Кожа. Стихотворения 2000—2017 годов - Александр Петрушкин

Гражданская война

волнующий моментна кокаин садится эта медная воровкамоя страна нуждается в любвии потому бьет в точности до срока

горит моя любимая странаперегорает смерть – до крайней плотиволнуется ОМОН – и слой дерназаламывает крылья в огороде

упавшей под лопату стрекозенаполучавшей с нас по полной дозеи бунт повешенный как бантик на морозеперегибает жестяные гвозди

волнующий момент пал героинщекам щекотно и смешно как знаешьстрана с тобой и за страной одинакын и ты в его трепло вступаешь

ну что ж помолимся сжигая на кострежиганов фраеров и в этом жулишьблудящий с проводницей налегкепока богов её по грудь целуешь

когда она волнуется за бунтвпервые залетая в шмаровозкукак родина что зная здесь убьютвсё улыбается ментам и отморозкам(11/05/12)

«нам здесь не понимание грозит…»

нам здесь не понимание грозитв чекушке битой с богом отразившисьрябой олег уходит с наталив начавшиеся тень и ночь разбившись

– и до не сочетанья твёрдых датв которых дятел пойманный забьётсякрылом стеклянным воздух разровнятьи выдохнуть – а вдруг ещё проснётся?

а вдруг ему не надо понимать =коснёшься сна – и это дно проснётся:

там за окном: бутылка пьёт меняи с богом отправляется в дорогуи тень её уже – нет – не меня

а выдох косито царапав воздух(10/05/12)

«И так, легко переплывая свет…»

И так, легко переплывая светна свет – похоже, впавший в эти камнипернатые, он переплыл Тибетили к соседу путь – за все три ставни

он вплыл в его округу, и легкостоял во тьмах как стол – на подоконникприоперевшись, и держал весь свет,что уместился в мёртвые ладони.

И так спокойно свет договорил,что всем, кто в свете, был уже неслышен —его пернатый [каменный] язык,наутро обнаруженный, что вышел.(05/12)

Серафим

Алексею Миронову

На гул по небесам сам плачет и молчит —Безгубый, как весна, весёлый точно тиф,весёлый будто твердь на первый день, второйон говорит снегам: поговори со мной —

заходит в магазин и мнёт в кармане зин —закрой скорее дверь, упоминанья, свист —пусть платит соловей за воздуха морози падает на тень, с которой жил поврозь.

Что плачется тебе? голубоокий гул —как в горлышке стоит примятый, что испуг,сверчок с хромой ногой и ликами пятью —он съест твою же смерть, как некогда кутью.

Он сядет на трамвай – поехать чтоб на ВИЗ,в горбатый Уфалей, чтобы спускаться вниз —отверзнет два крыла, чтобы увидеть наси рассказать, что смерть мерещится всегда,

а будет только свет, дощатая вода —и разорвав лицо дрожит на свет душа —голодная до птиц, сминая разговор —все ша и ша берёт [за голос] и —

ведёт.(24/03/12)

Харьковский сон метлы

из харькова летящая метламне квакала спокойна и светлакак сон татьяны перед свадьбой – дымложился рядом с нейя плакал с ним

я штопал кожух на дыханье гнулметлу парящую из харькова – как нулькак сон онегина и пальца у вискаскакала восковаятьмы игла

и зашивал нас в маленький мешокиноязычный гипсовый ожогчитай божок без имени, метла,всегда язык —(ну, ты, всё поняла?)

из харькова как мифа светит светметла летящая в предсмертия просветвздыхает водку положив на грудьпытается со мною вдольуснуть(22/02/12)

«фельдфебель не вылазит из штанов…»

фельдфебель не вылазит из штановон породнился с этой Евой Рыббормочет под инъекцией: г-гыи снова спит не поднимая сновкакая же офелия его – он водитпод штанами никого – здесь никогофельдфебель ест горит наверноетак понимает стыд и правотуедящих от его а смотрит в зеркало и видитникого

печальны сны печальна как кутья —его невеста – кутает меняего фонарь – апрель и братец дучепо горлышко увязший в воздухе своейдемократичной будто рим подружкис которой вниз висит навеселеему махает ручкой тощей зигис той стороны зеркальных голубейи смотрит в никого и зубы пилитофелия ему как скарабей

фельдфебель обнимает здесь коленкивстает в своём гнезде у самой стенкичирикает и тычет пальцем в ротчто говорит никто не разберёта в рукавах тех пусто и темнои ева рыб ныряет с ним на дносверчков что обнимают темнотузеркальную как русский весьне ту

тут наклоняется к фельдфебелю огоньфельдфебель говорит ему: увольи увези в Магнитогорск в Читув какой-нибудь кыштым за темнотуинъекцию горация мне дайсадится голубь на плечо сказать: полайофелия подходит со спинынадкусывает тело из винызакидывает Ева на плечоуходит криво в зеркало

светло

(11/02/12)

«Какой-нибудь мудак сквозной…»

Какой-нибудь мудак сквознойрисует мёртвое «бе-бе»,и белый свет как столб стоит,Рязань играет на трубе.

Ефрейтор тянет разговор,чтобы не знать кромешный стыд,и это всё не от того, чтонадо что-то говорить —

он просто так ко мне привык,что видит в зеркале меня —перегорает жалость. С плечглазеет поперёк огня

всё тот же мой мудак роднойприбереги меня в себе,как несуразный свой языкперебирающий «бе-бе».

И отрыдает в нас Рязань,и оторвёт билетик намкондуктор с дыркою в руке,несущий нас к своим корням —

перебирающий здесь звукбессвязный – как и дОлжно быть —язык мудной и бог роднойчто приучил так говорить.(23/01/12)

«Что ж разве мы могли не быть такими…»

Что ж разве мы могли не быть такими,

Конец ознакомительного фрагмента.