Проклятие палача - Виктор Вальд

Еще одна чаша вина могла бы совсем привести его в чувство. Но могла и ослабить. Поэтому рука Джованни Санудо отринула от вина и легла на рукоять меча.

– Это тот самый человек? – с любопытством спросил Никифор и прищюрил свои слабые глаза.

– Тот самый, – уже властно вымолвил герцог наксосский. – А ты можешь идти вместе со своим императором… Теперь я все решаю!

– И святая церковь, – поправил его отец Роним.

– И ты ступай туда же! – возвратившись к себе, прежнему, воскликнул Джованни Санудо. – Все изменилось. Изменилось к лучшему. Теперь вы все – здесь! – и герцог наксосский показал крепко сжатый огромный кулак.

Он все же не выдержал и выпил полную чашу вина.

– А-а-а! Веди ее, Крысобой, сюда! Вот сюда! А ты, Гудо, стой, где стоишь! Договор, говоришь? Это тебе отец Роним напишет и печать поставит. Теперь печать и полномочия после смерти старого инквизитора у него. Пусть себе пишет. А я… А ты…

Джованни Санудо рванул на груди камзол.

– Видишь эту рану под сердцем. Она никак не желает затягиваться. Но большая рана в моем сердце. Ты лишил меня моих детей. Где мой Арес и Марс? Где моя защита и опора в этой проклятой жизни? Я тебя спрашиваю, проклятый палач!

Но Гудо не видел, как распылялся в гневе герцог Наксосский. Его увлажненный взгляд был направлен на улыбающуюся Аделу.

– Я пришел за тобой. Опять пришел, – виновато промолвил мужчина.

– Я ждала тебя. Ведь ты обещал, – ответила, слегка склонив голову, женщина. – Я всегда буду тебя ждать. Ты спасение мое и наших детей. А меня вчера ударил этот человек за то, что я просила еще немного воды для Андреаса.

Гудо повернул голову к Крысобою.

– Покажи мне руку, которой ты ударил мою женщину! – нахмурясь, велел Гудо.

– А это, тебе показать поближе? – злорадно улыбнулся и протянул вперед кнут комит герцогской галеры.

– И то верно, Крысобой, – засмеялся герцог наксосский. – А может, вместо договора заковать тебя в цепи, проклятый палач. Зачем мне этот черный мешок и записи в нем. Ведь все записи в твоей голове! Верно, Гудо? Ты их все прочитал. А что запомнил, не сомневаюсь. В твоей огромной голове Гальчини наделал множество полочек для огромной библиотеки. Ты мне выдашь все тайны тамплиеров. Я знаю о пытках не меньше тебя. Множество дней и вечеров я провел в компании с великим Гальчини, и они не прошли зря! А когда я буду все знать, тогда я поторгуюсь с папой Иннокентием. Быть мне капитаном крестового похода! Быть! Я жестоко отомщу Орхану и его семье. Над Иерусалимом опять поднимется святой крест! Имя Джованни Санудо будут произносить во всех соборах и церквях Европы!

– Отпусти нас, – тихо произнес Гудо.

– Отпустить? Да никогда и ни за что! – воскликнул герцог наксосский. – Крысобой, зови Адпатреса и его воинов. В цепи его и его шлюшку! И не двигайся, Гудо!

Острие меча Джованни Санудо коснулось груди Аделы, заставив заплакать прижавшегося к ноге матери маленького Андреаса.

– Убери меч! – с угрозой сказал Гудо. – А не то…

– Что, убьешь меня? – рассмеялся великий герцог.

Он уже видел, как отозвавшись на свисток комита по куршее бегут Адпатрес и его воины.

Гудо стал медленно приближаться к герцогу наксосскому.

– Крысобой! – дрогнув голосом, позвал, вмиг вспотевши, Джованни Санудо.

