Авантюрист - Сергей Шведов

— А в случае неудачи мне грозит пуля?

— Зачем же так мрачно шутить, Феликс? — засмеялся Зеленчук. — Неудач в этом деле было так много, что винить вас в неспособности найти ключ от сундука, охраняемого огнедышащим драконом, никто не собирается. Не думайте, что именно вашей миссии мы придаем какое-то исключительное значение. Вы просто один из многих задействованных в этой операции. У вас есть ко мне вопросы, господин Строганов?

— Вопросов нет. Но я жду указаний.

— А вот указаний как раз не будет. Действуйте автономно, руководствуясь только собственными соображениями. В случае крайней нужды мы вас прикроем. Если возникнет необходимость стрелять — стреляйте. Но за каждого покойника вам придется отчитываться перед нами. Помните об этом, Феликс.

Видимо, меня завербовали, хотя никаких документов я не подписывал. И если подходить с формальной стороны, то я мог чувствовать себя вольной птицей. Однако эта воля ограничивалась пусть и длинным, но поводком, на который меня неожиданно посадил господин Зеленчук с подачи Романа Владимировича. Если бы я знал о делах Чуева-старшего меньше, то, наверное, решил бы, что меня разыгрывают. Просто двум зрелым и наделенным властью дядям пришло на ум ради развлечения подшутить над молодым человеком. Слишком уж нелепо выглядит эта история с кладом. Я и сейчас стопроцентно не был уверен, что Зеленчук рассказал мне всю правду. Но одно было для меня очевидно: я попал в весьма серьезную переделку, из которой выбраться будет непросто.

В моей квартире за время моего отсутствия кто-то побывал. Причем этот кто-то даже не стремился скрыть следы своего пребывания. Большого ущерба я не понес, но потерял довольно много времени, приводя в божеский вид подвергнувшуюся наезду квартиру. Хорошо еще, что квартира у меня однокомнатная и вандалам негде было разгуляться. Кажется, они что-то искали и, видимо, небольшое по размеру, поскольку обшарили не только шкафы, но и ящики письменного стола.

Подобное внимание к моей скромной персоне меня скорее удивило, чем испугало. Впрочем, пораскинув умом, я пришел к выводу, что в гостях у меня, скорее всего, побывали ребята коллекционера Красильникова, склонные, вероятно, от природы к бесцеремонности и неуважению частной собственности. Косвенным подтверждением этой версии служила опустошенная бутылка коньяка, о которой я, кстати, забыл, обремененный проблемами.

Сейчас меня волновал только один вопрос: Красильников знает, с кем он имеет дело в лице Чуева-старшего? У меня складывалось впечатление, что не совсем. А может, я преувеличиваю значение Зеленчука, и, следовательно, структуры, которые он представляет, не такие уж и государственные. Трудно поверить, что Красильников настолько сумасшедший, что готов бросить вызов людям, наделенным властными полномочиями. Правда, не исключено, что и Красильников не сирота и за ним тоже стоят очень серьезные люди. Сморенный усталостью и трудно прожитыми днями, я не заметил, как уснул. Спал я часа четыре, а проснулся, когда уже смеркалось. Самое время было наведаться к Чуеву-младшему и узнать, как там чувствует себя мой подопечный Лабух.

В чуевской квартире меня ждали сразу два сюрприза: во-первых, очухался наконец сам художник, а во-вторых, нашлась пропавшая было Вера, которая, если судить по глазам, горящим, как у рассерженной кошки, готова была обрушить на меня поток информации.

— Слушай, Мефистофель, — строго глянул на меня Чуев. — Лабух рассказывает о тебе страшные вещи. Конечно, человек он впечатлительный, а в тот момент был не совсем трезв, но у меня нет оснований ему не верить.

Лабух сидел на диване и с задумчивым видом пил кофе. На слова Чуева он никак не реагировал, словно и не слышал их. Не отреагировал он и на мое появление в комнате, во всяком случае, даже бровью не повел в мою сторону.

— Всему есть предел, Феликс, нельзя так травмировать творческого человека. Да и какой из тебя к черту Мефистофель.

— Карточный долг — долг чести, — пристально посмотрел я на Лабуха. — Мне выпало очко, а Лобову долгая дорога. В смысле долгий и упорный труд на благо Отечества и человеческой цивилизации. Не будь меня, ты, Витя, сейчас собирал бы деньги на похороны нищего художника. Откуда у вас пистолет, Лобов? Какой мелкий бес вам его подарил?

Чуев опять было собрался завибрировать, но в последний момент передумал. Видимо, его тоже интересовал ответ на заданный мной вопрос. Однако художник с ответом не спешил, создавалось впечатление, что он силился что-то вспомнить. И эти чрезмерные усилия проступали мелкими капельками пота на восковом лбу. Впрочем, не исключено, что дело было не в усилиях, а в похмельном синдроме.

