За рычагами танка - Федор Галкин

— Гранату! — крикнул Багров, заметив в здании станции заметавшихся гитлеровцев.

Башня быстро повернулась на цель, раздался выстрел, слившийся с разрывом снаряда внутри помещения. Еще выстрел. Еще… Гитлеровцы пустились наутек. Путь в город был свободен.

Вскоре танкисты перерезали железную дорогу западнее станции, тем самым участь гарнизона фашистов была решена.

К вечеру 9 декабря общими усилиями танкистов, стрелковых соединений и партизан город полностью был очищен от захватчиков.

В боях за Знаменку первый танковый батальон потерял своего замечательного командира — капитана Аксенова. Теперь батальоном стал командовать капитан Малявин. Высокий, стройный офицер, всегда подчеркнуто подтянутый, Малявин уже имел большой боевой опыт, отличался требовательностью и исполнительностью, умением подойти к подчиненным, правильно нацелить их на выполнение боевых задач.

С первых дней войны он прошел со своими танкистами первые боевые версты. Был ранен. После излечения преподавал тактику в Чкаловском танковом училище. А когда окреп, попросился на фронт. Просьбу его удовлетворили. Капитану с запасом теоретических знаний, подкрепленных практическим боевым опытом, не стоило больших трудов познакомиться с батальоном, да и времени для такого знакомства отпущено не было — войска стали усиленно готовиться к освобождению Кировограда.

Подмораживало только по ночам, утром декабрьское солнце, ненадолго улыбнувшись, смахивало с земли ледяную пленку. А через час-другой тучки начинали плакать затяжным дождичком, наполняя водой лужицы, придорожные кюветы и широкие гусеничные следы танков.

Батальон капитана Малявина, занимавший селение Верхние Каменки, получил приказ отойти на пополнение в район, что расположился в нескольких километрах восточнее.

Не успели танкисты расстаться с теплом хат и расположиться в низкорослом лесочке, как поступили сведения, что Верхние Каменки занял противник, выбив оставленные там без танковой поддержки стрелковые подразделения. А за этими сведениями — приказ: батальону атаковать Верхние Каменки, выбить оттуда противника и восстановить положение.

Лесок наполнился ревом танковых моторов. Малявин, вскочив на наклонный носовой лист брони своего танка, не зажигая фар, повел батальон по знакомой разбитой гусеницами дороге. Черный полог ночи, сдобренный туманным дыханием земли, был почти непроницаем. Механик-водитель командирского танка, до боли в глазах напрягая зрение, старался держаться черной полосы старого танкового следа. Вдруг где-то вдалеке вспыхнул и пропал луч прожектора. Темнота, скрывавшаяся за границами луча, стала на какое-то мгновение еще плотней. И в это мгновение, качнувшись влево, танк комбата как бы повис в воздухе, а потом с грохотом провалился вниз и, разбрызгивая грязные лужи, мягко врезался левым бортом в размякший грунт.

Капитан Малявин, отброшенный при падении танка в сторону, вскочил, потирая ушибленное бедро, быстро сообразил, что его танк в темноте попал одной гусеницей мимо моста и, опрокинувшись набок, оказался на дне сырого овражка.

— Живы?! — крикнул Малявин, наклонившись к люку танка.

— Живы, — послышался из танка хрипловатый голос механика-водителя, — только немного того…

— Немного — ничего, до победы заживет. Вылезайте, замыкающий колонны подойдет и поможет танку выбраться.

С этими словами комбат полез из овражка, цепляясь за пожухлую прошлогоднюю траву, и оказался у начала мостика как раз в тот момент, когда на него громадным черным силуэтом надвигался очередной танк.

— Стой! — крикнул Малявин, подтвердив требование взмахом руки, которую в темноте сам не мог видеть, а сипловатый от волнения голос бесследно потонул в реве моторов.

— Сто-ой! — еще раз во всю силу своих легких крикнул комбат, когда танк, черной глыбой сливаясь с чернотой ночи, был почти у его ног. Комья грязи, отбрасываемые гусеницей, ударили в колени, из открытого люка механика, еле угадывавшегося по освещенному изнутри пятну, пахнуло в лицо теплом. Мгновенно мелькнула мысль: «Отскочить в сторону». А другая: «Не успеть, сомнет, нужно прыгать на носовую часть танка прямо к люку механика». Капитан уже протянул руки, чтобы ухватиться за люк, подавшись всем корпусом вперед, но в это время клацнули гусеницы, и надвигавшаяся на него тень замерла на месте.

— Кто за рычагами?! — не скрывая своего раздражения, спросил Малявин, низко наклонившись к люку механика-водителя.

— Я. Старшина Иван Рагозин, — ответили из люка.

— Кто командир машины? — уже более спокойно задал вопрос комбат.

— Лейтенант Борис Багров, — донеслось с башни.

— Ты видел меня, Рагозин, когда я махнул рукой?

— Никак нет, товарищ комбат, только вроде почувствовал, что впереди у гусеницы человек.

— Значит, не видел, а почувствовал, — негромко сказал Малявин, о чем-то задумавшись. А потом громко скомандовал:

— Вперед, старшина Рагозин! Поведем с тобой батальон. Вместе и в атаку пойдем.

Противник, заняв Верхние Каменки, уже успел подготовить оборонительный рубеж. У входа в селение оборудовал артиллерийские огневые позиции. Однако подход танкистов для него оказался неожиданным, и Малявину удалось развернуть батальон у самого входа в селение, а потом атаковать противника с ходу во фланг. Рагозин повел свою тридцатьчетверку на еле заметное в темноте правофланговое орудие.

Тут же подоспели другие танки батальона и всей силой навалились на огневые позиции противника. Застонали под гусеницами танков станины пушек. Страшный лязг железа слился с выстрелами танковых пушек, и батальон к рассвету снова стал хозяином на знакомых улицах Верхней Каменки.

А когда утреннее солнце осветило место ночной схватки, танкисты увидели искореженные пушечные лафеты, чадившие дымом, догоравшие артиллерийские тягачи, трупы врагов.

Капитан Малявин, рассматривая противотанковую пушку с вмятым в землю лафетом и вздернутым вверх стволом, спросил Рагозина:

— Это твоя, Иван, работенка?

— Вроде моя. Еще секунда, и она прошила бы нас насквозь. Видите, снаряд-то в казенник загнали, а затвор закрыть не успели… Я их сначала вспышкой фары ослепил, потом гусеницами навалился, иначе они бы успели всадить нам болванку. А вы, товарищ командир, почему при атаке из люка по пояс высовывались, вас не снарядом, так из автомата могут срезать — это совсем ни к чему.

— Ни к чему, говоришь? А сам на пушки с открытым люком зачем лез?

— То я, мне иначе не видно.

— Когда тебе не видно, — одному танку беда, а когда мне ни черта не видно, — весь батальон неуправляем. Как бы мы батарею атаковали, если бы под броней, в темноте оставались?