лицо его пошло красными пятнами, он швырнул сигарету в водосток и дрожащими руками налил в стакан виски.
Санни живо схватила половую тряпку, но она была слишком мала, ей удалось только разогнать молоко по всему полу.
— Паршивая девчонка, да ты такая же неумеха, как твоя мать. Это все индейская кровь в твоих жилах! — Он вышел на веранду и принес веревочную швабру.— Начинай снова,— сказал он и швырнул ей швабру. Она с трудом удержала своими маленькими пальчиками длинную деревянную ручку. — И убирай как следует. Должен сказать, сегодня ты влетела мне в копеечку.
У Санни все дрожало внутри. Она с трудом двигала швабру, но веревки были сухие и плохо впитывали молоко; белые ручейки потекли под стол, вдоль старых рассохшихся плинтусов.
— Ничего не умеешь! — закричал Исаак.
— Папа, я стараюсь.— Слезы текли по ее щекам.
— Лучше старайся! — Он осушил стакан янтарной жидкости. Теперь на его лице читалось выражение откровенной ненависти.
— Черт меня дернул жениться на твоей матери! Но она была беременна, и я думал, что ты будешь мальчиком.— Губы его скривились в злой усмешке.— А ты оказалась девочкой, да к тому же бестолковой, даже пол не можешь вытереть. Только лучше тебе научиться этому, Санни, а то на что еще ты будешь годна? Самая женская работа. Работа для скво. Господи, какой же я был осел, что женился на ней! — Он отшвырнул стакан, а Санни кусала губы, чтобы остановить льющиеся из глаз слезы.
Никогда еще отец не разговаривал с ней так грубо. Он неоднократно оскорблял свою жену за то, что благодаря своей красоте она обманом женила его на себе, за ее бесплодие, когда пришло время обзавестись еще детьми. Санни слышала их ссоры, слышала его обвинение в том, что она легла с ним еще до свадьбы, а потом кричала, что он изнасиловал ее, и только женитьба удержала ее отца, который грозился вырвать из его груди сердце.
Ссоры были безобразными и злобными. Санни тряслась в своей постельке, зажимая руками уши и считая себе источником всех бед, творящихся в доме. Отец ее не выносил, а мать, хоть и любила свою дочь, вынуждена была жить с ее отцом — мужчиной, к которому питала отвращение.
Глотая слезы, Санни опять принялась двигать швабру, а отец смеялся над ее тщетными усилиями тем злым, отвратительным смехом, каким обычно смеялся над попыткой матери оказать ему сопротивление.
— Ни на что не годишься! — вновь заорал он и от возмущения затряс головой, когда кот спрыгнул с подоконника и принялся лакать из молочного ручейка. Исаак грубо выругался и со всей силы пнул кота ногой, словно футбольный мяч.
— Не надо! — закричала Санни.
С пронзительным визгом полосатый кот пролетел над столом и ударился о стену. Шипя и жалобно мяукая, кот уполз и спрятался за шумным холодильником.
Исаак повернулся к дочери, которая выпустила из рук швабру, готовая бежать к своему любимцу.
— Куда это ты собралась?
— Котенька…
Он сгреб ее за ворот платья.
— Чудесно,— прорычал он, тяжело дыша ей в лицо запахом виски и табака.— Но сначала ты сделаешь то, что тебе велено, и подотрешь наконец эту лужу, а не то я всыплю тебе, поняла?
— Нет! — испуганно вскрикнула девочка, и тогда его улыбающиеся губы растянулись еще шире.
Санни попыталась убежать, но босые ноги только скользили по мокрому линолеуму. Отец не выпускал ее. Продолжая держать ворот платья одной рукой, он медленно начал расстегивать брючный ремень.
— Нет! Папа, нет! — кричала Санни.
— Пора научить тебя знать свое место в доме. Поворачивайся!
Она дрожала, глаза ее были полны слез.
— Пожалуйста, не надо…
— Ничего, потерпишь, мне будет больнее, чем тебе.
Он вытащил ремень из брюк, и Санни заметила, что глаза его налились кровью и в них горит злоба, на взъерошенных усах собралась слюна, и тут… ее посетило видение. Она видела, как он падает на пол и хватается за грудь, а мать стоит над ним и не торопится к телефону, а он уже задыхается, проклинает ее и умоляет вызвать «скорую помощь». Видение было таким отчетливым, что Санни забыла, где находится, пока не почувствовала первый удар ремнем по ягодицам. Она громко вскрикнула в тот момент, когда от жгучей боли исчезло видение.
Колени ее подогнулись, но отец рывком снова поставил ее на ноги.
— Не бей меня!
Ремень со свистом обрушился на ее трусики, и она вновь испытала пронзительную боль.
— Папа, не надо! — кричала она, умоляя и захлебываясь рыданиями, но он все так же крепко держал ее.
— Может, теперь ты образумишься!
Он занес правую руку для очередного удара, но она застыла в воздухе, когда резко распахнулась и ударилась о стену дверь. В проеме стояла Лили, державшая в одной руке ведро нарезанной в огороде фасоли, а в другой — большой кухонный нож, и смотрела на него тяжелым взглядом. От ярости на щеках у нее проступили красные пятна. Темные глаза горели.
— Отпусти ее,— приказала Лили, едва шевеля губами, ноздри у нее дрожали от еле сдерживаемого гнева.
Он фыркнул.
— Ты меня не запугивай, скво.
— Отпусти ее.— Губы Лили стали жесткими, она смотрела на него с такой ненавистью, что душа Санни отвернулась от обоих родителей, а отец все еще держал ее так крепко, что она с трудом дышала.
— Она перечила мне! Я учу ее послушанию.
— А я научу тебя больше никогда ее не трогать.
Он зашелся в смехе, и хватка его немного ослабла. Санни извивалась, пока ноги ее не обрели опору. Наконец она вывернулась из рук отца, но поскользнулась и упала лицом в липкую лужу.