— Так я жду, Лабух, или вы предпочитаете, чтобы вас называли Лобовым?

— Зовите Лабухом, это мой официальный псевдоним, — отозвался художник. — А мелкий бес был. Хромой к тому же.

— Я тебя умоляю, Саша! — взвился Чуев. — Не поддавайся на провокации этого липового Мефистофеля, или ты просто сойдешь с ума. Какие бесы, да еще хромые, могут быть в нашей нынешней российской действительности?

— Был бес, — мрачно стоял на своем Лабух. — Я его хорошо запомнил. Лет, может, под пятьдесят ему. Небольшого роста, плешивенький и весь какой-то кругленький.

— А рожек у него не было? — совершенно неуместно прыснула в кулак Верочка и заслужила грозный взгляд Чуева.

— Рожек не было, — совершенно серьезно отозвался художник. — Цилиндр был. Черный.

— А сам он, конечно, был во фраке, — не удержался от ехидного комментария Чуев, который ни на грош не верил старому знакомому. Что же касается меня, то описываемый Лабухом фантастический персонаж мне кого-то напомнил.

— А фиксы у него во рту не было?

— Была, — с готовностью кивнул Лабух. — Вот здесь, слева. Она сразу бросается в глаза, когда он улыбается.

Сосед Наташи по самолету. Тот самый, с которым я поменялся местами. Вполне вроде бы добродушный на вид дядька. Он мне улыбнулся, проходя мимо в туалет. И даже, кажется, подмигнул. Я ответил ему тем же. И случилось это как раз в тот момент, когда Наташа рассматривала моего тигра. К слову, сидел фиксатый недалеко от нас, так что вполне мог видеть, как я передавал соседке золотую солонку. Мне припомнился и очень похожий дядька, сидевший за дальним столиком уличного московского кафе. Но здесь я не был уверен. В конце концов, в плешивых, кругленьких и невысоких дядьках у нас недостатка нет. И очень может быть, я просто фантазирую на заданную самому себе тему. Хотя, с другой стороны, в том, что этот человек за мной следил, ничего фантастического не было. Правда, я не заметил, что дядька с золотой фиксой из самолета прихрамывает. Впрочем, я особенно и не присматривался.

— Это он принес вам смокинг, Лабух?

— Да. Сказал, что туда лучше идти в смокинге. Там ведь элита собирается как-никак.

— Куда идти?

— На бал Сатаны.

Витька выругался, Верочка засмеялась, и только мы с Лабухом хранили на лицах полную серьезность.

— Мы с ним обсуждали мои иллюстрации к роману Булгакова «Мастер и Маргарита».

— Это те, что на стенах?

— У меня не было ни холста, ни бумаги, ни картона. Но мне удалось. Удалось, Чуев. Вот и Мефистофель не даст соврать.

— Очень сильное впечатление, — искренне подтвердил я.

Лабух, надо признать, был далеко не бездарным художником. Не скажу, что я крупный знаток и ценитель живописи, но, скорее всего, именно его скорбный настенный труд и вдохновил меня на трюк с картами. Другое дело, что дошло это до меня только сейчас. Вообще-то я по природе чужд мистике. А к Булгакову и вовсе отношусь настороженно. По-моему, Михаил Афанасьевич своим бессмертным романом «Мастер и Маргарита» окончательно сдвинул по фазе многих наших гуманитариев, которые и без того не могли похвастаться трезвостью ума.

— Мелкий бес приходил с Наташей?

— Нет. Я его давно знаю. Он часто ко мне приходит. Водки выпить. Об искусстве и жизни поговорить.

— То ли он по новой мне пригрезился, то ли это я ему кажусь, — процитировал Витька слова из песни известного всей стране барда.

— А как зовут мелкого беса, вы случайно не в курсе, Лабух?

— Как это не в курсе? — обиделся гордый художник. — Бегемотом его зовут.

— Он Бегемот, а вы, Лабух, значит, Азазелло, для этого и волосы покрасили в рыжий цвет?

— Ты ни черта не понимаешь в искусстве, граф, — гордо вскинул голову Лабух. — Я должен был войти в материал. Мне нужно было раствориться в нем, и Бегемот мне помогал. Он ведь знаток Булгакова.

— Видимо, в дополнение к искусствоведу мы теперь будем иметь еще и литературоведа.

— Погоди, Феликс, — остановил меня знаком руки Чуев. — Я, кажется, знаю этого человека. Речь идет о Лузгине. Я тогда только начинал, а он действительно играл Бегемота. Потом ударился в астрологию. Чумака из себя по деревням и районным центрам строил. В общем, он и фокусник, и жнец, и на дуде игрец. Пальца ему в рот не клади. Но он, по-моему, не хромает.