Тонкое жало безжалостного кнута резануло воздух. Не жалея руки и выдержав жуткую боль, Гудо схватил казавшуюся раскаленным железом плетенную бычью кожу. Он тут же рванул на себя это грозное оружие, повалив на доски кормы крупного телом Крысобоя. Наступив ему на шею, Гудо вырвал кнутовище из рук комита. Затем он с ужасным оскалом повернулся к взбирающимся на ступени воинам и крикнул:

– Остановитесь, если вам дорога жизнь. Смотрите!

И Гудо рукой указал на потревоженную сутолокой крысу. Мерзкий грызун, почувствовав к себе внимание, укрылся за столбом, поддерживающим балдахин беседки. За толстым кругляшом дерева уже было не увидать крысу, но Гудо это не остановила. Он взмахнул кнутом и, поправляя полет его кончика с железным крючком, особыми движениями отправил его за столб. Раздался писк, и разорванная пополам крыса разлетелась в разные стороны.

– Помнишь, Крысобой, ты сказал: «Под этими небесами еще не родился человек лучше меня владеющий кнутом. Если такой найдется, я сам брошусь в море и утоплюсь». Вот я. Вот кнут. А вот море.

– Да! Ты великий мастер кнута, – с уважением произнес поднявшийся комит. – Ты лучший из кнутобойцев, которых я видел. И все же… Не мне бросаться в море!

С этими словами Крысобой кинулся к малышу и, вырвав его из рук матери, бросил за борт.

– Ах! – только и воскликнула Адела.

Ее тело вмиг обмякло и стало медленно опускаться на доски галеры.

– Гудо, милый Гудо. Как же так?..

Ее глаза с надеждой смотрели на того, кто многократно спасал жизни и ее, и ее детей.

Гудо успел только улыбнуться. В следующее мгновение он уже летел в воду.

– Проклятый Крысобой! Что ты наделал! Где он? Прыгайте за ним! Он мне нужен живой! – заревел Джованни Санудо.

Но многие, склонившиеся над фальшбортом и не думали прыгать в черную от наступившего вечера воду. Тем более, что вдоль кормы «Виктории» взмахивали веслами идущие одна за другой три большие лодки под балдахинами.

– Если и выплывет, то весла изрубят его, – наконец нашелся что сказать обескураженный всем произошедшим Никифор. – К тому же вода еще холодная.

– Смотрите за водой! Смотрите! Слушайте! – все еще не терял надежды герцог наксосский.

Лодки прошли, оставив за собой серые кружева над черными волнами. За ними прошли другие, на которых все также громко ругались мужчины, противно пронзительно орали младенцы, и измученно ревели, лаяли и визжали животные.

– Нет. Не всплывет. Проклятый синий дьявол мертв. Он навсегда в гостях у морского царя, – ядовито улыбаясь, сказал Крысобой, и тут же сильный удар герцога свалил его с ног.

А у фальшборта, улыбаясь непонятно чему, тихо отозвалась Адела:

– Погостит и вернется… Вместе с Андреасом… Он всегда возвращается, мой милый Гудо. Он вернется. Вы же знаете, он всегда возвращается. А я им приготовлю бобы. Гудо любит бобы. Особенно, когда я их готовлю. Он любит смотреть, как я их готовлю. Тогда я поцеловала его. Там на острове… А потом мы… Но это можно рассказывать только на исповеди священнику. Вам я не расскажу. Дайте мне бобы. Я сама разведу костер. Вы принесли мне бобы?

Но склонившийся над несчастной Аделой Джованни Санудо только грустно покачал головой:

– Мне и самому впору сойти с ума.

У него еще хватило сил посмотреть туда, где исчезла его последняя надежда на триумфальное отмщение и великое возвышение. Но на этом месте, ставя точку, могильным холмом печально горбилась перевернутая в сутолоке людского бегства небольшая лодка, на которую уже наскочила посудина покрупнее. С нее тут же посыпались люди, корзины, мешки и огромные сундуки, калеча и отправляя на дно ранее перевернувшихся. Крики о помощи и призывы к состраданию заставили Джованни Санудо закрыть уши руками.